Маркус Зузак - Я — посланник
— А почему сразу «бредовую»? — возмущаюсь я.
Карту почему-то хочется защищать, как самого себя.
— А можно я продолжу? — строго говорит Одри.
Я только киваю.
— Отлично. Так вот… о чем я… Короче, это не я. Но у меня есть версия. Кажется, я знаю, как и почему туз оказался у тебя в почтовом ящике.
Все молча ждут, пока она собирается с мыслями.
Наконец Одри говорит:
— Это все связано с ограблением. Кто-то прочитал статью в газете и решил: «Ага, вот подходящий парень. Вот кто нужен нашему городу!»
Она улыбается, но тут же хмурится:
— Эд, что-то произойдет в каждом из этих домов. А ты должен будешь… отреагировать.
Тут задумываюсь я. А потом решаюсь:
— Слушай, но вообще-то это ненормально…
— В смысле?
— Что значит «в смысле»? Ты не понимаешь, что ли? А если там люди каждый вечер кулаками друг друга метелят? Я должен пойти и разнять, так, по-твоему? Между прочим, здесь в половине домов граждане так «отдыхают»!
— Ну, Эд, тут уж как карта ляжет…
— Прекрасно, — бормочу я в ответ и вспоминаю сорок пятый дом по Эдгар-стрит.
Та еще задница, представляю, что там творится…
Весь остаток вечера в голову мне лезут мысли только о карте, и Марв выигрывает три раза подряд. И, понятное дело, дает волю злорадству.
Если честно, ненавижу, когда Марв выигрывает. Потому что он не просто злорадствует, а злорадствует мерзко, с ехидцей. Подленько так злорадствует и сигарой еще попыхивает. Тьфу.
Кстати, Марв тоже живет с родителями. Много работает — плотничает на пару с отцом. Вот только ни цента не тратит, все в кубышку пихает. Взять хотя бы эти сигары — их он крадет у папаши. Марв — маэстро мелочности. Спец по сквалыжничеству, скупердяйству и скаредности. Профессионал прижимистости.
Что еще можно сказать о Марве? Волосы светлые, торчат вихрами. Ходит в старых брюках от костюма — говорит, удобные. Любит погреметь ключами в кармане. И выглядит так, словно тайком над кем-то насмехается. Мы выросли вместе, вот почему дружим. Вообще-то у Марва масса знакомых. Во-первых, он зимой играет в футбол и у него есть друзья из команды. Во-вторых и, на самом деле, в-главных, — Марв идиот. Вы замечали, что у идиотов всегда куча друзей?
Это я так, просто к слову пришлось.
Хотя какая мне польза от охаивания Марва? Никакой. Проблему с бубновым тузом это не решит.
В общем, увильнуть не получится. Как ни изворачивайся.
Осознаю я это не сразу, но факт налицо.
Итак, вывод: «Пора браться за дело. Эдгар-стрит, 45. Полночь».
Среда, поздний вечер.
Я сижу на пороге дома, рядом Швейцар, луна положила голову мне на плечо.
Подходит Одри, и я говорю, что завтра ночью берусь за дело.
Но это неправда.
Правда в том, что я смотрю на нее и хочу пойти с ней в дом, уложить на диван и заняться любовью.
Нырять в нее.
Овладевать телом.
Создавать друг друга заново.
Однако ничего не происходит.
Мы сидим и пьем дешевое игристое вино с фруктовым вкусом, которое принесла Одри, — в самый раз для нашего пригорода. Ступней я ерошу шерсть Швейцара.
У Одри длинные худые ноги, они мне очень нравятся. Я посвящаю некоторое время их созерцанию.
Она смотрит на луну, та уже забралась в небо и больше не прикладывается щекой к моему плечу. Там, наверху, хоть и высоко, но луна держится.
А я смотрю на карту в руке. Читаю написанное и морально готовлюсь.
«А кто его знает, — говорю я себе. — Может, когда-нибудь люди скажут: да, в свои девятнадцать Дилан превратился в звезду. В Дали вот-вот должны были разглядеть гения. Жанну д’Арк сожгли на костре за героическое сопротивление захватчикам. А Эд Кеннеди, тоже в девятнадцать, нашел в почтовом ящике свою первую карту».
Помечтав, смотрю на Одри, на раскаленную добела луну, на Швейцара. И думаю: «Хватит обманывать себя, парень».
4
Судья и зеркало
А на следующий день — милый подарок судьбы! Чудненькая повесточка в суд. Нужно явиться и изложить свою версию событий в банке. Я не ожидал от них такой прыти, по правде говоря.
Явка назначена на половину третьего. Придется выгадывать время в середине смены и ехать обратно в пригород — суд-то местный.
И вот наступает день заседания. Одетый как обычно, я прибываю в суд, но меня просят подождать перед закрытыми дверями. Наконец они распахиваются, и храм правосудия предстает моему взору. Первый человек, который попадается на глаза, — грабитель. Без маски он даже страшнее. К тому же смотрит волком. Неделя в тюрьме не способствует хорошему настроению. И он больше не выглядит несчастным, загнанным неудачником.
А еще на нем костюм.
Дешевый — сразу видно.
Я тут же отвожу глаза, потому что, завидев меня, грабитель пытается изрешетить меня взглядом, как пулями.
«Поздновато, дружок», — думаю я.
Он сидит внизу, а я наверху, в кабинке свидетеля, — ему до меня не добраться.
Судья приветствует меня:
— Что ж, мистер Кеннеди, я смотрю, вы приоделись ради такого случая.
Осмотрев себя, я выдаю:
— Спасибо, сэр.
— Вообще-то я иронизировал.
— А я понял.
— Решили поумничать, мистер Кеннеди?
— Никак нет, сэр.
Он бы с удовольствием отправил меня на скамью подсудимых, если б мог.
Адвокаты задают мне вопросы, а я на них честно отвечаю.
— Вы положительно уверены, что именно этот человек грабил банк? — спрашивают они.
— Да.
— Абсолютно уверены?
— Абсолютно.
— Но, мистер Кеннеди, как это возможно?
— А что тут невозможного? Я этого урода из тысячи узнаю! К тому же я прекрасно помню, что именно этого парня уводили в наручниках.
Адвокат обдает меня презрением и цедит:
— Мистер Кеннеди, это процедурные вопросы. Мы не можем их избежать.
— Понятно, — киваю я.
— Что до «урода», мистер Кеннеди, прошу вас в дальнейшем воздерживаться от клеветнических утверждений. У вас, знаете ли, тоже лицо не с картины мастеров эпохи Возрождения, — решает вставить веское слово судья.
— Большое спасибо, сэр.
— Пожалуйста. — Он одаривает меня улыбкой. — Можете продолжить отвечать на вопросы.
— Да, ваша честь.
— Благодарю.
Исполнив миссию, я иду к выходу, мимо скамьи, на которой сидит грабитель.
— Слышь, Кеннеди?
«Не смотри на него», — прошу себя, но все равно поворачиваю голову. Адвокат шипит на своего подопечного — мол, закрой рот и все такое. Но парня уже не остановить.
— Ты — покойник. Я за тобой приду, слышишь, Кеннеди? — произносит грабитель очень спокойно.
Его слова должны убить меня, но не могут.
— Вспоминай об этом, Кеннеди. Вспоминай каждый день, когда смотришься в зеркало. — Его губы изгибаются в подобии улыбки. — Ты — покойник. Понял?
Я изо всех сил изображаю хладнокровие.
— Да-да-да, — роняю я и небрежно киваю.
И иду себе дальше.
«Господи, — молюсь я про себя, — дай ему жизнь».[1]
Двери зала заседаний захлопываются, и я шагаю по вестибюлю. Из-за солнца жарко, как в печке.
Женщина в полицейской форме окликает меня:
— Эд, ничего страшного. Не волнуйся.
Легко ей говорить…
— Да? А я тут думаю, не свалить ли из города, — честно отвечаю я.
— Послушай, — говорит она.
Кстати, приятная женщина: невысокая, коренастая и голос добрый.
— Уверяю тебя, когда этот парень выйдет, он будет держаться от тебя подальше, чтобы не загреметь в тюрьму снова. — В ее словах чувствуются уверенность и знание дела. — Некоторые в тюрьме ожесточаются, что есть, то есть. Но он, — кивает женщина в сторону закрытых дверей, — не из их числа, поверь мне. Он все утро проплакал. Не думаю, что тебе грозит опасность.
— Спасибо, — отвечаю я.
После разговора с ней в душе появляется надежда. Но я не знаю, сколько она там продержится.
«Ты — покойник», — звучит голос у меня в голове. В зеркале заднего вида отражается мое лицо, и на нем написаны эти слова.
А я думаю о своей жизни. О воображаемых свершениях. О дипломированной квалификации неудачника. «Провалю любое дело недорого» — вот мое резюме.
«Покойник, — думаю я. — Ну что ж, он недалек от истины».
Я трогаюсь и выруливаю с парковки.
5
Размышления о наблюдаемом насилии
Шесть месяцев.
Подумать только, ему дали всего шесть месяцев. Снисходительность, типичная для нашего времени.
Я не стал никому говорить об угрозе: в конце концов, леди из полиции дала мне хороший совет. Нужно забыть об этом. На самом деле я жалею, что заметка в газете попалась мне на глаза, — так бы и дальше не знал, какой срок ему дали. Ладно, хорошо еще, что в досрочно-условном освобождении отказано.
