Эллисон Пирсон - И как ей это удается?
— Правило номер шесть: если деньги отвечают вам взаимностью, вашим достижениям в Сити предела нет. Деньги не ведают разницы между полами.
14.17
С такси в Сити проблем нет. Никогда. Только не сегодня. Сегодня таксисты устроили ралли под девизом «Пусть Кейт опоздает». Выдержав семь минут на обочине почти без истерики, бросаюсь под колеса такси с погашенным огоньком. Водитель пытается увильнуть. Обещаю удвоить цифру на счетчике, если он довезет меня до школы Эмили, не используя тормоза. Пока машина лавирует по запруженным улицам, я трясусь на заднем сиденье, прислушиваясь к бешеному пульсу в висках.
14.49
Паркетный пол в вестибюле школы Эмили определенно предназначен для предания позору опаздывающих матерей на шпильках. Я цокаю по паркету как раз в тот момент, когда архангел Гавриил сообщает великую новость Деве Марии, увлеченно ощипывающей ослика. Марию изображает Дженевьева Лоу, дочь Александры Лоу, матери-настоятельницы и председательши родительского комитета. Иными словами, ни в коей мере не работающей мамаши. Матери-настоятельницы не на жизнь, а на смерть бьются ради лучших ролей для своих чад. Не для того они, поверьте, отказались от синекуры и пропустили любимый сериал, чтобы малышу Джошуа всучили третьестепенную роль брата трактирщика в капюшоне с прорезями для глаз.
— Роль барашка в прошлогоднем спектакле ему та-ак подходила, — стонут они, — но в этом году он может попробовать что-нибудь посложнее.
Пока три волхва — худенький рыжий мальчуган, с двух сторон подталкиваемый девочками, — шествуют по сцене с дарами для младенца Иисуса, дверь позади публики с вероломным скрежетом открывается. Добрая сотня взглядов вонзается в пылающую краской стыда особу с фирменным пакетом от «Теско» в одной руке и дипломатом в другой. Мама Эми Редман, если мне память не изменяет. Александра Лоу на весь зал шикает на бедняжку, бочком-бочком пробирающуюся на свободное место в заднем ряду. Моя инстинктивная симпатия к коллеге по несчастью быстро приказывает долго жить, погребенная под премерзостным чувством облегчения — как-никак я не последняя, дай бог счастья этой женщине. (Я вовсе не желаю плохого работающим матерям. Честное слово. Мне просто нужно знать, что все мы одинаково скверные мамы.)
А на сцене, под аккомпанемент визгливых флейт, звучит финальный гимн. Мой ангел — третий слева в заднем ряду. По случаю столь знаменательного события взгляд Эмили так же непроницаемо немигающ, бровки сдвинуты в той же суровой сосредоточенности, как и в момент ее появления на свет. Помню, моя новорожденная дочь пару минут обозревала родильную палату, будто хотела сказать: «Э-э нет, ничего не говорите. Сама во всем разберусь». Сейчас, на школьном спектакле, окруженная егозливыми мальчишками, одному из которых позарез нужно в туалет, моя девочка без запинки тянет рождественский гимн; и материнское сердце распирает от гордости.
Почему-то малыши, вразнобой распевающие «Родился в яслях», гораздо трогательнее безукоризненно стройного хора Королевского колледжа. Я лезу в карман за платком.
15.41
В зале, где накрыты столы с угощением, несколько папаш испуганно выглядывают из-за видеокамер, а вокруг целое море мамаш, мотыльками порхающих вокруг своих драгоценных огоньков.
На всяческих школьных мероприятиях только другие мамы кажутся мне настоящими; сама я вроде как недостойна этого титула — по молодости лет или за недостатком опыта. Чувствую, как мое тело по собственной воле, как бездарный мим, выдает карикатурно материнские жесты. Однако свидетельство моего родительского статуса, цепко ухватившись за мою левую руку, настаивает, чтобы я надела ангельский нимб. Облегчение и благодарность Эмили за то, что мамочка все-таки появилась, очевидны: в прошлом году я дезертировала в последний момент, потому что переговоры достигли критической точки и мне пришлось лететь в Штаты. Заскочив в «Сакс» на Пятой авеню, я привезла музыкальный пустячок с летающими внутри стеклянного шара снежинками в качестве утешительного приза. Утешения не получилось. Детская обида длится дольше, чем радость от подарков.
Мне позарез нужно улизнуть и позвонить в офис, но куда денешься от Александры Лоу, принимающей восторги по поводу игры Дженевьевы и баварской сдобы домашней выпечки. Александра берет один из «моих» кексов, подозрительно тычет пальцем в холмик сахарной пудры, после чего целиком отправляет угощение в рот и объявляет приговор сквозь фонтан крошек:
— Рош-шкош-шные кекшы, Кейт. Фрукты вымачивала в бренди или в вине?
— Капелька того, капелька другого — ну, ты понимаешь.
Александра кивает:
— На будущий год неплохо бы спечь рулет. У тебя есть хороший рецепт?
— Нет, зато я знаю, где есть. В соседнем супермаркете.
— Ха-ха-ха-ха! Отлично. Ха! Ха! Ха! Александра — единственная из известных мне людей, кто смеется, будто по книжке читает. Безрадостно и монотонно, в такт тряся плечами.
Так. В любую секунду жди вопроса, не перешла ли я на неполный рабочий день.
— Ну, Кейт, уже перешла на неполный рабочий день? Нет, значит. По-прежнему весь день на работе. Боже правый! Не представляю, как ты справляешься. Просто не представляю. Клэр, я как раз говорила Кейт, что не представляю, как она справляется. А ты можешь себе представить?
19.27
Нелегкая это штука — быть ангелом. Усталость наконец берет верх над Эмили, и я прикидываю, что могу пролистнуть три страницы — она и не заметит. Срочно нужно расчистить завал в электронном ящике. Однако стоит мне смухлевать, как сонно прикрытые глаза ангела распахиваются.
— Ты ошиблась, мамочка.
— Разве?
— Помнишь, там еще Пиглет прыгает в кармашек к Кенге? А ты пропустила!
— Боже мой, правда?
— Ну ничего, мамочка. Можно начать с начала.
20.11
Автоответчик переполнен. Прокручиваю сообщения. Грассирующий баритон выходца из западных графств сообщает, что фирма «Квик Той» готова ответить на мой запрос относительно задержки рождественских подарков. К сожалению, в связи с беспрецедентным спросом ваш заказ будет исполнен только к Новому году.
Господи, что за люди!
Следующее сообщение — от мамы — занимает почти всю пленку. Не в ладу с техникой, мамуля все еще привычно молчит после каждой реплики, оставляя место для ответа. Звонила она, чтобы успокоить. Не волнуйтесь, я прекрасно справлю Рождество и без вас. Уж лучше бы поплакалась — не так было бы больно за нее. Убийственный удар, за столетия доведенный матерями до совершенства: сначала они заставляют тебя почувствовать себя виноватым, потом ты злишься, что тебя заставили чувствовать себя виноватым, отчего тебе становится еще хуже.
Я отправила почтой книжечки для Эмили и Бена и кое-какие мелочи для тебя и Ричарда. Надеюсь, подойдут. Мамуля всегда боится, что не угодит.
После бледного упрека мамы особенно приятно услышать жизнерадостный голос Джилл Купер-Кларк, желающей мне счастливого Рождества. Прости, в этом году с открытками не вышло, рабочая хренотень завертела (смешок), зато новый сотрудник у меня теперь — вылитый Дирк Богард. Целую. Позвони как-нибудь.
Напоследок раздается начисто лишенный чувства голос, до того ледяной, что я его едва узнаю. Бывшая коллега, брокерша Джанин. Джанни оставила работу в прошлом году, когда фирма ее мужа взмыла на волне рынка акций и Грэм отхватил состояние того уровня, что позволяет прикупить яхту «Табита», среди бывших владельцев которой значится кузен Аристотеля Онассиса. Когда Джанин еще работала, мы регулярно обменивались опытом, как держать оборону семьи, не прекращая ежедневных вылазок в стан мужчин под прицельным снайперским огнем. Теперь Джанин — член клуба натуралистов, изучает преимущества домашнего овощеводства. Диванные чехлы у нее имеются летние и зимние, и их смена происходит четко в соответствии со временем года; а недавно она систематизировала семейную фотоисторию, разложив все фотографии по пухлым альбомам, и те красуются на журнальном столике в ее малой гостиной, источая ароматы натуральной кожи и самодовольства. Когда мы с Джанин общались в последний раз, я поинтересовалась, чем она занимается. «Да так, ничем особенным. С горшками вожусь, цветы пересаживаю — ну, ты понимаешь». Нет. Я не понимаю. Цветочные горшки и я? Нас друг другу не представляли.
Джанин желает знать, появимся ли мы у них на новогоднем обеде. Извиняется за беспокойство. Извинения в голосе нет и в помине. Она явно брызжет слюной от возмущения, что ее приемом посмели пренебречь.
О чем речь? Какой такой новогодний обед? Пять минут экскаваторных работ на столике в прихожей приносят результат — под рекламными листовками, сухими листьями, одинокой коричневой варежкой и прочим обнаруживается кипа нераспечатанной рождественской почты. Перебираю конверты, пока не нахожу нужный, надписанный каллиграфическим почерком Джанин. Внутри — фотомонтаж с Джанин, Грэмом и их безупречными детьми плюс приглашение на обед. Просьба ответить до 10 декабря.
![Д Кузиманза - В раю не плачут [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)