Кадзии Мотодзиро - ЛИМОН
Как и куда я шел, не знаю. Наконец я остановился у магазина Марудзэн. Обычно я обходил его стороной, но теперь мне показалось, что я запросто могу зайти. «Сегодня загляну, пожалуй», — решил я и вошел внутрь.
Однако, непонятно почему, радость, переполнявшая меня, стала постепенно уходить. Ни флаконы духов, ни курительные трубки не прельщали меня. Уныние стало наполнять душу, и я подумал, что сказывается усталость от прогулки. Я подошел к полке с книгами по искусству и подумал: «Чтобы вытащить тяжелый альбом, потребуется больше сил, чем обычно!» Я стал вынимать книги одну за другой, открывал, но желания добросовестно перелистывать страницу за страницей не появлялось. И все же я, как завороженный, доставал следующий том. Та же история. Однако я не мог успокоиться, пока не пролистывал хотя бы несколько страниц. Когда становилось совсем невыносимо, я откладывал книгу в сторону. Я даже не мог вернуть альбом на прежнее место. Я пытался много раз. Но в конце концов, отчаявшись, я стал просто складывать их в стопку рядом с собой, и не пролистал даже тяжелый оранжевый альбом Энгра,[25] которого так любил последнее время. Что за наваждение! Руки отяжелели. Я совсем пал духом и смотрел на кучу наваленных книг, которые только что вытащил.
Что же случилось с этими альбомами, которые так притягивали меня прежде? Пробежав глазами страницу-другую, я поднимал голову, оглядывался вокруг, и тогда мне даже нравилось странное чувство возникавшего несоответствия… «Ах, да». В этот момент я вспомнил про лимон в моем рукаве. Я решил, свалив в кучу книжки в красочных обложках, хотя бы раз испытать этот лимон. «Вот именно».
Ко мне вернулось прежнее легкое возбуждение. Я как попало складывал стопку книг, затем быстро разбрасывал их, потом быстро складывал вновь. Доставал новые, чтобы добавить, и опять убирал. Странный, фантастический замок становился то красным, то синим.
Наконец готово. Сдерживая выпрыгивающее сердце, я с трепетом положил лимон на самый верх крепостной стены. Это была прекрасная работа.
Когда я окинул свое произведение взглядом, то увидел, что похожий на веретено плод лимона медленно впитал в себя сочетание всех этих ярких цветов и застыл. Мне казалось, что пыльный воздух Марудзэн сгустился вокруг лимона. Несколько мгновений я смотрел на него.
И вдруг у меня возникла еще одна идея. Удивительный замысел потряс меня: оставлю все как есть и с невозмутимым видом выйду на улицу. Я почувствовал странное возбуждение. «На улицу. Да, именно так, выйду на улицу», — и поспешно вышел из магазина.
Когда я оказался снаружи, мое возбуждение рассмешило меня. Я — странный злодей, установивший страшную бомбу, сверкающую золотом на полке в Марудзэн. Я и теперь думаю, как было бы здорово устроить гигантский взрыв именно там, на полках с альбомами по искусству.
Я все думал и думал об этом: «Если бы так произошло, то весь этот унылый Марудзэн разлетелся бы вдребезги».
А потом я пошел вниз по дороге, по району Кёгоку, где афиши кинематографа чудесно расцветили улицы.
В ГОРОДЕ У ЗАМКА
1. После полудня
Вид сверху особенно хорош, — сказал он, закашлявшись. В одной руке он держал зонтик, в другой — веер и полотенце. На лысой, как колено, голове соломенная шляпа с твердыми полями надета плотно, словно пробка на бутылку.
Старик весело бросил эту фразу через плечо и прошёл мимо Такаси. Сказав это, он даже не обернулся на Такаси. Вглядываясь вдаль, тот дошел до каменной ограды и с видимым облегчением опустился на скамейку.
На окраине города на протяжении примерно двух ри простирается зелёная равнина. А за ней — густая синева залива Исэ. Расплывчатые кучевые облака бледной каймой покоятся на горизонте.
— Что правда, то правда.
Исчезающий звук этого запоздалого ответа спустя несколько минут всё ещё звучит в ушах, все еще вертится на языке. Доброжелательность по отношению к этому старику, который, казалось, не знал никаких забот, отразилась на лице Такаси, и он вновь погрузился в созерцание безмятежной картины. Дул лёгкий ветер, время перевалило за полдень.
После смерти младшей сестры, милой, совсем ещё маленькой девочки, ему хотелось прийти в себя, подумать, и не прошло и тридцати пяти дней с её кончины,[26] как он уехал из дома к старшей сестре.
Он размышлял о чём-то своём и вдруг услышал плач ребёнка. Словно голос покойной сестры.
«Кто же так мог? В жару довести ребёнка до слёз» — подумал он.
Только теперь, в этих необычных местах, он куда как яснее, чем в момент смерти и кремации, понял, что потерял её навсегда.
Пережитое до и после ее смерти, о чем он написал в письме другу: «Рой мошкары, собравшись вокруг маленького мёртвого насекомого, стенает и плачет», — стало покрываться тонкой вуалью только после того, как он приехал в этот край. По мере того, как в мыслях воцарялся покой, а новая обстановка становилась привычной, неведомая ранее умиротворенность овладевала им. Он всегда жил в большом городе, а в последнее время не было ни секунды передышки, поэтому этот покой вызывал чувство благоговения. Выходя на прогулку, он изо всех сил старался беречь силы. Только не наступить на колючку. Только не стереть пальцы. От подобных пустяков зависело, сложится ли день удачно. Всё это походило на суеверие. Тем временем засушливое лето сменил первый дождливый день, а за ним еще один, и всякий раз, как дождь прекращался, всей кожей он ощущал приближение осени.
Покой в душе и едва заметные признаки осени не могли удержать его в комнате в компании книг и собственных мыслей. Ему хотелось видеть перед глазами травы, насекомых, облака, окрестные пейзажи, благодаря чему оживало то, что было спрятано на сердце. Такаси казалось, что лишь в этом есть смысл.
«Неподалеку от нашего дома руины замка — мне кажется, это место как нельзя лучше подходит для прогулок Такаси», — написала старшая сестра в письме к матери. На следующий вечер после его приезда вместе с сестрой, её мужем и дочкой, они вчетвером забрались на руины замка. Чтобы уничтожить стаи цикад, появившихся во время засухи, на рисовых полях жгли костры. Это должно было продлиться не больше двух-трех дней, поэтому они и поспешили сюда, чтобы полюбоваться необычным зрелищем. Равнина от края до края была морем огней. Вдалеке они мерцали словно звёзды. Горное ущелье было залито потоками света; местами казалось, что там берёт начало бурная река. На глаза Такаси навернулись слёзы при виде этой невероятной картины. В тот безветренный вечер на развалины замка пришло множество горожан в поисках прохлады и красочных зрелищ. В темноте блестели озорные глаза густо набелённых местных девушек.
Небо сейчас такое ясное, что даже навевает печаль. А под ним череда крытых черепицей домов.
Белое, как мел, здание начальной школы. Банк, напоминающий амбар. Крыша храма. Отовсюду из просветов между домов вылезает зелень, словно бумажная стружка, уложенная между европейскими пирожными в коробочке. Листва басё[27] свисает над задним двориком одного дома. Виднеется пышная зелень кипариса. Кроны сосен подстрижены и напоминают слои ваты. Потемневшие листья на нижних ветвях и молодая листва передают приятные глазу оттенки зелёного цвета.
Вдалеке красное здание почты.
Виднеется крыша, на которой белой краской написано «Детские коляски» и ещё что-то.
Между черепичных крыш на маленькие доски натянута ткань, отливающая красным светом в лучах солнца.
Когда наступает вечер, компании деревенских парней проезжают на велосипедах по главной улице городка, освещенной фонарями, и заворачивают к веселому кварталу. Даже молодые лавочники, одетые в такой час по-домашнему, ведут себя непринуждённо, совершенно не так, как днем, и подтрунивают над густо набеленными женщинами. Весь городок зажат в тисках черепичных крыш, а там, где развевается множество флажков, видимо, раскинулся цирковой шатёр.
Вблизи видна гостиница: все западные окна на первом, втором и третьем этажах плотно закрыты ставнями, спасающими от закатного солнца. Откуда-то донесся стук топора, сначала прозвучал тихо, а вслед за тем высоко в небе отозвался звонким эхом — «тук, тук».
Без устали стрекочут певчие цикады. «Словно бы склоняют слова, меняя в них окончания», — пришло ему на ум. Он стал прислушиваться к стрекоту, найдя это занятие увлекательным. Сначала одна из них стрекочет «тюку-тюку-тюку», а затем несколько раз повторяет «о-си, тюку-тюку», получается то «тюку-тюку-о-си», то «о-си, тюку-тюку», наконец слышится «сутто коти-ё, сутто коти-ё» и мелодия завершается звонким «дзи-и-и». Вдруг откуда-то другая цикада начинает выводить «тюку-тюку». А третья уже допевает «сутто коти-ё» и звонко переходит к «дзи-и-и». И так они поют на три, четыре, пять, а то и шесть голосов.
