Виктор Коклюшкин - Убойная реприза
– Зачем ему что-то подписывать? – повторил тамада, как будто переводил с другого языка.
– Как зачем? – обращаясь к гостям, объяснила Раиса. – Чтоб претензии не было, а то ведь сейчас как: разойдутся, а потом воруют друг у дружки детей-то!
– Я не собираюсь никого воровать!
– Ну, так и подпиши! – шагнула к нему Раиса. – А то сегодня не нужны, а завтра – вынь да положь! А в старости еще потребуешь, чтоб они тебя содержали! Подпиши…
– Да подпиши ты им, – раздался чей-то балагуристый голос.
– Ага, – поняла какая-то женщина, – подпишешь – значит, признал!
– Сейчас это не проблема: сделают анализ ДНК – и всё! – нашелся знаток.
– Да что признавать-то, что признавать! Вот наша свадебная фотография! – достала и показала толстушка. – А как он добивался моей руки! – обратилась она к женщинам. Это тоже беспроигрышный прием, потому что всем женщинам любопытно, как кто-то другой добивался?
– Как? – спросили сразу две.
– На коленях стоял!
– Нет! – выкрикнул юбиляр.
– Ну да, потом встал, – как бы подтвердила слова юбиляра толстушка, – а сначала стоял!
– Зятек, подпиши – на поезд нам надо! Что уж там – дело прошлое! У тебя своя жизнь, у ей – своя! – указала Раиса на толстуху, которая ходила от стола к столу и показывала довольно удачно смонтированную фотографию.
И тут черт принес Снегирева. Оставленный в резерве на случай чего выскочить с криком: «Сколько можно его упрашивать!», он, оказывается, нашел собутыльника, заглотнул не меньше двухсот граммов водяры, и выскочил невпопад со словами: «А вот и я!» На груди у него болталась гармонь.
Чтоб он не запел, Раиса заткнула ему рот ладонью и объявила:
– А это тесть его!
– Кто? – испуганно переспросил тамада. Он вообще чего-то перепугался больше всех – знать, причина была.
– Тесть его! – кивнула на юбиляра Раиса. – Подписывай, ну!
К юбиляру наклонился некто услужливый и что-то шепнул. Вероятно, научил поставить не ту закорючку.
– Давайте вашу бумагу! – рявкнул юбиляр. – Я подпишу, чтоб только вы убрались!
Раиса сунула ему, он подмахнул.
– А теперь, Андрей Никитыч, прочитайте, что вы подписали! – Толстушка выхватила у него бумагу и зачитала сама: «Я, Андрей Никитович, от всей души благодарю всех, кто пришел поздравить меня в этот торжественный для меня день!»
Хохот раздался… аж захлебывались! Послышались голоса: «Да я сразу догадался!», «Это же было сразу видно!», как будто не водили их за нос всю жизнь: коммунизм через 20 лет, отдельная квартира в двухтысячном году, Ельцин обещал лечь на рельсы. Сказал летом, что если его выберут, то осенью у всех всё будет, а откуда это «всё» могло взяться? А на рельсы не лег, хотя в России самая протяженная сеть железных дорог! А потом – «МММ», «Тибет», «Чара», обещавшие 100–200 % годовых, и – подольская Властелина, покровительница артистов эстрады, при виде которой Бабкина с придыханием кричала: «Царица!»
Между тем Снегирев развернул свою гармошку и рванул: «Эх, Андрюша, нам ли жить в печали?!» Толстушка, подскочив, выволокла юбиляра из-за стола, глаза у которого встали на место и сверкали как два бриллианта, и пустилась с ним в пляс. Раиса сцапала тамаду и пошла так лихо отплясывать, что зажгла еще нескольких дам, забывших, что они дамы как бы светского общества. Эдик, покинув подсобку, гоголем ходил вдоль стены, показывая, что он здесь не последний человек. Я подумал, что, случись провал, ему впору было бы залезть в шкаф и, как в том анекдоте, кричать: «Выносите мебель!» Детишки, отпущенные на волю, носились между столами, причем Арнольд умудрялся бегать, кричать и есть банан, а Луиза…
В общем, розыгрыш удался, и как ни пытался привлечь к себе внимание тамада, выкрикивая: «А сейчас я хотел бы сказать!..», сказать ему так и не дали. Спев «Андрюшу», Снегирев переключился на советскую песенную классику, и бывшие пионеры и комсомольцы, омываясь своим светлым детством, с радостью ударились в хоровое пение.
Напоследок дружно сфотографировались на память, Андрей Никитович, стоя в центре, держал на руках раскрасневшихся детишек, и, я заметил, на глазах у него были слезы…
Мы шли с Икс Игрековичем по Тверскому бульвару. Эдик, удовлетворенный содеянным, укатил. Актерский состав, упрятав конвертики с гонораром, затерялся в мегаполисе.
– Здесь ходили Пушкин… Есенин, а сейчас идем мы, – шутил я непонятно для других.
Икс Игрекович понимать и не собирался, пережевывая в себе происшедшее.
– От них остались нетленные плоды творчества, – не унимался я, – а мы развлекали публику, которая, поставь вы свой самый раззамечательный спектакль – смотреть его не придет и не купит в магазине мою книгу…
Икс Игрекович покосился на меня и усмехнулся:
– Они вообще в книжные магазины не ходят. Не ходят и… не надо, у них иная жизненная функция. А по поводу сегодняшнего – ох, появись мы со своим «поздравлением» чуть позже, в пьяную бестолковщину, не докричаться бы нам до юбиляра. А если раньше – перед трезвыми, вывели бы нашу женушку под белы рученьки, а тестю с его гармошкой – еще бы и накостыляли.
– Опасная у нас работа! – опять пошутил я. – А кто ж заказал-то такой подарок?
– Как кто? – остановился Икс Игрекович. – А вы не знали – жена!
Прошло два дня.
– Витюша, – ввинтился мне в ухо голос Эдика. «Витюша» – значит, не разочаровался. – Витюша, надо выручить одного человека, причем – срочно.
Я держал трубку мокрой рукой, поэтому не предполагал говорить долго.
– У человека похороны – надо ему помочь.
Рука высохла моментально, или я забыл, что она мокрая.
– Эдик, ты куда звонишь? – сказал я. – Это не похоронное бюро, это… – я оглядел кухню и недочищенную картошку, – это министерство культуры. Это главный штаб всех вооруженных сил!
– Там работы не много, он послезавтра хоронит отца, он – один, родственников нет, а человек солидный, хочет, чтоб все на уровне, чтоб шли за гробом, как там положено.
– Эдик, это не ко мне.
– Кстати, и ты там тоже – хорошо, чтоб появился.
– Эдик!..
– Оплата за срочность двойная.
– Эдик!..
– За твое участие – отдельно, ну потеряй денек – заработай деньги!
– Эдик! Это кощунство!
– Какое кощунство – это благородное дело!
– Ну, я не знаю, кто он был – хороший человек или…
– Хороший! – немедля успокоил Эдик. – Плохой – я бы тебе не предложил. Икс Игрекович ждет сценарий. Сможешь сегодня вечером? Даже до часа, до двух – он поздно ложится, – вцепился Эдик.
– Что – большие деньги?
– Очень! – вырвалось у абонента. – То есть – нормальные. Тебе практически делать нечего: кто что сказал и – всё! Ну, соглашайся!
– Нет!
– Ну что тебя смущает? На Руси всегда были профессиональные плакальщицы. Цветочная фирма предоставляет свои услуги, а мы – свои! И потом: человеку просто надо помочь!
Отправляясь на эстрадные мероприятия, я всегда выползаю из себя, как улитка, и тороплюсь поскорее вернуться обратно, где я – это я. Но… откажешься, а потом чувствуешь себя виноватым. В молодости я заклеил циферблат ручных часов бумажкой, на которой написал: «Пора работать!» Дернешься посмотреть сколько времени и видишь: «Пора работать!» Сейчас надо бы заклеить и написать: «Пора подумать!»
– Ладно, – сказал я. – Сейчас возьму бумагу, подожди. Подождать-то ты можешь?
– Не спеши, не спеши! – убаюкивающе заурчал Эдик, довольный своей надо мной победой.
Бумаги, как всегда, под рукой не оказалось, и я записал на конверте «Мосэнергосбыта», что лежал на «Аристоне» – посудомоечной машине. Она давно не включалась, потому что зачем? И превратилась как бы в деловой столик – тут лежали квитанции, письма, очки, авторучки, скрепки и горстка денежной мелочи.
Через пяток минут, опуская обнаженные клубни в кипящую воду, я уже еле сдерживался, чтобы не кинуться к дивану – не спать, разумеется, а – творить. Первое, что я написал: «Участие артиста Снегирева исключается». И стал выводить действующих лиц: генерал, генеральша, иностранные представители – говорят с акцентом, только не кавказским, пожилая дама – намек на старую любовь, и т. д.
Главное было – схватить тему за горло. Я насобачился, когда для радио рассказы лудил. Юмористических передач было много: во вторник, четверг – «Встречи накоротке», в субботу – «В субботу вечером», с понедельника по пятницу и тоже на «Маяке»: «Опять двадцать пять», которую убрали из эфира, когда подошло время XXV съезда КПСС. А на первой программе вечером в субботу – «Вы нам писали», и в воскресенье – фирменная передача отдела «Сатиры и юмора» Всесоюзного радио: «С добрым утром!», которую слушала вся страна! Почти вся…
К 1980 году у меня прошло в эфире двести рассказов; когда счет достиг этой цифры – никого не поразившей, кроме автора, я считать перестал. Рассказы озвучивали замечательные артисты: Папанов, Миронов, Вицин, Ларионов… Позвонит редактор – их было несколько, скажет: «У меня “Доброе утро” на такое-то число», и сандалишь! Если рассказ не проходит в «Добром утре» – проскакивает на «Маяке». Главное, получив задание, не дать себе остыть, откладываешь прочие дела и…
