Юрий Коваль - Опасайтесь лысых и усатых
Гнилой пол, не нужная никому живопись, чудовищный шкаф увенчивались подходящим потолком.
И потолок был невыносим — покрытый водорослями, желтыми медузами.
Нет уж, пусть лодка не видит этого потолка, пусть лежит под кроватью, тем более что кровать — единственный, кроме «шаризма», предмет в комнате, принадлежащий мне, а значит, и ей. Эту кровать-раскладушку я купил, когда въезжал к Петровичу. Лодка, раскладушка и я были теперь одной семьей и должны были уж как-то поддерживать друг друга.
Я погасил свет и лег, решив назавтра вымыть пол под кроватью.
Петрович булькал и журчал на кухне, а мы трое забились в угол холодной чужой квартиры и старались заснуть, тесно прижавшись друг к другу.
«Мастер назвал лодку невестой, — вспомнил я. — Действительно, похожа — в серебряном платье, легкая, веселая».
Я заснул, и мне приснилась невеста, которая, свернувшись калачиком, дремала под кроватью.
Глава XII. УВЯДШИЙ БУКЕТ
Держать лодку у Петровича я боялся. Он мог проверить, что лежит в мешках, вытащить бамбучину, чтоб чистить ею, скажем, водопровод.
Везти лодку к Орлову тоже не хотелось, я и так долго мучил его бамбуком.
Но, с другой стороны, Орлов лодку не видал, а человек, который так долго терпел бамбук, имел право увидеть, что из него получилось. И я повез лодку к Орлову.
Я был уверен, что она ему понравится, и уже в трамвае представлял себе, как будет подпрыгивать от счастья Орлов, как будет трясти мою руку, радуясь, что идея доведена до конца. Меня и самого переполняли восторг и счастье, я сиял, и мне хотелось, войдя в мастерскую, первым делом обнять старого друга.
— Что это у тебя в мешках? — спросил Орлов, открывая дверь.
— Сейчас увидишь! — с восхищением пообещал я.
В моем обещании явно слышались тот праздник и сюрприз, которые скоро должны были охватить художника.
— На картошку не похоже. Неужели лодка? Сделал все-таки! Сколько же она весит?
— Сейчас взвесишь! — снова торжественно подмигнул я, отодвинул в сторону скульптурную группу «Люди в шляпах» и стал распаковывать мешки.
Развязывая тесемки, я то и дело лукаво поглядывал на Орлова, приглашая его поволноваться в ожидании сюрприза.
Орлов, однако, смотрел на мешки с недоверием, а когда я вынул бамбуковые рейки, недоверие его усилилось.
— Все, что осталось от бамбука? — спросил он.
— Погоди, погоди, не торопись, — сдерживал его я и внимательно, шаг за шагом, стал собирать лодку. Мастер подробно показал мне, как это делается, и все-таки я возился долго, пока составил скелет. Красота скелета особенного впечатления на Орлова не произвела.
— Хило, — сказал он. — Слабовато.
— Бью! — воскликнул тогда я и ударил каркас ногой.
От удара вылетел серебряный полумесяц-шпангоут, который я непрочно закрепил. Поставив его на место, я продемонстрировал прочность и гибкость каркаса. Орлов смотрел одобрительно, но без признаков восторга.
— Да, вроде бы скелет красив и прочен, — мямлил он, — но видали мы скелеты и попрочней, и понарядней.
Я вытащил оболочку, натянул ее, надеясь, что это прорвет плотину. Орлов немного оживился, но восторгов слышно не было.
— Легкая лодочка, — сказал он, небрежно приподымая корму. — Не думаю, что самая легкая в мире. В Кашире — возможно. А где-нибудь в Кашмире есть небось и полегче.
Я заставил его все-таки сесть в лодку, дал ему весло и сам устроился на корме. Раскачивая лодку, я придумывал будущее плавание, но Орлов шевелил веслом тускло, и спина его была каменной, неинтересной.
Когда я пришел в мастерскую, счастье и гордость распирали меня. Восторг торчал из меня, как букет из кувшина. Орлов повытаскивал из букета все цветы и бутоны, пообрывал лепестки.
— Слушай, — сказал я, — в чем дело? Тебе лодка не нравится?
— Да нет, почему? Нравится.
— А что ж ты молчишь?
— А что ты хочешь, чтоб я подпрыгивал от счастья?
— Мог бы и подпрыгнуть.
— Не хочется, — сказал Орлов и вылез из лодки.
В голосе его неожиданно прозвучала обида. Но я его не обижал. Неужели он обижался на судьбу? Бамбук мы доставали вместе, в Каширу ездили вместе, а лодка получилась моя.
— Слушай, — сказал я. — Эта лодка ведь у нас на двоих. Давай будем два капитана.
— Ну нет, — ответил Орлов. — Это твоя лодка. Хотя я и сам не понимаю, почему она твоя. Бамбук мы доставали вместе, и делал ее не ты, а Мастер. Ты и топор-то держать в руках не умеешь. Так что особенно не хвастайся. А то раскричался: самая легкая в мире! Я построил!
Я слушал Орлова, и голова моя все ниже клонилась к полу. Уже не увядшим букетом и даже не пустым кувшином чувствовал себя я, а разбитой бутылкой, в которую временно ставили цветы.
Моя лодка лежала передо мной, и ничего моего не было в ней — бамбук милиционера-художника, помощь Орлова, талант Мастера. Моими оставались только тельняшка и зуб золотой.
— Ладно, — сказал я. — Будь ты капитаном, а меня возьми матросом.
— Я капитан скульптурной группы «Люди в шляпах», — возразил Орлов. — Будь сам капитаном, а матросом бери кого хочешь.
Орлов отказывался от меня, посылал вместе с лодкой на все четыре стороны.
Глава XIII. БЕЛЬМО В ГЛАЗУ
Пришибленный, просидел я в мастерской Орлова до вечера. Давно пора мне уже было разобрать лодку и уйти, а я сидел, пил чай.
К вечеру в мастерской стали собираться люди. Пришел некоторый Петюшка Собаковский, пришла девушка Клара Курбе и неожиданно — милиционер-художник. Оказывается, Орлов близко сошелся с ним на почве граммофона.
Милиционер Шура и принес граммофон, завернутый в газету.
Увидевши меня и лодку, Шура частично растерялся. Рыская глазом, пытался он найти признаки бамбука, спрятанные под серебряным платьем.
— А почему она серебряная? — сказал наконец он. Я стал объяснять, а Петюшка и девушка Клара подошли к лодке, не замечая принесенного граммофона.
Между тем, по замыслу Шуры, именно граммофон должен был оказаться героем вечера. В глазах милиционера-художника мелькнуло беспокойство. Он понял, что лодка может помешать граммофону. Послушав меня минутку, Шура кинулся разворачивать граммофонную трубу.
— Осторожно! — воскликнул Орлов. — Не повреди раструб!
Тут я понял, что и Орлову лодка мешает. По его замыслу, гости должны были весь вечер под звуки граммофона и при свете керосиновых ламп смотреть на скульптурную группу «Люди в шляпах».
Скульптура, лодка и граммофон — для одного вечера это было слишком много. И если скульптура с граммофоном как-то соединялись, то лодка оказалась бельмом в глазу сразу у двух человек.
Орлов с милиционером повернулись к лодке спиной, девушка Клара, привыкая к обстановке, хлопала ресницами, ну а Петюшка Собаковский никаких бельм вообще не замечал. Он вертел своими собственными бельмами и торопился сесть за стол перекусить.
Орлов взял в руки граммофонную трубу, приставил узкий ее конец к собственному рту, а чудовищный раструб к уху Клары и проревел:
— Карл у Клары украл кораллы…
Клара Курбе счастливо засмеялась.
Милиционер-художник выхватил трубу и прокричал, что «Клара украла кларнет».
Орлов зажег с пяток керосиновых ламп, появился чайник, в комнате сделалось уютно.
Трубу приладили к ящику. Петюшка Собаковский схватился было за рукоятку, но Орлов с милиционером оттащили его от граммофона и стали крутить рукоятку сами. Пластинка завертелась, и послышался вальс «Амурские волны».
Старинный вальс из древнего граммофона усилил керосиновый уют. В комнату спустились откуда-то нежность и легкая грусть. Далеким и тихим был звук, выливающийся из граммофонной трубы, далеким и тихим, как из морской раковины. Казалось, вальс доносится сквозь шум прибоя.
— Бедные звуки… — шептала Клара Курбе. — Какие они тоненькие и маленькие…
— Вот это настоящая музыка! — подхватывал Орлов. Милиционер-художник гордился граммофоном и командовал:
— Тише, тише! Дайте послушать!
Подперев руками щеки, все столпились, сидя вокруг граммофона. Орлов то и дело толкал Петюшку локтем, боясь, что тот пропускает красоту звука.
Петюшка и вправду красоту пропускал, налегая на кильку и яблоки.
Стали пить чай. Про лодку все позабыли, и Шура-милиционер купался в лучах граммофонной славы.
Глава XIV. «ЛЮДИ В ШЛЯПАХ»
Между тем скульптурная группа «Люди в шляпах» по-прежнему оставалась в тени. Орлов хотел как-то подсоединить ее к граммофону, но это пока не удавалось. Чудовищная черно-красная труба-воронка уже буквально всосала в себя Клару Курбе, и Шура-милиционер сиял, направляя раструб на девушку.
— Мне кажется, труба граммофона похожа на какой-то головной убор, — сказал наконец Орлов. — Скорей всего, на необычную шляпу.
