Дидье Ковелер - Мой настоящий отец
— Ответь мне на один вопрос и уходи, не мешай спать, — сказал ты, не реагируя на ее слезы. — Сколько это продолжается?
— Это не то, что ты думаешь, Рене…
— Я ничего не думаю: я спрашиваю. Так сколько?
— Ты меня пугаешь…
— Ложись в гостиной и не буди детей. Спокойной ночи.
И ты натянул на голову простыню.
В половине седьмого Клоди встала в дверях, умоляя тебя остаться, клялась все объяснить. Ты оттолкнул ее и вышел из шале. С ней ты объясняться не желал. С обманом жены ты бы еще смирился, но мысль о предательстве лучшего друга была тебе невыносима.
Замерзший Поль ждал у столба, стуча зубами от холода. Занималась заря. Это было в твоем стиле — назначить свидание в семь утра на верхней площадке подъемника, но тебе не нужны были свидетели. Ты вскарабкался по тропинке, встал перед ним, достал пистолет, с которым не расставался и после войны, и объявил:
— Одно из двух. Если это банальный адюльтерчик, я тебя убью. Если любовь — я дам ей развод, и ты на ней женишься. Выбирай.
— Мы любим друг друга, любим! — растрескавшимися на морозе губами просипел Поль, стараясь быть как можно убедительней.
Вы, двое близких друзей, стояли и молчали. Поль в пуховике с капюшоном смотрел тебе в глаза. Ты сжимал посиневшими пальцами рукоять пистолета, сунув правую рукавицу под мышку левой руки, понимал, что Поль тебя не обманывает, и сожалел о таком ответе. Но раз они любят друг друга, тебе придется это принять.
Щадя детей, ты подал на развод, выставив причиной несовместимость характеров, но председателю суда рассказал все, как есть, и тот пообещал свести процедуру к двум месяцам. Моим братьям и сестре ты сказал, что вы с их матерью перестали понимать друг друга, и не стал искать иных оправданий, но так торопился разрушить прежнюю жизнь, что выглядел человеком, жаждущим начать новую. Ущемленная гордость и природное великодушие подталкивали тебя к самопожертвованию во имя счастья других, но решение уступить место другому мужчине выглядело как бегство из семьи. Ты читал это в глазах детей, резонно полагая, что они встанут на сторону матери и отвернутся от тебя.
В сорок лет ты подвел итог жизни, словно сдал выпускной экзамен. Остался один-одинешенек в целом мире, прослыл ловеласом, забросил работу, считая свою жизнь конченой. Ты хотел одного: заснуть за рулем на пустынной дороге и разом со всем покончить. Через месяц ты встретил мою мать.
6 февраля, в Вальберге, пребывая в состоянии «полного аута», ты влюбился с первого взгляда. Раскаяние и самоуничижение погнали тебя в тот самый ресторан, где на тебя снизошло новогоднее «откровение». Ты потягивал двойной виски и вдруг заметил среди буйных весельчаков высокую фантастически красивую брюнетку. Вид у девушки был осоловевший, потому что она конвейерным методом поглощала крутые яйца. Подобные конкурсы были тогда в большой моде. Брюнетка вышла в финал и опережала соперницу в схватке за главный приз — часы. Стоило вам встретиться взглядами, и ты почувствовал, что оживаешь.
Ухаживание как прирожденный скандалист ты начал с наскоков: ужасно безответственно заниматься столь опасными глупостями, тому, кто подавится крутым яйцом, грозит трахеотомия или смерть! Никто никогда не разговаривал в таком тоне с Поль Гигу. Она продолжила опустошать корзинку, чтобы побить рекорд, а когда хронометр остановили и под аплодисменты присутствующих ей вручили награду и присудили титул «Мисс Пожирательница яиц 1954 года», дала отворот поворот надоеде, который пытался вежливо представиться и угостить ее стаканчиком вина. Провал казался окончательным и бесповоротным, но ты уже решил, что она станет Женщиной твоей жизни, и настаивал, чтобы девушка назвала свое имя. Она снизошла, назвалась и вернулась за столик.
Поль Гигу пришла на вечеринку с подругой Симоной: ты пригласил Симону танцевать, чтобы расспросить о Мисс Пожирательнице и выставить себя галантным, здравомыслящим и по уши влюбленным. Ты вальсировал с таким виртуозным изяществом, что Симона не догадалась о твоем коварстве и уговорила подругу быть полюбезней с прекрасным Зорро, явившимся из вальберганской тьмы. Вообще-то, бедняжка надеялась, что твой выбор пал на нее. Она дала задание Поль прозондировать почву, и недоразумение рассеялось не сразу.
Не сразу, но довольно быстро… Тебе помог случай: в ту самую ночь, когда ты танцевал с девушками, в их квартире случился пожар из-за короткого замыкания. Это позволило тебе взять их «под крылышко» уже на следующее утро. Тут-то и выяснилось, что опекать ты собирался Поль, а не Симону.
Ты прямо заявил, что хочешь увидеться с ней после возвращения в Ниццу. Она послала тебя к черту. Но твое обаятельное упрямство, печаль в глазах и обезоруживающая ирония произвели нужный эффект, и она в конце концов согласилась с тобой пообедать.
Ты повел ее в «Золотую Козу», этот роскошный ресторан, что на горе, над городком Эз и побережьем Средиземного моря, на самой верхотуре. Тут ты выложил ей все про свою разбитую жизнь: отчаяние, бессонные ночи, мысли о смерти, виски, сигареты, цикорий. А потом — без перехода — сделал предложение, приведя один-единственный довод: любовь с первого взгляда спасла тебе жизнь и вывела на прямую дорогу, с которой ты больше не свернешь. Ты даже не ухаживал за ней, а произносил речь, как в суде. Она поверила, полюбила тебя и приняла без всяких оговорок.
Когда неделю спустя Поль объявила родителям, что намерена выйти замуж за сорокалетнего разведенного мужчину с тремя детьми, достигнутый тобой успех был поставлен под сомнение. Мать, заведовавшая парфюмерным отделом в «Ла Ривьер», расплакалась. Отец, наборщик в газете «Пти Нисуа» (теперь она называется «Нис-Матен»), напомнил, что ее руки просил Жак Медсен, сын и преемник мэра города.
— Не он один, — спокойно ответила Поль, — но я люблю Рене и выйду за него, как только будет оформлен развод.
Мои бабушка и дедушка, неутомимые труженики, люди гордые, но мягкосердечные, ценили счастье дочери выше надежды на восхождение по социальной лестнице. Они с тревожным нетерпением ждали знакомства с необыкновенным человеком без гроша в кармане, сумевшим до того заморочить голову их младшей дочери, что она отказала трем молодым миллионерам. Ты показал себя во всем блеске. Появился с опозданием, был дурно одет, повез их на прогулку в горы, но забыл заправить малолитражку, и всем пришлось толкать ее.
— Ну что же, — с тяжелым вздохом констатировал мой дед, когда они вернулись домой, — он славный малый.
Дед налил себе вина, а бабушка побежала ставить свечку святой Рите, покровительнице безнадежных дел, чтобы та отвратила ее дочь от брака с придурком. Святая Рита решила не вмешиваться: через полгода после встречи в Вальберге мужчина, питавшийся одним цикорием, женился на чемпионке провинции по поеданию крутых яиц.
Первые годы в браке оказались непростыми: денег не хватало, терпения тоже. После развода ты почти сразу снова женился и мгновенно воскрес, а у твоей первой жены Клоди все сложилось совсем не так, как хотелось. Ее возлюбленный так и не решился уйти от жены — развод мог убить его мать. Клоди уехала с детьми в Париж, так что видеться с ними ты мог только на каникулах. Вы с Поль очень хотели завести малыша, но договорились подождать и терпели целых шесть лет, пока твои старшие дети не подросли.
Ожидание Клоди растянулось на двадцать лет, прежде чем мужчина ее мечты, похоронив мать, смог наконец сдержать обещание, данное тебе в 1954 году на горе у подъемника. Они были счастливы, как и вы с мамой, что сняло груз с твоей души: гармония была восстановлена. Ты снова стал общаться с Клоди, познакомил нас, и она мне понравилась: при сводных братьях и сестре я по дипломатическим соображениям называл ее «моя почти мама». Клоди это веселило, чего нельзя сказать о законной обладательнице высокого звания.
В начале восьмидесятых у Клоди обнаружили рак, и ты часто навещал ее в больнице, чтобы отвлечь от печальных мыслей.
— Я тебя отвезу, — каждый раз говорила мама.
Из деликатности или женской солидарности, (разумно предполагая, что твоя первая жена вряд ли захочет показаться второй без волос), мама ждала в машине, но потом могла проявить легкое недовольство:
— Ты сегодня долго…
Так мать журит заигравшуюся с подругой дочку.
У мужа Клоди Поля развилась опухоль мозга, и он бывал неадекватен. Когда Клоди умерла, старшие дети отговорили тебя ехать на кладбище, опасаясь, как бы Поль на тебя не бросился. Ты уступил и передал через них письменные соболезнования. Поль ответил изумительным, прочувствованным письмом. На старости лет вы неожиданно снова подружились, как в детстве.
— А я ведь собирался его пристрелить, — сказал ты мне со слезами на глазах, вернувшись с его похорон.
Моральные принципы не позволяли тебе ясно сформулировать эту мысль, но в глубине души ты всегда понимал: не случись у Клоди романа с Полем, истинная страсть прошла бы мимо. Ты был бы верным мужем и хорошим отцом, как и положено доброму католику. Стал бы, попросту говоря, очередной жертвой обстоятельств.
