Марсель Гафуров - Территория памяти
— Да вот, — говорю, — пытаюсь выяснить, есть ли власть у советской власти.
— Даже в шутку на минутку не впускай в голову такие мысли, — сказал Сайфуллин, посерьезнев. — Что случилось?
Я объяснил — что. Чуть-чуть подумав, он позвонил опять же Артемьеву:
— Иван Федорыч, я по поводу квартиры для редактора «Ленинца». Не надо мне объяснять, я все знаю и понимаю. Нельзя ли все ж как-нибудь извернуться? Согласись, неприлично же мы будем выглядеть… Слушай, а что если ма-аленькими буковками вписать его в обкомовский список? В случае чего я подставлю свою шею… Вот и ладненько, значит, договорились…
Выяснилось, что в большом девятиэтажном доме один подъезд предназначен работникам аппарата обкома КПСС, они ведь тоже нуждались в крыше над головой. Квартиры в этом подъезде такие же, как в остальных, но все они спланированы удачно, потолки повыше, чем в «хрущевках». Обкомовцев решили вселить в один подъезд, чтобы им удобно было общаться меж собой.
Меня вписали в список новоселов этого подъезда, список пошел на утверждение к З. Н. Нуриеву, он его подписал. Не могу сказать, обратил ли Зия Нуриевич внимание на мою фамилию.
Он предпочитал заниматься крупными делами, в мелочи особо не вникал.
Я получил хорошую трехкомнатную квартиру и нарадоваться не мог. Только вот рядом с благодарностью Равилю Шакировичу осталась в душе обида на Шакирова.
Запись: «Инцидент с номерами телефонов».
В 1972 году меня перевели в редакцию «Советской Башкирии» на должность заместителя редактора. Я попал в обстановку, резко отличавшуюся от веселой, демократичной обстановки в «Ленинце». У редакторов партийно-правительственных газет было по два заместителя. Де-юре они были равноправны, де-факто неравнозначны, один из них в зависимости от способностей лидировал, ну, как бы выполнял функции премьер-министра при королевской особе. До моего перевода в «СБ» первым замом редактора Г. Г. Михеева, считалась Надежда Михайловна Неред. Я эти тонкости внутриредакционной иерархии постиг не сразу и по неведению произвел «дворцовый переворот».
На второй или третий день моей работы на новом месте заведующие отделами собрались, как обычно, в редакторском кабинете на утреннюю планерку. Григорий Григорьевич отсутствовал, должно быть, с утра сразу поехал на заседание бюро обкома, и я, решив, что планерку надлежит провести мне, направился к редакторскому креслу, дело-то ведь для меня привычное. А по другой стороне комнаты шла Надежда Михайловна с той же, оказывается, целью, о чем я догадался лишь потом. Не сообразив вовремя что к чему, я сел в кресло первым. Надежда Михайловна несколько растерянно опустилась на стоявший у стены стул. Планерку провел я. Исходя из этого, заведующие отделами пришли к выводу: власть переменилась! И смех и грех…
Смех смехом, но на следующий день Надежда Михайловна пришла в мой кабинет со свежим выпуском газеты и сказала укоризненно:
— Зачем вы так, зачем об этом на всю республику объявлять?
— О чем вы, Надежда Михайловна?
— Зачем поменяли местами номера телефонов?
Я понятия не имел, что на четвертой странице газеты номера телефонов заместителей редактора переставлены, первым поставлен мой. Стали разбираться. Выяснилось, что дежурный по выпуску расстарался.
Номера телефонов вернули на прежние места, но Надежда Михайловна то ли из-за этих инцидентов, то ли под грузом прожитых лет, ставшим с приходом молодого коллеги более чувствительным, заметно сникла. Отошла в руководстве редакцией на второй план. Это определило мое место в редакционной жизни на последующие одиннадцать лет. Не очень, должен сказать, веселых.
Запись: «Главная неприятность».
С Григорием Григорьевичем Михеевым я сработался легко, у нас установились дружеские отношения. Он был добрый, порядочный человек. Если в газете проскакивала какая-нибудь ошибка, принимал удар сверху на себя, старался оградить сотрудников от неприятностей. Но чувствовалось, что он устал из-за постоянной нервотрепки. Частенько Григорий Григорьевич уезжал куда-нибудь в сельский район, посмотреть, как сам он говорил, на поля, давал душе отдохнуть. В таких случаях мне приходилось присутствовать вместо него на заседаниях бюро обкома КПСС, на меня ложилась неприятная процедура согласования с обкомом официальных материалов, вплоть до небольших информаций.
Главная неприятность заключалась в том, что первым секретарем обкома стал М. З. Шакиров. Поначалу на новом месте он, видимо, чувствовал себя неуверенно, при этом решил сразу же показать свой крутой характер, отчего слегка пострадал и я. С подачи нового Первого бюро обкома приняло постановление о наказании за небольшие в общем-то провинности нескольких знаменитых председателей колхозов, зубров сельскохозяйственного производства. Общий отдел обкома прислал проект постановления в редакцию, дабы мы подготовили его изложение для опубликования в газете после согласования текста с Шакировым.
Тут надо заметить, что официально главной газетой республики считалась газета «Совет Башкортостаны», издававшаяся на языке титульной нации. Но и обкомовцы, и местные руководители читали русскоязычную «Советскую Башкирию», ведущей фактически была она, по ней определяли, куда дует ветер. Согласованием официальных материалов занималась наша редакция, о том, что и как публиковать, другие редакции узнавали от нас.
Так вот, подготовив изложение, я, опять же по неопытности, отправился к Шакирову вместо того, чтобы перевалить согласование на нижестоящих обкомовцев. Шакиров внимательно изучил доставленную мной бумагу, повертел ее в руке и сказал:
— Подумай-ка над этим еще. Почитай «Правду» и подумай.
Никаких конкретных замечаний или пожеланий. Я решил, что стиль изложения ему не понравился. Вернувшись в редакцию, посидел, подумал, добавил блеску в стиль и поехал в обком вторично. А Шакиров опять напустил туману, подумай, говорит, еще. Вышел я в обкомовский коридор, соображаю, кто из нас дурак: я или он. Проходил мимо знакомый работник обкома, я попросил у него совета и помощи. Он, посмеиваясь, раскрыл мне глаза. Зря, говорит, с этим ходишь, Мидхат Закирыч засомневался в правильности постановления, оно им не подписано, стало быть, не имеет силы.
Выходит, Шакиров мурыжил меня, не зная, как быть, подписать или не подписать.
После этого я старался держаться как можно дальше от него. А он вскоре, обретя уверенность, перестал узнавать многих прежних своих знакомых, в том числе и меня. При случайных встречах в кулуарах разных совещаний не здоровался.
Вернусь к теме согласований, измучивших и обкомовских аппаратчиков, и — в еще большей степени — нас, газетчиков. Представьте такую ситуацию. Приехал, скажем, в республику высокопоставленный визитер. Первый секретарь выехал с ним показывать наши города и веси. В завтрашних газетах в обязательном порядке должна появиться информация об этом, согласованная с самим Шакировым. И вот несчастный Урал Насырович Бакиров, заведующий отделом пропаганды обкома, «висит» на междугородном телефоне, ловит Первого, чтобы прочитать ему эту пустячную информашку. Я «вишу» на другом телефоне Бакирова, коллеги по Дому печати «висят» на моем внутрииздательском. Согласовал-таки Урал Насырович текст часам к десяти вечера. А у нас все графики уже полетели к чертям, газеты на поезда и самолеты не попадут, читатели в глубинке получат «свежие» новости лишь через два-три дня. Зато утром высокопоставленному визитеру будут показаны газеты с информацией о его пребывании в республике.
Редактор газеты «Совет Башкортостаны» А. Г. Исмагилов в конце концов взбунтовался против такого рода безобразий, написал возмущенное письмо в адрес бюро обкома. Вследствие этого Абдулле Гиниятовичу пришлось расстаться с газетой. Благо, он имел ученую степень, пошел преподавать в вуз.
Запись: «Мне предложили взятку…»
Пришел ко мне в редакцию пожилой мужчина, житель, как выяснилось, села Бураево. Вот, говорит, есть у меня фотокарточка, тут я снят с моим фронтовым другом, хочется, чтоб вы поместили фотку в газету ко Дню Победы.
Два молодых человека в военной форме напряженно смотрят в объектив. Тысячи таких простеньких снимков можно увидеть в застекленных рамках на стенах деревенских изб. Особенность этого снимка заключалась лишь в том, что на груди друга моего визави висела Золотая звезда Героя Советского Союза. Ах, если б качество снимка было получше!..
Посетитель, видно, уловив на моем лице сомнение, сказал:
— Уж пожалуйста! Я вам заранее приготовил подарок…
И положил на стол свернутую в трубку газету, из которой высовывались шкурка норки и краешек пятидесятирублевой купюры. Я почувствовал, что багровею. Что же это получается? Мне предлагают взятку!
