Татьяна Росней - Ключ Сары
Это слово было для меня пустым звуком.
Алессандра одарила меня снисходительным и покровительственным взглядом.
— Шестнадцатое июля сорок второго года. И это вам ни о чем не говорит? — поинтересовалась она. Иногда я ненавидела ее высокий голос мисс Всезнайки. Как сегодня, например.
Эстафету подхватил Джошуа.
— Грандиозная облава на «Велодроме д'Ивер». Отсюда и пошло сокращение «Вель д'Ив». Знаменитый крытый стадион, на котором проводились трековые велосипедные гонки. Тысячи еврейских семей, запертые на стадионе, провели там много дней в ужасающих условиях. А потом их отправили в Аушвиц. В газовые камеры.
В голове у меня забрезжили кое-какие воспоминания. Но очень слабые.
— Да, помню, — твердо заявила я, глядя Джошуа в глаза. — Хорошо, и что дальше?
Он пожал плечами.
— Почему бы тебе не начать с того, что отыскать тех, кто выжил после «Вель д'Ив», или свидетелей тех событий? А потом вплотную заняться самой торжественной церемонией — кто именно ее организует, когда и где. И наконец, представить некоторые факты. О том, что именно там произошло. Это деликатное поручение, ты меня понимаешь. Французы не особенно любят вспоминать о Виши, Петэне[9] и прочем. Это не та страница их истории, которой можно гордиться.
— Есть один человек, который может вам помочь, — сообщила мне Алессандра уже не таким снисходительным тоном. — Его зовут Франк Леви. Он создал одну из самых больших ассоциаций, которая помогала евреям отыскать своих родственников после Холокоста.
— Я слышала о нем, — обронила я, записывая его имя в блокнот. Это было правдой. Франк Леви был видным общественным деятелем. Он устраивал пресс-конференции и писал статьи об украденных у евреев вещах и драгоценностях, об ужасах депортации.
Джошуа одним глотком допил кофе.
— Никакого слюнтяйства, — подытожил он. — Никакой сентиментальности. Только факты. Свидетельские показания. И… — он перевел взгляд на Бамбера, — хорошие, сильные фотографии. Просмотри и архивные материалы на эту тему. Ты найдешь там совсем немного, скорее всего, но, может быть, этот малый, Леви, сумеет тебе помочь.
— Я начну с того, что поеду на «Вель д'Ив», — заявил Бамбер. — Взгляну сам, что там и как.
Джошуа криво улыбнулся.
— «Вель д'Ив» больше не существует. Его снесли еще в пятьдесят девятом году.
— А где он вообще находился? — задала я вопрос, про себя радуясь тому, что не одна оказалась невеждой.
Мне снова ответила Алессандра.
— На рю Нелатон. В пятнадцатом arrondissement[10] Парижа.
— По-моему, нам все равно стоит съездить туда, — предложила я, глядя на Бамбера. — Может быть, на той улице все еще живут люди, которые помнят, как все было.
Джошуа в ответ лишь пожал плечами.
— Можно попробовать, — задумчиво изрек он. — Но не думаю, что вы найдете много людей, которые захотят разговаривать с вами. Как я уже говорил, французы очень чувствительны, а этот вопрос вообще чрезвычайно деликатный. Не забывайте, все эти еврейские семьи арестовывала именно французская полиция, а вовсе не нацисты.
Слушая Джошуа, я поняла, сколь мало мне известно о том, что произошло в Париже в июле сорок второго года. Когда я училась в школе в Бостоне, нам об этом ничего не рассказывали. И даже когда я приехала в Париж двадцать пять лет назад, мне немного довелось прочитать на эту тему. Это был своего рода секрет, тайна, похороненная в прошлом. Нечто такое, о чем никто не хотел говорить. Мне не терпелось усесться перед компьютером и начать поиски нужных материалов в Интернете.
Как только совещание закончилось, я сразу же направилась в свою клетушку, носившую громкое название «офис» и выходившую окнами на шумную рю Марбеф. Мы сидели, что называется, друг у друга на головах. Но я привыкла к тесноте, и она не доставляла мне особых неудобств. У меня и дома не было своего угла, где я могла бы спокойно сесть и писать. Но Бертран пообещал, что в новой квартире у меня будет своя большая, отдельная комната. Мой личный кабинет. Наконец-то. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Своего рода роскошь, к которой еще следовало привыкнуть.
Я включила компьютер, вошла в Интернет и отправилась на поисковый сервер Google. В строке поиска я набрала фразу: «velodrome d'hiver vel d'hiv». Ссылок оказалось великое множество. Большая часть их была на французском, и во многих приводились многочисленные подробности происшедшего.
Я читала весь остаток дня. Я ничем больше не занималась, только читала, сохраняла найденную информацию и искала книги об оккупации и облавах. Многие книги, как я обратила внимание, так и не увидели свет в печатном варианте. Мне стало интересно, почему. Потому что никто не хотел читать о «Вель д'Ив»? Потому что эти события больше никого не интересовали? Я даже позвонила в парочку книжных магазинов. Мне ответили, что найти эти книги будет нелегко. Пожалуйста, попытайтесь, попросила я.
Выключив компьютер, я ощутила невероятную усталость. У меня болели глаза. В голове и на сердце лежала тяжесть от прочитанного.
На стадион «Вель д'Ив» полиция согнала свыше четырех тысяч еврейских детишек в возрасте от двух до двенадцати лет. Большинство из них были французами, они родились во Франции.
И никто из них не вернулся из Аушвица.
___
День тянулся и тянулся, казалось, что он никогда не закончится. Прижавшись к матери, девочка наблюдала за тем, как люди вокруг теряли чувство реальности и медленно сходили с ума. Ни воды, ни еды не было. Жара стояла невыносимая. В воздухе висела сухая, невесомая пыль, от которой щипало в глазах и першило в горле.
Огромные ворота, ведущие на стадион, были закрыты. Вдоль стен выстроились молчаливые полицейские, направив на людей оружие. Идти было некуда. Делать было нечего. Оставалось только сидеть и ждать. Ждать чего? Что будет с ними, с их семьей, со всеми этими людьми, собравшимися здесь?
Вместе с отцом девочка попыталась найти туалетные комнаты, находящиеся по другую сторону арены. Там их встретила невероятная вонь. Туалетов было всего несколько, на такую толпу их никак не могло хватить, и вскоре они вышли из строя. Девочке пришлось присесть на корточки у стены, чтобы облегчиться. При этом ее едва не стошнило, и она вынуждена была зажать рот ладошкой. Повсюду, где только можно и где нельзя, приседая на испачканном полу, мочились и испражнялись люди, сломленные, сгоравшие от стыда и уже потерявшие его. Девочка увидела внушительную и величавую пожилую даму, которую загораживал своим пальто супруг. Другая женщина буквально задыхалась от ужаса, закрыв лицо руками и безостановочно качая головой из стороны в сторону.
Девочка шла сквозь толпу за отцом к тому месту, где они оставили мать. Им буквально приходилось протискиваться через это вавилонское столпотворение. Повсюду на сиденьях и в проходах громоздились узлы, сумки, матрасы, а самой арены не было видно, кругом чернели головы людей. Интересно, подумала девочка, сколько же здесь человек? По проходам между рядами бегали чумазые и перепачканные дети, они просили пить.
Беременная женщина, смертельно бледная от жары и жажды, отчаянно кричала, что умрет, умрет прямо сейчас. Внезапно какой-то пожилой мужчина, потеряв сознание, мешком повалился на грязный пол. Его посиневшее лицо исказила судорога. Никто не сделал ни малейшего движения, чтобы помочь ему.
Девочка присела рядом с матерью. Та сидела совершенно спокойно и очень тихо. Она почти не разговаривала. Девочка взяла мать за руку и пожала ее, мать никак не отреагировала. Отец поднялся на ноги и подошел к полицейскому, чтобы попросить у него воды для ребенка и жены. Тот коротко обронил, что в данный момент воды нет. Отец заявил, что это отвратительно, что с ними нельзя обращаться, как с животными. Полицейский молча отвернулся.
Девочка снова заметила Пеона, мальчика, которого уже видела в гараже. Он пробирался сквозь толпу, не сводя глаз с гигантских ворот. Она обратила внимание, что у него на одежде нет желтой звезды. Она была оторвана. Девочка поднялась и подошла к нему. Лицо у него было чумазое, перепачканное сажей. На левой щеке красовался синяк, еще один виднелся на шее, возле ключицы. Она на мгновение задумалась над тем, что и сама наверняка выглядит такой же усталой и измученной.
— Я ухожу отсюда, — негромко произнес он. — Так сказали мне родители. Я ухожу немедленно.
— Но как? — спросила она. — Полицейские не выпустят тебя.
Мальчик перевел на нее взгляд. Он был ее ровесником, ему недавно исполнилось десять, но выглядел он намного старше. В его облике не осталось ничего детского, мальчишеского.
— Я что-нибудь придумаю, — ответил он. — Родители сказали, чтобы я уходил. Они оторвали мою звезду. Это единственный способ… В противном случае — конец. Конец всем нам.
