Константин Григорьев - Зелёный туман
Владимир Сергеевич снова замолчал, и я спросил:
– А как вы на родителей своих, бабушек-дедушек в их молодости хотели посмотреть?
– А то, – усмехнулся Владимир Сергеевич, – конечно. Каждый бы на моём месте хотел.
Только мама моя была лимитчицей, и ехать в Кострому искать девочку Надю Иванову было бессмысленно, а вот отца я нашёл. Отец мой сорок второго года, февральский. Так что было ему в 57-м уже пятнадцать – здоровый парень, в сером пиджаке и кепке, как положено тогда. Жил он с матерью и бабушкой (отец его, то есть мой дед, погиб на фронте) на Новосущёвской; теперь уже почти центр города, а тогда – окраина. Впрочем, на лето его в деревню спроваживали, к родственникам деда (его деда), так что будущего отца я практически только зимой и видел.
Ладно, всё это личное. Учиться ещё было Сережё Емельянову и учиться: десять классов, потом юрфак МГУ. А мне – всё это наблюдать. Бред какой-то…
Ну вот, перезимовал я, нигде не работая и время от времени снимая деньги на хоккейных матчах, и 5 марта 1958 года, в пятилетний юбилей смерти Сталина, отметил первый год своей новой жизни. День рождения, типа, хех!
Владимир Сергеевич снова потянулся за сигаретами, но в этот момент жутко громыхнуло, и с неба обрушился водопад: скрытая до самого последнего момента обрывом, чёрная туча, неожиданно явив себя нам, начала свою работу.
Так вот почему как отрезало клёв! Снова гроза. А поскольку сидеть под молниями возле воды – не самое умное занятие, мы, наскоро смотав удочки, разбежались по домам.
Дома, обсохнув и положив в засолку пойманных окуньков, чтобы потом их завялить, я, конечно, опять погрузился в размышления о странных рассказах странного собеседника. Ни в одной мелочи он пока не ошибся: действительно, знать о хрущёвском "мясном изобилии" в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов мог только тот, кто действительно в те годы жил. Больно уж осветлили никиткин образ демократы 90-х, чтобы лишний раз напоминать современникам о жутких экономических и политических провалах "первого советского демократа".
В общем, я всё решил как и раньше: почему бы не послушать интересные байки тихого сумасшедшего, если на рыбалке, честно говоря признаться, делать всё равно особо нечего?
Приняв решение завтра днём зайти в библиотеку и набрать книг о путешествиях во времени, я отправился спать.
ВЕЧЕР ЧЕТВЁРТЫЙ
Побродив с утра по библиотеке и взяв на дом несколько книг и старых брошюр общества "Знание" паранормальной тематики (на мой взгляд, несколько странных авторов), я решил заняться ими вечером и, вернувшись домой, вооружился плащом – по причине всё той же промозглой, но без грозы погоды – и отправился на речку.
Как обычно, Владимир Сергеевич, пришедший рыбачить раньше меня, дождался, пока я расположусь и поколдую над снастями, пересел поближе и продолжил свой рассказ.
– Итак, моя безработная и безмятежная жизнь с походами-рыбалками и выигрышами закладов продолжалась до июля 1958 года. Я тогда развёл в пари на исход чемпионата мира по футболу четверых знакомых завсегдатаев восточной трибуны "Динамо", суммы закладов были солидными – по пятьсот с носа. Но когда после финала Швеция – Бразилия 2:5 я заявился на ближайший матч на стадион "Динамо" и, улыбаясь, подошёл к проигравшимся "жучкам", те вдруг разом расступились, и меня повязали два милиционера в старой белой форме (помните такую?), с фуражками блином. Короче, кто-то из "жучков" не захотел платить. Молодец! Слов нет.
Владимир Сергеевич закурил и усмехнулся:
– Спасла наработанная в 90-е новорусская наглость и знание людей; отвертелся, короче. Да и, судя по всему, не хотели они меня сажать: просто кто-то из "жучков", наверняка, был из их компании. В общем, ободрали как липку, всю наличность вынули, но отпустили.
Однако звоночек прозвучал, и, бросив на время свой опасный бизнес, я записался на всё оставшееся лето волонтёром на раскопки в Новгороде. Вот этими самыми руками грамоты берестяные откапывал, а осенью, "надев чёрную шляпу", умотал в свою любимую Анапу. Когда в конце сентября я вернулся и решил связаться с Седым, чтобы продать ему очередной чемпионат по хоккею, меня ждал шок: Седого посадили.
Хмурый Ворон ничего толком не объяснил, из его сумбурных недомолвок я понял только то, что сел Седой то ли за спекуляции, то ли за махинации. В общем, наверное, как я думаю, воспринял Седой мои слова насчёт валютчиков всерьёз, хотел вписаться в цеховики – и прогорел, а может – сдали. Конкуренция, блин, она и в подполье конкуренция – закон рынка! Больше я Седого никогда не видел.
В общем, оказался я если не у разбитого корыта, то у прохудившегося: крыши у меня больше не было, и чтобы особо не светиться, надо было устраиваться на работу. Думал я, думал, но ничего более толкового, чем работа грузчиком, не придумал. А что – и деньги есть и для здоровья полезно. Устроился на одинцовскую мебельную фабрику, трудовую книжку завёл, в общем, остепенился, хотя так и не вписался в правильную, размеренную жизнь строителей коммунизма: зимой грузчиком, летом – на раскопках или в походах-рыбалках. А осенью – море, Анапа. На прерывающийся стаж мне было наплевать: я ведь знал, какому коту под хвост пойдут все эти пенсионные сбережения.
А жизнь шла своим чередом: наши выиграли Европу-60, Гагарин полетел в космос, романтики-геологи уезжали в тайгу, чтобы на найденных ими зарождениях абрамовичи потом заработали миллиарды. Хех! Расширялась Москва, начал петь Высоцкий, стиляги, Карибский кризис, смещение Хрущёва…
Интересно было наблюдать жизнь, зная, кто впоследствии кем станет, какая судьба кого ждёт. Интересно – и грустно, но, как ни странно покажется, не скучно. Что-то, вросшее в мою душу из этого времени, наполняло её полнотой настоящих переживаний. Вы меня понимаете – настоящих. Короче, я принадлежал уже этому, моему настоящему миру, а не тому, мобильно-интернетовскому прошлому будущему.
И знаете, глядя на всяких там целинников-романтиков и зная, что все их благородные жертвы окажутся ничем, я понял странную вещь: очень часто будущее лучше не знать. Хотя, возможно, это ничего бы не изменило: все мы знаем, что Солнце в конце концов погаснет, однако всё равно что-то строим, причём главное – строим для вечности. Как будто она есть.
Тут Владимир Сергеевич снова надолго замолчал, уставившись знакомым грустным взглядом на противоположный берег, и я решил сделать перерыв. Мне надоело таскать мелких окунишек и, вооружившись подъёмником-малявочником, я отправился ловить мальков, чтобы поставить серьёзную снасть на судака.
Владимир Сергеевич, выкурив очередную "Мальборо", спокойно дождался, пока я заряжу две донки из четырёх живцами, и продолжил.
– Ладно, всё это философия. Так мы до зимы мою историю не дослушаем. В общем, жизнь шла своим чередом: в 59-м мой отец поступил на юрфак, а в 64-м его закончил. Уже, наверное, приехала из провинции по лимиту моя мама. Скоро они должны были познакомиться, скоро должен был родиться я.
Как это часто бывает, резкая перемена в жизни произошла тогда, когда её меньше всего ждёшь. Выехав в мае с палаткой и ночёвкой на первую в 1965 году рыбалку в верховья Москва-реки, я познакомился с соседом по берегу, таким же донщиком, – мужичком где-то за пятьдесят профессорской внешности. Интеллигент махровый! Наловив солидно подлещиков, мы под вечер, как и положено, отметили удачную рыбалку и побег из города "Охотничьей". Тут, выпив, я и наболтал лишнего. Расслабился, видимо, от безмятежной жизни, а поговорить толком не с кем было, даже с Пелагеей Степановной: старушка уже была совсем никакая, одной ногой в могиле. А вообще, в последнее время я интенсивно обдумывал, что мне делать, когда истечёт срок действия "седовского" паспорта. Паспорта ведь тогда, если вы помните, давали на десять лет, а потом – обмен. Мой надо было менять в следующем году. И вот, думаю, что делать: идти на обмен без крыши Седого – самоубийство; у пьянчуги, что ли, какого ксиву вынуть? Тогда жить как? А если Пелагея Степановна умрёт? Ну, в общем, такие мысли. Надо было что-то решать, но жизнь, как это часто бывает, всё решила за меня.
В общем, сосед мой по берегу, Николай Иванович, и впрямь оказался каким-то учёным, связанным с космонавтикой. Отдыхал на своей даче на Николиной Горе в отпуске. Много чего он про космос рассказывал, про Гагарина, про Леонова и всё такое. Вот тут, выпив, я и ляпнул: "Да, молоток Королёв, базару нет". Дорвался, короче, до общения. Идиот!
Владимир Сергеевич мрачно закурил, но вдруг усмехнулся:
– Но, как потом выяснилось, всё это оказалось к лучшему.
Короче, поперхнулся профессор, закашлялся. Но сориентировался, гад, сделал вид, что водкой обжёгся. На другое тему перевёл, про жизнь на Марсе что-то начал травить. Потом на часы посмотрел – хороший актёр, крыса интеллигентская! – "пора домой" говорит, темнеет типа, жена дома ждёт.
