Мириам Дубини - Танец падающих звезд
Эмма кивнула, соскользнула с парты и посмотрела на небо за окном:
— Грустные девушки становятся опасны.
Ансельмо пересек маленький двор, отделявший склад от мастерской, и вставил ключ в замочную скважину железной двери. Три оборота, щелчок — и он внутри. Полки, полные потерянных посланий, ждали курьера с терпением деревьев в лесу, переживших время и его козни. Ансельмо прислонился спиной к стене и скользнул на землю. Посылки, письма, открытки, всевозможные предметы самого разного предназначения следили за ним с железных стеллажей. Никакого свечения. Никаких полосок. Сегодня судьба решила подождать. Все замерло. Только его мысли беспорядочно метались, подталкивая слова из одной части черепа в другую в хаосе молчаливых вопросов, на которые никто не мог бы ответить. Где она, что делает, о чем думает, вспоминает ли о нем?
Ансельмо услышал из мастерской голос Эммы. Потом Лючии. Они искали его. Он сделал огромное усилие, чтобы подняться. Снова это ощущение свинцовой тяжести в ногах. Увидеть подруг Греты — все равно что увидеть часть ее. Он не был готов к этому.
— Ханс! — позвал Шагалыч.
Выхода нет. Надо идти.
— Привет! Как дела? — спросил Ансельмо, натягивая на лицо лучшую из своих улыбок.
Ее оказалось недостаточно. Да и подруги, похоже, были не очень рады его видеть. Точнее, они совсем не были рады — они были печальны и встревоженны.
— Хорошо. Только… — Эмма посмотрела вокруг, словно хотела убедиться, что их никто не слышит. — Мы не можем найти Грету. Она со вчерашнего вечера не отвечает на звонки, а сегодня не пришла в школу. Она пропала. Мы не знали, что делать, и подумали: может, ты…
Слова сыпались слишком часто.
— Подожди, — перебил ее Ансельмо, — что значит «пропала»?
— Значит, что мы не знаем, где она, — объяснила Лючия.
— Вы звонили ее матери?
— Мы подумали, что пока не стоит этого делать.
В самом деле, плохая идея.
— Но что случилось? В смысле, я имею в виду — она что-то сделала, что-то сказала? Когда вы видели ее в последний раз?
Эмма поняла, что ему Грета тоже не звонила и что у Ансельмо нет никакого желания объяснять им причину ее молчания. Он выглядел очень испуганным. Эмма никогда не видела у него таких глаз — недоверчивых, полных страха. Как будто он знал ответ, но очень боялся его услышать.
— Мы были с ней в магазине, — начала Эмма и рассказала, как Грета отказалась примерять одежду и как у нее внезапно изменилось настроение. — Она сказала, что идет домой. Я просила ее подождать, а она ответила, что и так ждала слишком долго.
Зрачки Ансельмо быстро двигались из стороны в сторону: он пытался восстановить общую картину в путаных арабесках событий и вписать в нее Грету. Потом зрачки вдруг замерли, уставившись в пустоту. Предположения и сомнения вылились в уверенность.
— Я иду к ней домой.
Ансельмо сел на велосипед и вылетел из мастерской.
— А мы? — спросила Лючия растерянно.
Эмма не ответила.
— Мы ведь сказали ему, что лучше пока ничего не говорить ее матери.
Снова молчание.
— Эмма, мне кажется, это глупо! Мы должны его остановить!
Эмма смотрела вслед Ансельмо, удалявшемуся по прямой на крыльях своего ветра. Того, что поднимается решительно и уносит тебя туда, куда ты должен идти, даже когда ты сам не знаешь, куда ты должен идти.
— Нет. Мы будем ждать здесь.
Грета прочитала письмо. Других объяснений не было, но понять это мог только он. Так всегда бывает. Как только кто-то получает сообщение, запускается обратный отсчет. Судьба начинает отмерять свои шаги быстрее, находит верный курс в хаосе и движется в этом направлении, срезая повороты, чтобы вовремя явиться в место своего совершения. Ансельмо слышал тиканье секунд, пульсировавших в его мышцах, и надеялся, что он не опоздает. Через несколько мгновений его велосипед остановился у дома Греты. Он позвонил в домофон. Никто не ответил. Позвонил еще раз. Никого. Он опоздал. Грета пошла своей дорогой и оставила его позади. Казалось бы, самым большим счастьем для любого посланника должна быть уверенность, что доставленное им сообщение приведет того, кто его получит, к горизонтам надежды, спокойствия и всему тому хорошему, о чем пишут в поздравлениях к Новому году. Ансельмо же разрывался от злости. Он бросил на землю велосипед и поднял голову к облакам, чтобы высказать свои претензии небу. Гордому и безразличному. Слишком высокому, слишком далекому.
— Простите, можно пройти? — услышал Ансельмо за спиной.
Это была Серена, мать Греты.
— Нет.
— Что, простите?
— Я хотел сказать, я… — Ансельмо помедлил, глядя в изумленные глаза Серены, — я друг вашей дочери.
Серена улыбнулась. Должно быть, это тот самый парень, что вот уже несколько недель кружит вокруг ее девочки. Она заметила, что Грета стала резче в последние дни, и подумала, что они поссорились, но раз он здесь, значит, все наладилось.
— Ой, я так рада с тобой познакомиться! Проходи. Грета, наверное, уже вернулась. Если, конечно, не решила снова мотаться на своем велосипеде весь вечер. Вечно она с этим велосипедом! Да ты, наверное, лучше меня это знаешь. — Серена перестала тараторить и подмигнула Ансельмо.
Он такого не ожидал. Ему показалось это совершенно неуместным. Но он решил, что лучше всего сделать то, что она говорит.
— Да я и сам с большим удовольствием катаюсь… — Ансельмо поднял велосипед с земли и сжал руками руль.
— Не оставляй его здесь. Его надо поднять наверх. Правда, у нас лифт сломан.
Серена снова улыбнулась, но уже без энтузиазма.
— Я не надолго.
— Что ты, что ты! Грета будет рада сюрпризу. Это ведь сюрприз, да?
Сюрприз. Только Ансельмо сомневался, что Серена будет все так же улыбаться, когда они войдут в дом и она обнаружит, что Греты нет.
— А где же цветы? Для сюрприза нужны цветы! Ты разве не знал? — Серена весело рассмеялась. — Шучу я, шучу. Не делай такое лицо. Проходи!
Она повела его по ступенькам наверх, продолжая шутить и тараторить без умолку. Потом открыла дверь квартиры:
— Грета, к тебе… Ой, прости, я даже не спросила, как тебя зовут.
— Ансельмо.
Серена громко произнесла его имя и повторила имя своей дочери. Ей никто не ответил.
— Странно, ее нет.
Она постучала в дверь Гретиной комнаты, потом робко открыла ее. Велосипед стоял у батареи.
— Здесь что-то не так, — сказала Серена, разговаривая сама с собой.
Ансельмо тихо подошел ближе:
— Мне кажется, Грета ушла.
— Что? Куда?
— Не знаю, — он пытался придать своему голосу спокойную естественность, — но я уверен, что это из-за письма.
— Какого письма?
— Письма, которое я нашел на улице. На конверте был ваш адрес и имя Греты.
Серена изменилась в лице. Она все еще улыбалась, но улыбка была нервной и неуверенной.
— Точнее, не нашел, мне дал его старик, который живет здесь недалеко. В хижине на лугу за этим домом.
— Кто?! Какой старик?
— Кажется, его зовут Таццина.
— А почему у него было письмо для Греты?
— Я не знаю, может, его почтальон потерял… Не знаю.
Серена поднесла руки к губам и широко раскрыла глаза. Улыбка исчезла. Ее сменила горькая морщина на лбу.
— Подожди меня здесь.
Она бросилась в свою комнату и закрыла за собой дверь. Сунула руку за раму. Писем не было. Грета нашла их. Серена вышла из комнаты и накинулась на Ансельмо:
— Почему ты не отдал это письмо мне?!
— Но там было имя вашей дочери, — попытался объяснить он.
Бесполезно. Серена потеряла над собой контроль:
— Что ты себе позволяешь?! Как ты смеешь?! Ты ничего не понимаешь, ты не можешь понять… это наши семейные дела…
— Простите, я не знал.
— Не знал он! Конечно, ты не знал! Что ты можешь знать?! Ты даже не представляешь, что ты наделал!
— Нет, не представляю. Но если вы объясните, что произошло, я пойму и смогу вам помочь.
— Не сможешь.
— А я думаю, смогу…
— Слушай, иди домой, — прервала его Серена. — Нет, правда. Так будет лучше для вас обоих.
Так не будет лучше ни для кого. Он должен стоять на своем.
— Греты сегодня не было в школе, она не берет трубку со вчерашнего вечера, я переживаю за нее.
— А я не переживаю, по-твоему? — снова набросилась на него Серена.
Ансельмо увидел ее полные слез глаза и понял, что она сейчас чувствует.
— Я знаю Грету, я знаю, она сложный человек. Вам, наверное, было очень трудно растить ее одной. Но теперь вы не одна. Я здесь. И я никуда не уйду.
Серена открыла рот, снова собираясь протестовать, но передумала. Она тихо всхлипнула. Потом проглотила слезы и обвинения и сделала глубокий вдох:
— Ты знаешь, кто написал это письмо?
