Юрий Рытхеу - Самые красивые корабли
Дочка будет встречать новый день на берегу моря, будет бродить по скользкой мокрой гальке и слушать разговор океана как саму себя, потому что человек внутри себя как океан. В жизни самый необходимый собеседник — это ты сам. Себя не обманешь, не притворишься перед собой другим, более ласковым, чем на самом деле, более умным, чем ты есть. Может быть, поэтому человек и ищет собеседника: перед ним ему легче быть иным.
Глядя на учителя Быстрова, Юнэу мысленно спрашивала его, что потянуло парня в такую даль от дома и откуда он научился чукотскому языку? Ей хотелось поговорить с ним еще там, в стойбище, но было как-то неловко перед Атыком, который старался держаться перед гостем настоящим хозяином.
Ночевали в тундре, составив нарты кругом и устроившись на разостланных на них оленьих шкурах.
Прошел еще один день, и синим весенним вечером с дальнего холма открылся Нымным. Юнэу даже привстала на нарте.
Издали селение казалось таким же, каким оставили его Юнэу и Атык много лет назад. Темные яранги чернели среди снега, и в небо поднимались легкие дымки, пронизанные косыми лучами солнца. Но среди привычных глазу яранг светлыми пятнами выделялись несколько новых домов, а возле одного из них торчали высокие мачты, притянутые к земле тонкими проводами.
Атык остановил упряжки, чтобы в последний раз повойдать полозья нарт. Юнэу спросила учителя:
— Что за мачты рядом с домом?
— Там радиостанция, — коротко ответил Быстров.
Юнэу пожала плечами, продолжая всматриваться в далекий Нымным.
Быстрое почувствовал, что Юнэу ничего не поняла, принялся объяснять:
— Это такое устройство, которое ловит далекие слова.
— Голоса проходящих кораблей? — догадалась Юнэу.
— И голоса проходящих кораблей, — подтвердил Быстров.
— Я так и думала, — задумчиво произнесла Юнэу.
Атык искоса посмотрел на жену. Ему не нравилось, что она верит каждому слову учителя, который прослыл лгуном. Проведя последний раз лоскутом шкуры по оледенелым полозьям, Атык кинул взгляд на мачты и тоном знатока произнес:
— Для ловли слов, пожалуй, лучше подошла бы сеть с мелкой ячеей. Как для ловли наваги.
Учитель лишь улыбнулся в ответ.
Атыка полоснуло этой улыбкой как ножом. Он рывком поставил нарты и погнал собак бичом, хотя они и так резво бежали, почуяв близкое жилье.
В это время года люди с кочевой стороны не были частыми гостями на побережье, и оттого у дороги собралось много жителей селения. Еще издали они вглядывались в лица едущих и гадали, кто бы это мог быть.
Нарты уже вползли на сугробы, испещренные желтыми пятнами собачьей мочи, а по имени называли только учителя Быстрова, остальных же приветствовали сдержанно, как желанных, но незнакомых гостей.
Наконец какая-то старушка, пристально вглядевшись в Юнэу, всплеснула руками и прошамкала беззубым ртом:
— Да это же Юнэу со своим мужем Атыком!
Тогда все закричали и бросились обнимать их.
— Я-то увидел с самого начала, что это вы, но не решался признать, — смущенно сказал Кукы.
Раньше Атык знал его как самого многодетного и бедного человека в Нымныме, а теперь Кукы был одет в белую холщовую камлейку и в прочные камусовые торбаса.
— Надолго к нам гостить? — спросил он с достоинством, словно и не был бедным анкалином. Не дождавшись ответа и как бы вспомнив что-то, сообщил: — Я тут теперь председатель нацсовета.
— Что это такое? — с любопытством спросил Атык.
— Власть, — коротко и веско ответил Кукы и добавил: — Советская власть.
Атык не стал расспрашивать, что это такое, он и так видел, что в его родном селении произошли большие перемены и, видно, нужно много времени и терпения, чтобы привыкнуть к ним и понять их.
Старая яранга уцелела. Даже моржовая покрышка выглядела так, будто и не прошло семи лет. Только внутри полог был свернут и висел на деревянных подпорках.
Атык вопросительно посмотрел на неотступно следовавшего за ними Кукы, и тот с готовностью сообщил:
— Пока строили новое здание школы, мы здесь учили детей грамоте.
— Различать следы человеческой речи на бумаге? — оживленно переспросила Юнэу.
— Да, — ответил Кукы. — Я тоже учусь.
Юнэу и Атык озадаченно переглянулись: действительно, за время их отсутствия здесь произошло что-то значительное.
Кукы еще потоптался немного в чоттагине, глядя, как Атык с женой распаковывают полог и вешают его на деревянные подпорки. Он выспросил у девочки имя и озабоченно произнес:
— Дитя надо записать в книгу. Так полагается по новым обычаям. А взамен я дам большую красивую бумагу на всю жизнь. Это талисман советского гражданина.
Атык и Юнэу краем уха слушали разговоры Кукы, переглядывались и облегченно вздохнули, когда председатель нацсовета переступил порог, выразив на прощание готовность помочь в любое время.
Юнэу развела в чоттагине костер и поставила варить еду. Потом разыскала каменные жирники, растопила жир, засветила плошки, и ровное пламя озарило полог. Старое жилище в Нымныме обрело прежний вид, а жизнь в тундре ушла в прошлое, в то, чего уже нет.
Весь вечер заходили гости. Одни приносили кусок нерпятины, другие — жир, третьи — отрезок лахтачьей кожи на подошвы. Вспоминали покойного Гальмо, расспрашивали о тундровой жизни: как там оленьи стада перезимовали, не было ли нападения волков, не посещали ли оленьи болезни животных. Атык отвечал обстоятельно, а у самого на языке вертелось столько вопросов, что прямо рот сох. Но он был приезжим, и рассказывать полагалось ему.
Уснула утомленная Тынэна, а в чоттагине все еще теплилось пламя в каменной плошке.
Когда все разошлись, Юнэу постелила оленьи шкуры в пологе.
— Ты думаешь, правильно мы сделали, что приехали сюда? — спросил Атык, ложась рядом с ней.
— Я уверена, — ответила Юнэу. — Разве не интересно жить, когда впереди много нового?
4Утром Тынэна сначала приоткрывала один глаз и, если тот удостоверялся, что вставать стоит, что мир так же прекрасен, каким был оставлен вчера, она вскакивала прямо на ноги.
— Ты меня пугаешь! — незлобиво ворчала Юнэу. — Будто куропатка из-под снега взлетаешь.
Тынэна съедала несколько ломтиков прошлогоднего моржового мяса, пила горячий чай из толстостенной, покрытой множеством трещин чашки и выбегала на улицу.
Жизнь в прибрежном селении мало походила на тундровую. Вместо оленей между ярангами бродило множество собак, мужчины отправлялись не к стаду, а в торосистое море, подступавшее обломками льдин прямо к жилищам.
Среди всей этой новизны самыми интересными были деревянные дома — школа, магазин, сельский клуб, в котором помещался и нацсовет, где за школьной партой, поставленной вместо письменного стола, важно восседал Кукы. Здесь он и выдал свидетельство о рождении, "советский талисман", как он выразился. Небольшая заминка произошла, когда Кукы спросил, какого числа родилась девочка.
— В те годы дни не считали, — сказал Атык.
— Это я и без тебя знаю, — строго заметил Кукы. — Но тут, — председатель поставил синий короткий ноготь на белую бумагу, — надо обязательно поставить число и месяц, иначе талисман не будет действителен.
— Я родила девочку в Длинные Дни, — вспоминала Юнэу.
Кукы долго размышлял, листал какие-то толстые книги.
— Сделаем так, — сказал он с оживлением, — поставим Тынэне день рождения восьмого марта. Это большой женский праздник. Согласны?
Атык в нерешительности переминался с ноги на ногу. На помощь пришла Юнэу:
— Пусть будет так.
— А русское имя возьмете? — деловито спросил Кукы.
— А это зачем? — встревожился Атык. — Разве мало своего?
— Конечно, для жизни тут и своего имени достаточно, — раздумчиво ответил Кукы, — но может и русское понадобиться. Вот я всегда был просто Кукы, а когда избрали председателем, так я еще дополнительно и русское имя себе взял — Кирилл. Для всяких документов, для произнесения на собраниях и митингах.
— Но мы не знаем ни одного русского женского имени, — с сожалением призналась Юнэу.
— Давайте так сделаем, — предложил Кукы, — я тут ничего не буду писать. Девочка пойдет в школу, а там учитель поможет русское имя подобрать. Только запомните: Тынэне идти в школу осенью — восьмого марта ей исполнилось восемь лет.
Юнэу и Атык молча кивнули.
Атык вернулся к морской охоте. Юнэу приводила в порядок жилище, а маленькая Тынэна помогала ей или бродила по селению, стараясь оказаться поближе к школе.
Там еще шли занятия. Если терпеливо подождать, можно услышать звонок, будто внутри здания начинал бегать вожак-самец из оленьего стада. Но Тынэна уже знала, что это не олень, а школьный хранитель огня Нонно, хромой и старенький мужчина маленького роста.
Звонок рождал веселые ребячьи голоса, и на улицу выбегали школьники, одинаково стриженные, в сатиновых рубашках, заправленных в меховые штаны.
