Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2009)
— Нет, серьезно. С тобой же спиться — шесть секунд. Но что-то есть в тебе такое, отчего во всем — и вот в этой бутылке, и в лепешке этой — смысл появляется. Я ведь разве живу? Я жду чего-то. Как будто дали мне хвороста, послали на необитаемый остров сигнальный костер развести, а я развел, но не на том склоне, и все корабли мимо прошли, ни меня, ни огня не заметили. А когда с тобой — все по-другому. Как будто я тайный агент, меня в тыл врагам забросили и следят за каждым моим шагом. Вот я с тобой пью — они следят. Я говорю — они слушают. Ты, Серега, береги себя. Дверь входную закрывай, что ли…
— У тебя, Володя, работа вредная. Мозги сушит.
Опустошенная бутылка, задетая мохнатым тапочком, падает под столом.
— Вот я на той неделе в ЖЭК устраиваться ходил, — продолжает Векшин. — Там кадровичка мой диплом увидела — ох…ла. Как же вы к нам, говорит, с высшим образованием? А вот, говорю, сука, вот так вот…
— И что, взяли?
— Взять-то взяли, да я сам на следующий день не пошел. Что я, бобик, за тринадцать штук в месяц? Роберт, вон, приедет — за день больше истратит. — Векшин внезапно начинает трястись от беззвучного смеха. — У них слесарь один, бабай, убеждал меня, что в Ташкенте лучше жить, чем в России. Там, говорит, за мою работу семь тысяч платят, а здесь — тринадцать. Так в рублях же, объясняю ему, — п…ц, не понимает.
У Володи есть еще триста сумов на два пластмассовых стаканчика и три свободных часа до начала дежурства, и они идут на остановку, где ларек открыт допоздна.
Растворившиеся в сиреневых сумерках милицейские фигуры Векшин замечает в последний момент, когда стаканчики не только куплены, но и вскрыты.
— Выливаем? — вполголоса предлагает Володя. — А то ведь… распитие в общественных местах.
— Еб…сь! — возмущен Векшин. — Водку — «выливаем»?
Они, словно отражая друг друга, запрокидывают головы, двигают кадыками. Оглянувшись через плечо, Володя не находит зловещих фигур.
Обратный путь дается трудней. У самого дома Володя обнаруживает, что держит Векшина за руку. «Чтоб не упасть», — догадывается он, почти не удивляясь.
Пока Векшин возится с ключом, бормоча: «Вот так вот, бля, места надо знать», — Володя уже понимает, что скоро тот отключится и самое разумное, что можно сейчас сделать, — это отправиться на дежурство. Но лучше послушать с Векшиным специально захваченную из дома кассету, чем раньше срока возвращаться в затхлые коридоры.
На седьмой песне Векшин, давно клюющий носом в халат, окончательно проваливается в сон. Лежа в колодце забытья, он краем сознания различает обрывки Володиных криков: «Вставай, алкаш», «Серега, дурак, дверь», «В таком же дерьме, как ты»… Потом все стихает.
«Господи, помоги Сереге», — на бегу шепчет Володя, спотыкаясь об улицу Кунаева, но страх опоздать на дежурство мешает молитве.
А Векшину снится сон.
Он, Роберт, Володя и Павлик в Майами. На всех белые шорты, свободные клетчатые рубашки и кепи. В правой руке у Векшина блестящий серебристый «Панасоник», в левой — открытая бутылка пива «Алмалык». Они грузятся в моторную лодку, чтобы плыть по реке, но вдруг выясняется, что места в ней — только на троих. «Ну что, Серега, — говорит Роберт, — давай своим ходом. Бережком, бережком». — «Как — бережком? А вот это?» — поднимает он руку с «Панасоником», не находя, что сказать. «Это давай сюда, — забирает Роберт магнитолу, — а сам — бережком».
Он не слышит, как надрывается с короткими интервалами телефон. Как с последним звонком, перебивая друг друга, проникают в темную незапертую квартиру шаркающие шаги и замирают у его изголовья.
[1] «Ладно, ладно…» (узб.)
[2] Говорит (искаж. узб. диалектн.) .
[3] Азиза, я никого не принимаю (узб.).
[4] Федор-ака, входите, как поживаете? (узб., диалектн.)
[5] Что случилось? (узб.)
[6] Ничего, ничего (узб., диалектн.).
Незаметная правда
Захаров Владимир Евгеньевич родился в 1939 году в Казани. Академик РАН. Лауреат двух Государственных премий в области физики. Автор нескольких книг стихов и многих журнальных публикаций. Живет в Москве и по нескольку месяцев ежегодно преподает в США.
Прошлое
Где прошлое,
Частью которого
Я стремительно становлюсь?
Где прошлое,
В котором я не только
Ускользнул от лагеря,
Но не был даже
Исключен из комсомола?
Неужели оно окончательно,
Непреклонно, непоправимо,
Безудержно, бескомпромиссно,
Просто так —
Взяло и исчезло?
Никак не могу в это поверить!
Прошлое
Притягивает меня как магнит.
В музее в Чикаго
Выставлен полный скелет тираннозавра,
Говорят,
Это была юная девушка.
Прошлое притягивает меня как магнит!
Из берцовых костей юных девушек
Буддийские монахи
Делали музыкальные инструменты.
Бабушка
Бабушка Мария Андреевна,
Урожденная Игнатьева, дворянка,
Никогда не работала, профессии не имела
И, хоть воспитала четверых детей,
Пенсию получала ничтожную.
А в молодости была красавица.
Март, март, очень мокрый снег,
Дедушка недавно умер от воспаления легких,
Организм имел могучий —
Долго страдал,
Но нужны были антибиотики,
А где их взять бухгалтеру,
Если не сказать — счетоводу,
В тысяча девятьсот сорок восьмом году?
Впрочем, некогда уважаемому менеджеру —
Мосты по России строил,
Домом в Петербурге владел.
Итак, бабушке шестьдесят пять,
Мне восемь,
Я — поздний ребенок.
После революции тридцать лет прошло,
Но уголки старого быта еще остались,
В Казани есть такая замечательная булочная,
Там подают кофе со взбитыми сливками,
Две чашки кофе,
Два круассана,
Вот и вся бабушкина пенсия!
Дважды в месяц здесь собираются
Женские обломки Империи.
Теперь-то я понимаю,
Дамы полны еще были жизни,
Но мне они казались морскими чудовищами,
Зато кофе был просто красив,
Белоснежный остров
Посреди благородного коричневого океана.
Возникала мысль:
Стану художником!
Однако долго в голове не держалась,
В том обществе
Мне было томительно,
И я отпрашивался на улицу,
Где с удовольствием смотрел,
Как пискливые, драчливые воробьи
Расклевывают дивно пахнущие яблоки
Свежеуроненного конского навоза.
Февраль в Аризоне
Размер существа не имеет значения:
Можно быть маленьким
И очень храбрым.
Вот колибри,
Мы назвали его в честь нашего сына Алешей,
Полностью завладел поилкой со сладким сиропом,
Которую мы, неуклюжие великаны,
На ветке для птиц повесили,
Не дай бог, другой колибри приблизится,
Тогда — дуэль двух вертолетов.
Но сегодня из поилки мирно пьют двое,
Стало быть,
Наступила весна.
А в Москве то оттепель,
То неслыханные морозы,
И наш Алеша,
Весом в тридцать тысяч колибри,
Борется с гололедом в автомобиле
На Крымском мосту.
А Крымский мост —
Место мне не чуждое,
Полвека назад,
Когда автомобилей в Москве было еще мало,
Я прошел по нему в феврале,
Не замечая пронизывающего ветра,
