Джон Апдайк - Кролик успокоился
— По-моему, я поставил машину где-то там, слева. Примерно в третьем ряду. Понимаешь, какая штука получилась, Джуди, вон тот старичок, он тут вроде распорядителя, так размахивал руками, так старался, чтобы все шли, куда он указывает, что я разозлился на него, паршивца, и малость отвлекся. Ты ведь тоже поди не любишь, когда другие строят из себя начальников, будто они одни во всем разбираются, правда?
Рыженькая головка девочки кивает сбоку от него — она слишком расстроена, чтобы вымолвить «да».
Кролик продолжает без паузы, торопясь разогнать сгустившиеся тучи:
— Так уж я устроен, что, если мне приказывают делать то-то и то-то, мне сразу хочется сделать все наоборот. Из-за этого я часто попадал в разные переплеты, зато не было скучно! Если старикан начальник махал рукой в одну сторону, будь уверена, я поехал в другую и сам нашел себе место.
И вдруг, на секунду, словно просвет открылся на ленте, стиснувшей ему грудь, он и впрямь видит это место: сразу за кремовым фургоном («форд бивуак») с водянисто-голубыми номерами Миннесоты — он еще был припаркован кое-как, нахально заполз за белую линию, все будто сговорились ему досадить. Пришлось вписываться, рассчитывая все до миллиметра, чтобы Дженис могла потом открыть дверцу справа и чтобы не чиркнуть крылом темно-вишневый «гэлакси» слева. И теперь вдалеке, в дрожащем флоридском зное, он видит бежевую полоску, приподнятую над другими металлическими крышами. Третий ряд, стоит, голубушка, втиснута, как клин. Он победно восклицает: «Есть, Джуди, вижу! Пошли!» — и снова берет ее за руку, оберегая ее хрупкое совершенство от бездушных автолюбителей, описывающих круги в поисках места. Этими огромными белыми «кадиллаками» и «олдсами»[10] вечно правит какой-нибудь сморщенный старый шофер, и дороги-то перед собой небось не видит — один капот, держится, бедолага, за руль, весь усохший, скрюченный остеопорозом… эта напасть ему, Кролику, самому пока не грозит, в нем вроде все еще его законные шесть футов три дюйма росту, во всяком случае, пол брюками не подметает, но его жену эта проблема серьезно беспокоит, и по телевизору ее без конца мусолят, есть такой рекламный ролик про двух женщин в поезде, вообще женщин это больше касается, кости-то у них помельче, чем у мужчин, Дженис даже принимает таблетки кальция, среди всяких прочих витаминов, каждое утро, за завтраком: стакан апельсинового сока и горсть витаминов. Господи, вот у кого здоровья хоть отбавляй. Она будет жить вечно — назло ему.
Наконец по таящему миллион опасностей раскаленному асфальту он и девочка Джуди подходят к жемчужно-серой «камри» — это его машина, теперь он точно знает: на заднем сиденье теннисная ракетка и рама-зажим валяются отдельно друг от друга. Вот ведь дура набитая, что толку в раме, если ты все равно не держишь в ней ракетку?.. Но в машине никого нет, она заперта, а ключи Гарри самолично вынул из кармана и метнул в воздух. Девочка начинает всхлипывать. Хорошо еще, у него есть при себе носовой платок, в заднем кармане его выцветших клетчатых брюк для гольфа. Он опускает на асфальт тяжелую синюю сумку, а детское пальтишко, которое нес в руках, кладет на крышу машины, как если бы хотел застолбить место, потом опускается на корточки и стирает следы «Небесного батончика» с губ Джуди и слезы с ее щек. Ему самому сейчас так худо, что хоть плачь — посиди-ка вот эдак на корточках возле раскаленного автомобильного крыла, да притом еще колени ноют, как назло, и горячее от страха дыхание перепуганного ребенка подбавляет жару знойному воздуху. У нее от горя под веснушчатым носом стало мокро, а рот сжался, посуровел, верхняя губа обиженно подобралась, совсем как у Нельсона, когда он испуган или злится.
— Можем остаться здесь и подождать, пока они сами нас найдут, — терпеливо объясняет Гарри своей внучке положение дел, — или другой вариант: можем вернуться обратно и поискать их. Сдается мне, мы уже порядком устали и нажарились и лучше бы нам не трогаться с места, а? Хочешь поиграем в такую игру: кто больше насчитает по номерным знакам разных штатов?
Услышав это предложение, она, шмыгнув носом, смеется сквозь слезы:
— Тогда мы опять потеряемся.
Ее набрякшие веки покраснели, в зеленых радужных оболочках сверкают крошечные искорки света, вроде тех микроскопических частичек в краске «металлик», благодаря которым выкрашенная поверхность кажется усеянной блестками.
— Давай-ка поглядим, — тормошит он ее. — Вот здесь у нас Миннесота — видишь сосенки? «Десять тысяч озер». Счет один — ноль в пользу дедушки.
На этот раз Джуди только улыбается, не снисходя больше до смеха: она понимает, что он пытается заслужить прощение за свою ошибку — ведь это по его вине они потерялись.
— Мы-то как раз не потерялись, мы-то знаем, где мы находимся, — заверяет он ее. — Потерялись они!
Он поднимается с корточек — сколько можно тут сидеть перед ней, маленькая привереда! — и выпрямляется во весь рост, чтобы наконец разогнуть колени и хоть немного уменьшить неприятное стеснение в груди.
И тут он замечает их. Они идут к ним, уже перешли по «зебре» на их сторону и идут, волоча за собой дорожные сумки и чемоданы. Сперва он видит Нельсона с Роем на плечах — ни дать ни взять чудище о двух головах, потом рыжеволосую голову Пру с прической, как у сфинкса, и белое теннисное платье Дженис. Гарри, по грудь утопая в море автомобильных крыш, размахивает рукой из стороны в сторону, будто судьба забросила его на необитаемый остров. Дженис машет ему в ответ, точнее сказать, наспех отмахивается, как если бы он не к месту влез в разговор, не имеющий к нему никакого отношения.
Но когда семейство наконец воссоединяется, Нельсон впадает в бешенство. Лицо у него белеет, верхняя губа поджата и злобно подрагивает.
— Боже правый, папа, где вас носит? Нам пришлось снова подняться наверх к этому идиотскому киоску с конфетами, договорились же встретиться у выдачи багажа, в чем дело?
— Да мы туда и пришли, правда, Джуди? — говорит Гарри и смотрит на сына, вновь поражаясь его плешивости, которая как-то особенно заметна здесь, под беспощадным флоридским солнцем, легко пронизывающим поредевшие пряди, и его усикам, нелепому мышиного цвета клочочку — будто свалявшийся катышек пыли вымели из-под мебели и прилепили ему под носом. Он и раньше замечал перемены в его внешности и все-таки до сих пор каждый раз удивляется заново, как удивляется сейчас вееру морщинок в углах глаз и недовольным складкам на щеках — тем следам, которые время оставило на лице его сына и которые в ярком солнечном свете видны до мельчайших подробностей. — Мы задержались возле сладостей всего на минутку, не больше, а потом сразу спустились на эскалаторе вниз и пошли к багажным лентам, — говорит Кролик, очень довольный тем, что может абсолютно точно восстановить в памяти всю последовательность действий, абсолютно точно воспроизвести все зрительные образы: два батончика, недостающий пятицентовик, из-за которого ему пришлось снова рыться в кармане, пока продавщица-гаитянка ждала, протянув к нему ладонь цвета серебристого лака, эротические журналы с разинутыми ртами девиц, ребристые ступени эскалатора, внушавшие ему опасение, как бы Джуди на них не оступилась. — Наверно, мы просто не заметили друг друга в этой толчее, — добавляет он, пытаясь списать все на недоразумение и больше не выяснять, кто виноват. Он побаивается своего сына.
Дженис открывает их «камри». Из открытой дверцы, как джинн из бутылки, вырывается обжигающее дыхание и, коснувшись их лиц, рассасывается в воздухе. Они укладывают чемоданы в багажник. Пру снимает осовелого малыша у Нельсона с плеча и устраивает его в темной глубине заднего сиденья; во рту у Роя большой палец, его темные глаза с секунду смотрят не видя прямо перед собой. Нельсон, чьи руки теперь освободились, хлопает ладонью по крыше «камри» и вопит, заходясь от бешеного раздражения:
— Проклятье! Мы чуть с ума не сошли! И все из-за тебя, папа, понимаешь ты?! Мы думали, ты потерял ее! — У Нельсона, когда он охвачен страхом или гневом, бывает такой вид, что Гарри всякий раз невольно вспоминает выражение «белый как смерть»: от нервного напряжения вся краска сходит у него с лица и глаза глубоко западают в провалы глазниц. Это у мальчика от матери, а у самой Дженис — от ее матери, толстой старой Бесси, та была с норовом, как все Кернеры, в чем и сама охотно признавалась.
— Мы все время были вместе, — спокойно отвечает ему Кролик. — И не надо стучать по машине, не твоя. Мало ты машин разбил на своем веку?
— Ara, я-то машины бил, а ты людям жизнь калечил. Нет, полюбуйтесь, теперь он у меня дочку похитил, черт ее дери!
— Что ты несешь… — начал было Гарри. Холодная стрела боли проходит насквозь через подмышку вниз, в левую руку. Он на миг закрывает глаза. — Это же моя внучка… — собрав последние силы, говорит он. На большее его не хватает.
