Ярослав Астахов - Крушение лабиринта
И вот уже двоих нет. Оба поглощены единым, властвующим безмерно. Они пропали – слились в нововозникшее нечто, выпав из летящего вокруг танца… остановились: движения их единства более не укладываются в ритм.
Тессий и его женщина… женщина и ее Тессий – они соскальзывают, замедленно, друг по другу. И вот уже принимает их, как мягкая податливая перина, каменная плита, которая вся, насквозь – пульсирующий ритмично гул… Так, лежа – полнота обладания позволяет им снова влиться в единый ритм с окружающим.
Как будто все вокруг и внутри пронизал жидкий огонь! Растущее наслажденье воспринимается как лучи тяжелого, плавящегося шара. И притяженье этой планеты неистово, и она стремительно, неудержимо всходит над бесконечным, бурным – но неправдоподобно замершим океаном.
И океан знает: когда сияние знойного светила займет все небо… все это пространство над – придет смерть. И океан торопит ее. Он хочет… чтобы она скорее… пришла к нему… эта смерть.
ШАГ
Солнечный луч то бел, то словно бы пропущен сквозь изумруд. И тает сновидение Тессия под переменчивым этим светом.
И вот он открывает глаза. И перед ними оказывается полог из живых листьев, которые колышет утренний ветер. И водят хоровод пятна солнца и пятна тени по своду над головой Тессия.
Молодой бог оглядывается, улыбаясь бездумно.
Неровная каменная стена… тесный грот. Две полукруглые арки располагаются под углом, и за одной из них свет, листья и ветерок, а за другою сумрак и вниз куда-то уходят крутые выщербленные ступени.
Пещерка дышит покоем и чистотой. И даже как-то… уютом – несмотря на то, что никакой и обстановки нет. За исключением ложа, на котором бог провел ночь. Точнее, оставшуюся малую часть упоительной этой невероятной ночи… Около ложа белое полотно, валяющееся небрежно, как оброненный плащ.
Как это я оказался… здесь? ГДЕ я?
Усиливается утренний бриз и перебирает ветви за аркой. И яркий луч бьет в глаза – и почему-то это вызывает смех Тессия! Он вскакивает с ложа и распрямляется, хрустко прогибаясь в спине. И пальцы взброшенных рук дотрагиваются до неровностей свода.
И Тессий замечает теченье чего-то белого краем глаза. Это по его ложу скользит, сам собою, плащ. Перемещение лоскута материи не такое, как если б его нес ветер. Тессий с удивлением замечает: плащ движется, как… живой. Все это белое полотно струится, целенаправленно вполне, к Тессию.
Материя обвивается около его ног. Взбирается по ним выше, захлестывает колени, бедра… Скольжение по спине… неслышный мягкий поток перекатывается через плечи, ниспадает на грудь. Защелкивается фибула, все так же сама собою, сверкнув пред глазами Тессия золотым блеском. И одеяние замирает – белое, невесомое. Нисколько не стесняющее движений. Почти что неощущаемое.
«И утром следующего дня обретешь одежду…»
Тессий меняет позу и золотая застежка, имеющая вид головы быка, снова взблескивает. Он раздвигает руками живую занавесь – а это ветви лозы – и взору его является… только небо.
Да где же это я все-таки? Что за место?
Он осторожно переступает порог ночного пристанища. Пред его глазами каменная площадка – уступ скалы, широкий, выступающий далеко в море.
Слепящая поверхность воды внизу искрится и перемигивается на солнце. Медленные крупные чайки кружатся в воздухе.
Я слышал эти крики сквозь сон.
Некоторые птицы пикируют к отдаленной кромке. И замирают, как остановленные на высоте половины тельца от поверхности камня. На самом деле это просто не видать издали тонких лапок. Через какое-то время чайкам надоедает оставаться недвижными и они бегут – а словно плывут над кромкой – и снова взмывают в небо.
Вдруг белая пелена застит все. Небо, и яркое далекое море, и кружащих над ним чаек… Через мгновение же утренняя даль видна вновь. То разомкнулась на затылке у Тессия и отстранилась от лица маска, о которой успел он уже забыть. Лоскут ее скрывал его черты все то время, какое бог был нагим. Теперь материя удаляется от его глаз… проделывает петлю в воздухе, сверкнув белоснежным росчерком… и возвращается, и успокаивается на плече Тессия.
И делается маска почти незаметною посреди складок материи плаща, потому что она такого же точно цвета.
А в следующее мгновенье нет «почти»! Лоскут вот только что был и внезапно он… растворился!
И бог не верит глазам. И ведет рукой… Но и его осязание свидетельствует о том же: маска исчезла.
Ее впитала эта материя, на ощупь обыкновенная, плотная, свободной складкою ниспадающая с плеча. Ткань маски перестала существовать как нечто отдельное. Подобно чаше воды, что вылита была в озеро.
Правда ль, что я проснулся? Наверное, я все-таки еще продолжаю спать, это – сон.
Из оцепенения Тессия выводит звук, раздавшийся сзади справа. Ударились и хрустнули камешки – как если бы под ногой. И в памяти немедленно вспыхивает событие вчерашнего дня: острие, взнесенное над головой Тессия – и отразившееся в потоке.
И, вздрогнув, бог оборачивается.
По направлению к Тессию идет, медленно, некто в белом. В таком же в точности, как у Тессия, развевающемся плаще. И вот он приближается на расстояние вытянутой руки, и Тессий видит его лицо и его глаза очень близко. Зрачки у незнакомца слегка расширены и они совсем неподвижны. И странный этот неуловимый взгляд устремлен, кажется, куда-то за горизонт.
Размеренным и скользящим шагом, едва заметно ускоривающимся, неизвестный проходит мимо. Не оборачиваясь. И вряд ли вообще заметил он Тессия, с которым чуть не столкнулся!
И запоздало проскальзывает по невольно вытянутой руке взвившийся белый край.
Идущий виден теперь Тессию со спины, удаляющийся, и кажется он язычком белесого пламени, постепенно гаснущего. И вот он приближается уже к чайкам, замершим на уступе. И эти птицы, подобные цветам хлопка, выросшим вдруг над бездной, не проявляют признаков беспокойства. Не закричали и не взмывает ни одна из них в воздух. Белые скользящие пятнышки их телец отплывают лишь, раздвинувшись чуть-чуть в стороны.
Вдруг что-то обрывается в груди Тессия. Он вдруг осознает: яркий плащ – давно уже как удаляется от него по воздуху, выше кромки!
И в следующее мгновение белая фигура, вычерчивая стремительную восходящую линию – свечой возносится в небо!
И вот уже это пятнышко, отличаемое едва размерами, что скрадываются расстоянием, описывает в голубой бездне медленные круги, как чайки.
Тессий не в состоянии отвести взгляд. И голова его запрокинута. Его сердце – как будто он в ночном и пылающем танце Круга!
Все тело Тессия обретает, кажется, необыкновенную легкость. И память проявляет вдруг переданное вместе с именем: «Тессий – не простой смертный. Тессий – один из вышних, богов, которым поклоняется Благословенный род!»
И губы одного из приоткрываются в торжествующей, дерзкой улыбке воли!
Он мчится вперед к обрыву, забыв сомнения. И вспугнутые его стремительным бегом чайки вспархивают и разлетаются, как белоснежные брызги. И стены прибрежных скал отражают их резкий крик.
Вот ноги оттолкнули камень обрыва… и Тессий падает. Он растворяется в безопорной бездне, раскинув руки… Вдруг острая ледяная игла пронизывает его сердце – той легкости, которая мерещилась ему, пока он бежал, больше нет!
Он падает, беспомощно перекувырнувшись в воздухе, головою вниз. Он чувствует нарастающее сопротивленье ветра.
Внизу волна обнажает каменные клыки отмели… бог слышит звенящий крик – собственный, отброшенный назад скалами. И вторят ему испуганные и мечущиеся стенанья чаек.
Тараны тверди, растущие и влажно отблескивающие, стремительно несутся навстречу. Они нацеливаются в его лицо и грудь, и -
Вдруг на груди у Тессия смыкаются руки, крепкие и надежные, охватив подмышки.
Спасен?…
И его сознание, успевшее стать как плоским в предельный миг, и сжавшееся до размера кулака камня, готового разметать ребра – перенапряженное сознание оставляет бога совсем.
…Огненные круги убегают по бесконечному коридору, темно-багровому. Вверх, постоянно вверх…
Весь мир состоит из неба; все небо состоит из некоего как бы текучего и ленивого, неяркого сияния, пламени. Сначала этот мир не имеет и горизонта, но вот – из ничего появляется слепящая полоса и медленно, неудержимо раскалывает пополам весь этот однообразный пурпурный мир. Сияющий разлом ширится – и заполняет собою все, вытесняя небо, и плавящиеся в нем кольца, мерно бегущие…
И Тессий осознает: это поднялись его веки, как будто разрешаясь оков. Он словно возвращается издали… он обнаруживает свое тело покоящимся на мелкой прибрежной гальке.
