Самид Агаев - Седьмой Совершенный
— Куда втирать? — спросил султан.
— В больное место, — улыбнулся Каддах.
— Ну, что же, — сказал султан, — медицины на сегодня достаточно, прервемся, наступило время трапезы. Мы дозволяем тебе остаться, и разделить ее с нами.
— Благодарю тебя повелитель. Разреши мне отнести лекарства и отдать необходимые распоряжения своему помощнику, он ждет меня.
— Иди и возвращайся.
Врач поклонился и вышел из зала.
* * *Примерно в это время сахиб аш-шурта, совершив омовение, оставил обувь при входе и вместе с другими людьми вошел в молитвенный зал. Боковым зрением он увидел Абу-л-Хасана, идущего вдоль галереи, но виду не подал.
Нижние части колонн, поддерживающих своды потолка, были обернуты ковровыми дорожками. Ахмад Башир сел возле одной из них, подальше от деревянного минбара.[52] Через каменные решетки окон, расположенных над михрабом,[53] лился свет, в котором плавали пылинки. Мусульмане сидели на коврах, в которых преобладал красный цвет. В зале из-за недостаточного освещения было сумеречно, но медные рожковые люстры зажигались только по вечерам. Подумав об этом, сахиб аш-шурта поднял голову и увидев, что сидит прямо под одной из них, переместился в сторону. Он сидел скрестив ноги и опустив глаза долу. Ему было тридцать шесть лет. Пятнадцать из них он отдал службе в полиции и достиг неплохого положения. Большей властью в этом городе обладал лишь султан, но треть прислуги во дворце была завербована полицией. Дабира из Багдада все еще не было. Ахмад Башир закрыл глаза и привалился к колонне. Он уже знал о том, что Ибрахим, исмаилитский даи, находится во дворце и ждет встречи с человеком по имени Каддах, который выдавал себя за глазного врача. Сомнений не оставалось, это был именно тот — махди, за которым прибыл Абу-л-Хасан, и о поимке которого лично его, начальника полиции, просил сам халиф, но Ахмад Башир еще не принял решения. Халиф далеко, а ссориться с султаном, гостем и лечащем врачом, которого был махди, ему не хотелось. Султаны не прощают таких вещей, султаны вообще ничего не прощают. Сахиб аш-шурта вздохнул, тяжелый был сегодня денек. С самого утра жена устроила скандал из-за того, что он вторую ночь подряд провел с новенькой рабыней. Супруга была дочерью влиятельного человека, главы дивана переписки в Кайруане. Надо признать, что это тесть сделал его начальником полиции. В этом мире будь ты хоть семи пядей во лбу, ничего не добьешься без нужных рекомендаций. Что говорить, если даже Али, племянник пророка Мухаммада, не смог получить принадлежащей ему по праву власти. И главное, что больше всего выводило из себя начальника, жена при каждом удобном случае спешила заявить, мол, это мой отец сделал тебя человеком. Конечно, если бы не ее отец, Ахмад Башир скрипнул зубами, он не мог себе ничего позволить в отношении жены. К тому же, он не любил перемен, а приезд этого человека из Багдада мог привести к переменам.
Услышав шорох, Ахмад Башир открыл глаза и, скосив их, увидел, как рядом на колени опускается Абу-л-Хасан. Сахиб аш-шурта кивнул ему и обратил лицо в сторону минбара, откуда раздался зычный голос имама. Настало время молитвы, салят аль-аср.
Все встали, подняли ладони и вслед за имамом произнесли «Аллах акбар», затем, продолжая стоять и, вложив левую руку в правую, молящиеся стали вполголоса повторять «Фатиху» — первую суру корана:
«Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала — Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, — не тех, которые находятся под гневом и не заблудших». Затем имам приступил к молитве.
Отговорив положенные слова, он сделал паузу для того, чтобы смочить себе горло. В зале в это время возник негромкий гул от того, что верующие принялись переговариваться друг с другом. Затем имам перешел к хутбе.[54] «Каждый пророк до пророчества был верующим в своего господа, — сказал имам, — знающим о его единственности, либо в следствии умозрительных доказательств, либо в следствии религиозного закона предшествующего пророка. О нашем пророке говорят, что до нисхождения на него откровения он следовал вероучению Ибрахима — мир ему! Это допустимо разумом, но об этом нет предания. Утверждали также, что он следовал религиозному закону Иса — мир ему. Это допустимо, но об этом нет предания…»
— Какие новости? — вполголоса спросил Абу-л-Хасан.
— Все прошло успешно, — ответил Ахмад Башир, — Имран исчез вместе с исмаилитским проповедником. Теперь ждем от него известий.
— Как бы он совсем не исчез.
— Человек не птица, а городские ворота под наблюдением.
— Хорошо.
— Вот список людей, прибывших в город за истекшие сутки.
Сахиб аш-шурта протянул бумажный свиток. Дабир принял список и спрятал в рукаве.
— Посмотрю в кайсаре, — сказал он, — а вы смотрели?
— Я сам его писал, — заметил Ахмад Башир.
— Есть какие-либо соображения? Подозрения?
Сахиб аш-шурта покачал головой:
— Ничего определенного. Я вот что думаю, может назначить вознаграждение, пустить по городу глашатая?
— Не надо раньше времени, а то мы его спугнем.
— Раньше какого времени? — с сарказмом спросил начальник полиции.
— Раньше того времени, когда это будет необходимо, — невозмутимо ответил чиновник из Багдада — дока в канцелярских формулировках, — подождем сведений, которые добудет ваш человек.
— Не следует обольщаться насчет моего агента, — сказал сахиб аш-шурта.
— Что это значит? — ледяным голосом спросил дабир.
— Это обычный крестьянин. Не думаю, что он проявит чудеса расторопности. Я смотрел его уголовное дело. Он проломил голову налоговому инспектору, кстати, я бы на его месте сделал то же самое, а затем пошел и сдался мухтасибу, а мог бы скрыться. Кто бы стал его искать? Наивный сельский житель.
— Странно слышать все это из уст начальника полиции, — недовольно сказал Абу-л-Хасан. — Я полагал, что вы отнесетесь к этому делу с большой ответственностью.
— Прошу прощения, — сказал привыкший к вседозволенности сахиб аш-шурта, упустивший из виду, что его собеседник — столичная штучка, — у меня плохое настроение, все видится в черном свете. Жена, будь она неладна, пьет мою кровь, к вашему делу я приложу все силы.
Абу-л-Хасан кивнул.
— Да, — смягчаясь сказал он, — понимаю вас и сочувствую.
В это время имам, приводя слова Посланника возвысил голос: «Всякий раз, как мы отменяем стих или заставляем его забыть, мы приводим лучший, чем он, или похожий на него».
Этими словами он закончил проповедь. Люди стали подниматься и выходить из молитвенного зала.
* * *Сахиб аш-шурта взял у дежурного сводку происшествий по городу и, не заходя в свой кабинет, вышел во внутренний дворик и крикнул евнуха. Появился Али, почтительно поклонился и замер в ожидании распоряжений.
— Где госпожа? — спросил хозяин.
— Спит, — ответил Али.
— Приведи наверх Анаис.
— Слушаюсь, господин.
Сахиб аш-шурта поднялся по винтовой лестнице на крышу дома, где был навес, закрытый от посторонних глаз. Здесь лежал толстый индийский ковер, конфискованный у мошенника-торговца, несколько муттака и одеяло. Ахмад Башир снял сандалии, скинул кабу и лег, подложив под голову подушку. Подумав, он бережно снял чалму, обнажив плешь на макушке, и положил рядом. Голову приятно захолодило. Здесь на крыше было не так жарко, к тому же веял легкий ветерок. Ахмад Башир с наслаждением потянулся и лег на бок, держа перед глазами сводку. Вскоре послышались шаги, и на крыше появилась молодая красивая девушка. Она была в голубом платке, накинутом на голову, в длинной, до колен, рубашке и шароварах.
— Здравствуйте, господин, — робко сказала девушка.
— Садись, милая, — пригласил Ахмад Башир.
Девушка поблагодарила и присела на край ковра.
— Не бойся, ближе садись. Сними платок и распусти волосы.
Девушка все выполнила и стала еще моложе и красивей. Но Ахмад Башир знал, что ей уже пятнадцать лет. Он купил ее у работорговца за сто динаров, не торгуясь, хотя мог бы просто забрать. Начальник полиции мог позволить себе все, что угодно. Новая рабыня понадобилась жене для ведения хозяйства. Ахмад Башир зашел на рынок и увидел, как подняв платок, работорговец предлагал ее купцу. Такой красивой женщины у него еще не было.
— Какова ей цена? — спросил начальник.
— Вам, раис, она ничего не будет стоить, — тут же забыв про купца, сказал работорговец.
Глаза девушки смотрели на начальника. Сахиб аш-шурта понимал, что это глупо, но все же решил произвести на нее впечатление.
— Скажи цену, — повторил он.
— Восемьдесят пять динаров, — дрожа от страха сказал работорговец. Он не понимал, почему сахиб аш-шурта хочет заплатить, и ожидал подвоха. О коварстве начальника полиции знали за пределами Сиджильмасы.
