Андрей Остальский - КонтрЭволюция
Вот тут-то улыбкам и приходил конец. Наталья пробовала разные варианты поведения. Например, принимала приглашение в ресторан. Или не принимала. То представала тургеневской недотрогой — что у нее получалось довольно органично. То пыталась изображать кокетливую, но недоступную куртизанку или гурию, а может, и фурию — она точно не была уверена в термине. Так или иначе, а эта роль выходила у нее куда хуже, она ее быстро проваливала. Ирка ее обучала, показывала жесты и походку стервы, даже улыбку и поворот головы. Наташа и перед зеркалом репетировала — проку было мало.
В любом случае все всегда заканчивалось одним и тем же. Жесткой дилеммой: уступить настойчивым ухаживаниям или нет? Конечно, уступать не хотелось, но коли уж на то дело пошло, если заело, если так бедняга зациклился, помешался, если не может нормально ни работать, ни жить, ни руководить, и проходу Наталье совсем не дает, так может, проще все-таки уступить? Ирка говорила: конечно, тебя не убудет. Наталья советовалась и с теткой. Та поначалу возмущалась, говорила: да пошли ты его на три буквы! Но постепенно, по мере того, как ситуация обострялась, то и тетка задумывалась. А может…
«Дай ты ему, в конце-то концов!» — однажды не выдержала она. Речь шла о начальнике архивного отдела городского управления здравоохранения. Главный архивист донимал к тому моменту Наташу уже несколько недель, брал измором, скандализируя весь отдел.
И вот тут-то и выяснилось, что дать — это мало. Это само по себе ничего не решает. Потому что начальникам нужно не просто мясо в мясо засунуть и тем мясом покрутить и потрясти. Процедура эта была не слишком приятна, но переносима — у зубного врача хуже. Тоже залезают тебе вовнутрь, в почти столь же чувствительную часть организма. И залезают не теплым мясом, а железякой, но тоже вертят-крутят, при этом еще часто и больно делают. И впускать его в себя — страшно, потому что ждешь сильной боли все время. Нет уж, лучше мясом в мясо.
Но вот в чем главная проблема: им недостаточно этого, начальникам, им любви подавай. Или, по крайней мере, могучей физиологической страсти. Им нужны проявления: крики, вопли и что-то типа трясучей. Иначе, объяснил ей начальник архивного отдела, ощущение такое, будто занимаешься онанизмом. И вообще как-то оскорбительно даже.
— Ты что, оргазма сымитировать не можешь? — удивлялась Ирка. — Я вообще регулярно этим занимаюсь, и с мужем и с любовником. Только этим и спасаюсь.
Тетка тоже хотела что-то сказать по этому поводу, и даже открыла было рот, но тут же его и закрыла. Сообразила, видимо, что квалификации в этом конкретном вопросе у нее недостаточно. Редкую скромность продемонстрировала. Но решила взять реванш и выступила с революционным предложением, которое потрясло присутствовавших.
— Тебе, Наталья, — сказала тетка торжественно, — надо найти покровителя.
Последовала пауза. Первой пришла в себя Ирка.
— В каком смысле — покровителя? — спросила она.
— Ну, все равно ведь ясно, что надо кому-то давать. Так уж, видно, устроен этот поганый мир. А раз так, то лучше уж найти кого-то одного, но сильного, влиятельного, который разогнал бы остальных, не давал бы в обиду. Ну и помогал бы понемногу: не деньгами, я имею в виду, а содействием. Блатного типа.
— Тетя, ну что ты несешь, извини за грубость, — вскипела Наташа. — Какого еще типа? Кого и где я буду искать? Я, конечно, женщина без предрассудков, но как шлюха — жалкий дилетант!
— Ничего, я тебе все объясню, — торжественно объявила тетя. И вдруг покраснела. До нее дошло, в какой области она ненароком объявила себя экспертом.
А Наталья и Ирка прыснули, не сговариваясь.
Тетка была тем еще теоретиком. Но все произошло само собой, без всяких тактических уловок и теоретических разработок.
Наталья, жившая в то время в одной комнате с теткой в коммунальной квартире, обивала пороги в облисполкоме, нагло прося выделить ей жилплощадь как художнику. Женщины-начальницы немедленно и злорадно ей отказывали, стараясь при этом как-нибудь непременно унизить, втереть ей соль в раны. Напомнить, кто она вообще есть такая для советской власти. Мужчины тоже помочь не могли, но быстро сворачивали на тему похода в злачное заведение или на чашку кофе домой. Ирка советовала ходить: и в рестораны, и домой тоже, а там уже импровизировать. Но тетка рассуждала так: что отдаваться этим мелким сошкам — только время терять. Наталья же посмеивалась за теткиной спиной: уж больно та в азарт вошла, точно восполняла то, чего совсем не имела в молодости. Да и не в молодости — тоже. Никогда, честно говоря, ничего она не имела. Но была не совсем лишена воображения и, возможно, о чем-то таком грезила по ночам. А теперь вот ставила себя на Наташино место, и щеки у нее возбужденно горели. «Надо добраться до большого туза и бить наверняка!» — восклицала она.
И вот настал момент решающего удара. А случилось вот что: Наталья сидела в очереди к очередной шишке, когда в приемную вдруг заглянул некто высокий, барственный, в ондатровой шапке. Окинув очередь скучающим взглядом, он вдруг споткнулся на Наталье. Смотрел на нее в упор пару секунд, а потом исчез. Но минут через пять появился снова, уже без пальто и шапки, в импортном костюме, с широким галстуком, повязанным крупным узлом. По-хозяйски, вальяжно зашел в кабинет, что-то там гаркнул, распорядился — в ответ слышалась быстрая россыпь подобострастных звуков. Вышел, остановился на секунду перед Натальей, хотел, кажется, заговорить, но не решился. Но когда подошла Наташина очередь и она, добравшись до заветного кабинета и усевшись на жесткий стул перед присутственным столом, принялась заученно излагать свою просьбу, дверь распахнулась, и снова вошел давешний ондатровый барин. Хозяин кабинета тут же утратил ауру важности, вскочил. Залепетал что-то. Но тот остановил его царственным жестом. Сказал:
— Я вот еще что хотел попросить вас сегодня сделать, Иван Сергеевич…
Потом прервался, как будто заметил Наталью.
— А… извините… у вас тут прием еще не закончен…
— Заканчиваю, Константин Михайлович, уже почти закончил… Вот с этой гражданкой уже завершили… вопрос ясный…
— Как это: завершили? — обиделась Наташа. — Как это — ясный? Да я даже договорить не успела!
— А в чем ваш вопрос, позвольте поинтересоваться? — сказал Константин Михайлович, оборачиваясь к Наташе.
Она принялась излагать свою немыслимую просьбу: нужна отдельная жилплощадь, поскольку она — художник, выпускник Суриковского института. Вновь пришедший слушал ее внимательно, а с ним вместе разительно переменился и хозяин кабинета. Теперь он смотрел на Наташу ласково, обходительно…
— У вас случай нестандартный… художникам, я считаю, надо помогать… но с жильем у нас сейчас есть некоторые проблемы, — сказал бархатным голосом большой чин. — Может быть, запишетесь ко мне на прием? Я попрошу секретаря пропустить вас на будущей неделе. Обсудим вашу ситуацию.
Константин Михайлович Корчев оказался человеком в высшей степени солидным — заместителем председателя облисполкома. Причем не абы каким, а курирующим самые острые, самые волнующие трудящихся вопросы — распределение жилплощади, а также всякие другие насущные бытовые дела. Он решал, например, как делить места в детских садах и санаториях, которых на всех, ясное дело, не хватало.
События развивались стремительно, обсуждение Наташиной «ситуации» затянулось до позднего вечера, плавно перешло в кофепитие на дому, благо семья Константина Михайловича в пятничный вечер уже отбыла на дачу.
И действительно, как и предсказывала тетка, на некоторое время Наташа обрела покровителя. Покровителя не слишком требовательного в вопросах любви — он даже сексом занимался солидно, неторопливо и с чувством собственного достоинства. Казалось, его вполне устраивали несколько ласковых слов и жестов, никаких множественных оргазмов до изнеможения он не требовал. Кроме того, встречи были крайне редкими, пару раз в месяц, не больше, но результативными. Главным результатом была та самая однокомнатная квартира, которая чудом вдруг досталась Наташе. Впервые обрела она свою собственную отдельную жилплощадь.
Но кончилось все быстро и плохо.
Во время четвертого всего лишь свидания неожиданно объявилась супруга Константина Михайловича, Любовь Максимовна Корчева. Крупная оказалась женщина и шумная, от ее крика тряслись окна, и двери почти слетали с петель. Никогда еще Наташа не видела такого испуганного мужчины, как товарищ Корчев. Всю солидность с руководителя будто сдуло. Сам он скукожился, маленький стал, жалкий… С трудом удалось избежать физических форм возмездия. Вообще — унизительное довольно оказалось дело.
Но квартира осталась за Наташей. По крайней мере, до появления на горизонте нового участкового.
Получался жуткий замкнутый и порочный круг. После скандала с Константином Михайловичем Наташу заставили уволиться с работы. И, похоже, внесли в какой-то черный список. Никуда ее не брали теперь. Даже сторожихой. Даже дворничихой — а дошла с горя и до этого. А раз человек нигде не числится, значит, по закону он — тунеядец. За такое преступление могут даже за решетку посадить, и уж, по крайней мере, выселить из областного центра. Чем, собственно, участковый и собрался заняться.
