Андрис Пуриньш - Не спрашивайте меня ни о чем
— Поменьше бы шлендрали по своим школам, а шли работать как все порядочные. Несли бы в дом копейку… Входи… Сидят только на шее у отца с матерью.
— Ничего, — ласково увещевал Эдгарова отца Фред, — вот выучится, а тогда рубли в дом понесет, не то что копейку.
— Дождешься! Черта с два! — И он неожиданно рассмеялся надтреснуто и скрипуче. — Дерьмо, а не рубли! А ну, живо залетай!
Мы прошмыгнули в квартиру, а отец Эдгара, недовольно бурча под нос, запер дверь.
Мы вошли в большую кухню, в которой, к моему великому удивлению, у стен стояли три кровати, застеленные красноватыми одеялами. На одной сидела десятилетняя девочка и складывала в школьную сумку книжки. Увидела нас, и ее рука с учебником застыла на полпути. За столом, уставленным грязной посудой, сидел мальчишка немного постарше и, громко чавкая, хлебал суп. Появление посторонних ему ничуть не помешало. Покосившись на нас, он продолжал орудовать ложкой, только чавкал чуть потише. Над плитой сушилась одежда, а на краю плиты стояла наполовину опорожненная бутылка водки, кусок хлеба с мясом и пустой чайный стакан. Как видно, Эдгаров папаша пребывал в запое.
Неожиданно открылась дверь комнаты, в ней стоял Эдгар. Он был неприятно удивлен, чтоб не сказать больше. При виде меня в глазах у него вспыхнули враждебные огоньки. В какой-то момент казалось, он вот-вот набросится на меня.
— Чего стали?! Валяйте уж дальше! — крикнул он нам.
Мы вошли в комнату, такую же неприбранную, как кухня. У стен еще четыре кровати, на которых валялись скомканные простыни и одеяла, на полу — груда картонных коробок. Здесь так же, как на кухне, стоял непонятный смрад. Теперь я понял, почему от Эдгаровой одежды всегда так странно пахло.
Единственным островком порядка в этом хаосе был стол у окна. Там находилось имущество Эдгара. Учебники десятого класса и его сумка, большой глобус. И вы только представьте, ваза с сосновыми ветками. Они никак уж не подходили к здешней обстановке.
— Ну, как кино про мафию? — спросил Фреди.
— Сходи и посмотри! — огрызнулся Эдгар.
Постель с ближайшей кровати он перебросил на другую и буркнул:
— Садитесь, чего стоите.
Я сел, а Фред почему-то остался стоять и сказал, что мы очень торопимся:
— Мы к тебе только на минутку. Харий просил забежать, передать тебе деньги.
— Он сам не зайдет?
— Сказал, сегодня не получится. Но тебе деньжата нужны, — сказал он, — сегодня же.
Фред вручил Эдгару деньги, тот пересчитал и разочарованно протянул:
— Всего-то?
— Сколько он дал, столько ты и получил, — пожал плечами Фреди.
И тут на пороге возник Эдгаров папаша. Это произошло так бесшумно, что я даже вздрогнул, заметив, что он там стоит.
Эдгар неуловимым движением убрал руку с деньгами за спину. Отец постоял, посмотрел на нас и, не сказав ни слова, повернулся и вышел.
Мне стало как-то не по себе. Хоть бы он слово вымолвил.
Фреди вопросительно поглядел на Эдгара, и тот проговорил вполголоса:
— Запах денег чует за километр.
— Ладно, мы почесали дальше, — так, чтобы Эдгаров отец понял, что о деньгах разговора нет, сказал Фреди. — Книжки тебе принесли, так что сиди теперь и зубри!
Эдгар молчал, и мы собрались идти.
Когда мы проходили через кухню, отец Эдгара сидел на табуретке у плиты и курил папиросу. Наверно, только что пропустил глоточек, судя по довольному виду, с каким он закинул ногу на ногу.
— Мыладой члаэк, мож тож дернешь? — вполне приветливо, даже несколько заискивающе предложил он и протянул нам чайный стакан, на одну треть наполненный водкой.
— Не приставай! — крикнул Эдгар.
Мне показалось, он вот-вот набросится на отца с кулаками. Чего-чего, но такого я не ожидал. Эдгар стал страшно нервным. То со мной, то с отцом готов схватиться.
Но Эдгаров отец как ни в чем не бывало спросил:
— Чо боишься, сынок? — и улыбнулся. — Для меня в ваши годы рвануть стопарь была самая большая радость! А, ребята, ну как? Вы, поди, не такие дурни, как мой, а?
Мы с Фредом молчали. Ради Эдгара.
— Придержи язык, старый, и керосинь сам! — закричал он на отца.
— Ого, — воскликнул тот. — Гляньте, ребята, какого гада взрастил да еще за свои же денежки! Дерьмо паршивое!
Эдгар вытолкал нас за дверь, и она захлопнулась. До меня еще донеслось, что из Эдгара вроде бы можно сделать человека, а этих сморкачей, которые пить не желают, больше не пустят на порог.
— Давай обождем, — шепотом сказал Фреди.
Мы постояли. Все стихло, и мы пошли.
— Он что, бьет Эдгара? — спросил я.
— Теперь уже нет, — ответил Фреди, поднимая воротник куртки, так как гнусная мокрота продолжала валить с неба как раньше. — Установилось равновесие сил. Он уже кончил лупить Эдгара, а Эдгар его еще не начал. Пару годочков можно переждать. Немало поколошматил Эдгара старик, когда бывал под балдой.
Мне стало смешно.
— До сих пор фатер делал из Эдгара человека, а теперь, когда Эдгар им стал, он, в свою очередь, сделает человека из фатера.
— Чушь порешь! Побыл бы ты, голубь, на месте Эдгара, запел бы по-другому.
— Не стану спорить, может, запел бы и по-другому, меня-то ни разу в жизни никто не колошматил…
…И все же…
…За исключением того единственного раза…
…и он впечатался мне в память, наверно, на всю жизнь, как врезанная в камень надпись, которая остается на нем, покуда существует камень…
(И тут я должен рассказать о своем брате Эдисе. Скорей всего я упомяну его еще не раз, быть может, даже впаду в сентиментальность, что-то преувеличу, — не знаю; а возможно, то, что произошло, предстанет несколько иным, чем было, ведь время нас самих тоже меняет, верно? Но сейчас мне хочется рассказать о моем брате.)
Мне было одиннадцать лет. Мы с другом целый месяц копили деньги, а потом отправились на поиски приключений. Короче говоря, смотались из дому, никому не сказав ни слова. Как мы провели время, неважно, но через два дня, когда кончились деньги, вернулись восвояси.
Это было днем, и дома никого не было. Я юркнул в свою комнату, залез в постель и усталый заснул.
Проснулся от шума. Хлопнула наружная дверь По шагам понял: пришел из школы мой брат Эдис. Я отвернулся к стенке и, когда братец вошел в комнату, притворился спящим.
Он подошел ко мне, но я спал. Он отбросил простыню.
И тут я взвизгнул от боли. В руке у него был ремень, и я взвизгнул еще раз.
— Эд! — заорал я, но получил новый удар. Я вскочил, но его рука схватила меня за шиворот и придавила лицом к подушке. — Эд, братец, милый! — верещал я, заливаясь слезами. — Прости, я больше не буду! — Новый удар чуть не прошиб меня сквозь кровать. Я извивался, вырывался, но рука брата придавила мое лицо к подушке, и я ничего не мог поделать, потому что он был на пять лет старше и сильнее меня. — Эд, Эдик, братец, не надо! Я никогда больше не буду так делать, прости, пожалуйста, братец! — Но братец и слушать не желал, пока мне не удалось вырваться и залезть под кровать.
Наконец я, к величайшему своему счастью, услыхал, как он вышел из комнаты и запер дверь, так и не проронив ни слова.
И тогда меня обуяла неистовая злоба. Я ругал его последними словами, грозился оторвать ему голову, кричал, что вот подрасту побольше и разобью ему морду в кровь и повыбиваю все зубы, я пинал ногами дверь, но никто не приходил, и у меня зверски болела спина.
Я бросился на кровать, яростно лупил подушку, воображая, будто это Эдис.
Вернулись папа с мамой, но никто не отпирал мою дверь и не шел ко мне.
На землю опустилась ночь, и я уснул, лежа на животе, ненавидя весь свет.
А среди ночи ни с того ни с сего проснулся.
Кто-то сидел у моей постели. Я приоткрыл левый глаз на одну тысячную его часть и на одну тысячную долю секунды и тотчас закрыл. Кто-то переставил стул от противоположной стены и сидел подле моей кровати.
И руки прикоснулись к моим ноющим плечам, нежные, как лепестки роз, и не сказали ничего. Я тоже молчал, лежал, будто не просыпался и не ощущал прикосновения рук. И потом, сам не знаю почему, повернулся на бок и что-то пробормотал, словно бы во сне, словно бы нечаянно взял Эда за локоть и затянул его руку под себя, и почувствовал его ладонь у моей щеки. И так я лежал целую вечность, пока вдруг не разрыдался, долго не мог успокоиться, и слезы весенним дождиком брызнули из глаз, а рука братишки так и оставалась у моей щеки, и другая лежала на плече, и я плакал целую вечность, а Эдис целую вечность сидел у моей кровати, пока я не уснул с солнышком в сердце.
Фред проводил меня до остановки.
Троллейбус пришел битком набитый, но кое-как удалось втиснуться. Когда дверь уже закрывалась, я заметил, что сзади идет еще один, тот же номер.
На следующей остановке выскочил, чтобы пересесть. И тут на меня наскочили Сармите с Марой из нашего класса.
