Иван Сажин - Полигон
— Придется, — согласилась попутчица.
Он укрыл ее полой накидки и повел по шумящей от ливня улице, выспрашивая, как ее зовут и откуда она. Он-де не видел тут таких ладных да пригожих. Женщина весело усмехалась, говоря, что он плохо смотрел. Она здешняя, заведует той самой столовой, в которую он ходит обедать.
— Вот как! — воскликнул Русинов. — А вы, товарищ заведующая, очень молоды для столь солидной должности.
— Вполне возможно.
— Разрешите пригласить вас завтра на танцы в Дом офицеров.
— Я свое оттанцевала. Уже четыре года замужем, двое детей. Старшего лейтенанта Сулиму знаете?
— Как не знать! В соседнем батальоне служит. Значит, он и есть ваш муженек?.. Понятно, — вздохнул Анатолий.
— Что же вы сразу приуныли?
— А чему радоваться?.. Как встретишь касатушку по нраву, так оказывается, что она замужем.
Люба заразительно смеялась, вынуждая попутчика сбиваться с ноги. Дождь захлестывал под плащ-накидку, и им волей-неволей приходилось прижиматься друг к другу.
— Шутник вы! — обронила она. — Как вас зовут?
Лишь только он назвался, снова расхохоталась.
— Так это вы зимой хотели увести жену нашего соседа из Дома офицеров?.. О, Русинов, вы опасный человек!
Он тоже рассмеялся.
— Она же не сказала! Спрашиваю, можно вас проводить? Отвечает, пожалуйста. Я ее под ручку, а тут муж…
Подойдя к ее дому, они остановились.
— Да, товарищ охотник за чужими женами, опаздывать не надо. Говорят, кто поздно ходит, тот сам себе шкодит, — усмешливо упрекнула Люба на прощанье.
С тех пор, встречаясь, они обменивались улыбками, которые доказывали одно: оба помнят дождливый осенний вечер, игривый разговор. И после каждой мимолетной встречи Русинов ловил себя на мысли, что думает О Любе. Влекла его пышнотелая статная молодка с чуть выпуклыми, зеленоватыми глазами.
Еще более дружескими стали их отношения на полигоне. Как-то во время позднего ужина (в обеденной палатке было почти пусто) Анатолий озорновато подмигнул Любе. Неожиданно, зардевшись, она по-девичьи опустила глаза. И он предложил:
— Приходите через часок к озеру. Вместе посмотрим на вечернюю зорьку… Боитесь, да?
Сказал наудалую, почти уверенный, что получит насмешливый отказ. А она вдруг вздохнула:
— Не шути, хлопец! Вот возьму и приду. Весна ведь…
Сердце у него запрыгало испуганно и пылко.
— А я на шучу. Приходите, рад буду…
Свидание вышло хмельное, беспамятное. А затем начался отрезвление, и потому сегодня Люба заговорила о муже, маме и детях. «Эгоистка она, купринская Шурочка, — досадовал Анатолий, не в силах заглушить тоски, обиды, разочарования. А между тем надо было как-то примириться с неизбежным, и он пожурил себя: — Советовал тогда отец: женись, Толька! И девка была приглядная, высоконькая, из соседских, и нравились тебе. Надо было послушаться старого. Теперь она замужем. А говорят, любила меня: сама подругам признавалась… Теперь вот бесишься».
Кто-то звал его. Русинов высунулся из люка — рядом с танком стоял сержант Адушкин с разгоряченным веселым лицом.
— Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнили, — доложил он.
Анатолий выбрался на корму, пружиняще спрыгнул на землю и сказал:
— Хорошо, ребята. Все там у них погружено?
— Вроде бы все… Да вон они уже поехали!
— Ну и ладно.
В это время прозвучала команда по машинам, и через пять минут бронированная колонна двинулась в путь. Семнадцать километров кое-как одолели за три часа, — много было задержек у переездов. В часть прибыли благополучно. Завтра — парковый день. Танки будут отмыты, очищены от пыли и грязи, их поставят в бокс до следующего похода на полигон.
Экипажи построились впереди своих машин. Загоров, как обычно, собрал в полукруг офицеров. Маршем он был доволен, распоряжения отдавал кратко. В заключение сказал:
— Завтра обслужить технику так, чтобы комар носа не подточил. А сейчас людям можно отдыхать. Командирам — тоже. В батальоне до отбоя остается капитан Приходько. Все, свободны!
Комбат вскинул руку углом, и офицеры, отдавая честь, начали расходиться. На засмуглевших, обильно запыленных лицах сияли усталые улыбки. Рыжеватый горбоносый лейтенант Винниченко, заглянув в карманное зеркальце, уже острил:
— А слышали, что в армии есть три степени грязности?.. Грязные, очень грязные и — танкисты!
— Ничего, сейчас отмоемся, — со смехом отвечали ему.
Доставали из танков чемоданы, шинели, стряхивали с себя пыль, снимали танкошлемы и комбинезоны. Личные вещи отправляли в ротные кладовые, наскоро ополоснувшись под кранами, спешили домой.
Вышли из городка и друзья-лейтенанты. Дремин был оживлен, говорлив. Трехнедельная полигонная страда позади, и теперь хотелось разрядки.
— Что хмуришься, Толя?
— Да так, — обронил Русинов; краснея и оглядываясь по сторонам, грустно добавил: — Да, Женя, ты, пожалуй, прав: не нужно мне водиться с той молодкой.
— Конечно, не нужно! А ты что, чудак, до сих пор сомневался?
— Не то, чтобы сомневался, а так… обдумывал.
— Тут и обдумывать нечего. Как ни крути, плохо. И кончилось бы это наверняка плохо. Так зачем тебе новое приключение на шею?
Евгений говорил громко, возбужденно. Анатолий снова беспокойно оглянулся: к счастью, поблизости никого не было… Товарищ прав. И может, к лучшему, что Люба сразу порвала с ним? Так что нечего унывать. И дела по службе налаживаются, и погода хороша. Солнце уже повернуло к вечеру.
— Все верно ты говоришь, — согласился он. — Только слушай, Женя, я тебя очень прошу: никому об этом ни слова!
Дремин снисходительно усмехнулся.
— Понял, не беспокойся. Умрет во мне.
Лейтенанты дошли до офицерской гостиницы, открыли свою комнату, — она показалась до того родной и уютной, что оба невольно растрогались. Прилегли каждый на свою койку: занемевшая от долгого сидения в танке спина просила отдыха.
В комнате было чисто и уютно: чьи-то заботливые руки навели здесь порядок. Должно быть, уборщица недавно заглядывала. Шкаф закрыт и в дверце торчит ключ. А сбоку, приколотый кнопками, белеет бумажный квадрат, где нарисован четкий круг с синей передвижной стрелкой. По кругу — секторы (очередное изобретение Русинова). В них написано: спортзал, кинотеатр, Дом офицеров, библиотека. Уходя после службы куда-либо, оба вместе или каждый порознь, друзья ставили стрелку на ту надпись, где они будут находиться. Таким образом, найти их было просто.
— Да-а, приятно вернуться в родные пенаты! — удовлетворенно молвил Евгений, глядя на «Аленушку»: та пригорюнилась на стене, над его койкой.
— Что верно, то верно, — подтвердил Анатолий; снял с гвоздя гитару, побренчал, настраивая. — Чувство такое, будто возвратился домой. Хотя, понятно, дом холостяцкий, не больно ласковый.
Евгений живо повернулся к нему.
— Толя, твои мысли начинают принимать опасное направление. Не забывай, что ты давал клятву, когда вступал в союз холостяков.
Оба рассмеялись. Был когда-то среди курсантов училища такой союз. Был да сплыл. Их товарищи, став офицерами, разъехались по разным гарнизонам. Многие давно женаты. А вот они двое еще держатся.
Настроив гитару, взял аккорд:
Где ты, где ты, мечта моя юная,
Где же сходятся наши пути?..
Помоги, помоги, семиструнная,
Недотрогу мою мне найти…
У Русинова был довольно приятный голос.
— Да, песенка хороша, — одобрил Евгений, когда Русинов умолк. — Знаешь, какую напоминает она мне?.. Мать ее любила. Там есть такие слова: «Покори-ила студентка-медичка непокорное сердце мое-о-о…»
— Вспомнил, вспомнил! — рассмеялся Анатолий, перебивая товарища. — Слушай. Мы ее когда-то в самодеятельности для забавы разучили…
Он пропел несколько куплетов и вдруг отложил гитару.
— Знаешь, Женька, что я подумал?.. Скоро выходной, не махнуть ли нам в субботу после обеда в театр?
— В театр? — Евгений приподнялся, снял с себя ремень и полевой мундир. — Так тебя Петрович и пустит!
— Пустит, куда он денется. Скажем, пришла пора невест глядеть. Если их нет здесь, то придется искать в другом месте.
— Ты смотри, о чем он мечтает!
— Жизненный вопрос… А то придут женатики с личной собственностью в Дом офицеров, и как только пригласишь какую на танец, так и косятся от ревности.
— Ты бы не косился?
Анатолий достал спортивные штаны, тапочки, переоделся.
— Откуда я знаю! Но чтобы на меня не косились, надо жениться. Надоели до чертиков холостяцкие стены. И ты, Женя, с твоими целомудренными проповедями надоел…
— Спасибо за комплимент! — Евгений гибко согнулся, присел несколько раз, разводя руки в стороны. — Пошли умываться, жених!
— Не обижайся. Я к тому сказал, что всему, видать, свое время.
