Сергей Кузнечихин - БИЧ-Рыба (сборник)
Сколько стоит полтора килограмма корявых огурцов? Ну плети поломали, так опять же через неделю сама бы их выдрала. Стоят, разбираются. У тетки голос повышенный. Батя вынужден сдерживать себя. Тетка наседает – дядя Вася ей поддакивает. Батя возражает – дядя Вася соглашается с ним. Маманя не вмешивается, молчит. Когда спор начал вязнуть и затихать, пострадавшая выложила главный козырь. Им оказался тот желтый переросший боров, непригодный для еды, на который мы по глупости позарились и оставили огородницу без семенного фонда. Кончилось тем, что батя взял с подоконника два семенных огурца, а дядя Вася ввернул, что рассаду для них аж из московского питомника привезли.
Пострадавшая смирилась. Отец пошел провожать представителя власти, а маманя стала разбираться со мной. Ремня у нее не было, но мокрое полотенце по мне погуляло, и очень изрядно. Попутно выяснилось, что и в школе три дня не был.
Исправлять меня поручили среднему брату. Он уже в седьмом классе учился. Ему приказано было сопровождать неслуха в школу, сдавать под надзор учительницы и проверять до последнего урока – не сбежал ли.
Братишка, надо сказать, тоже оболтусом рос и не очень-то радовался родительским поручениям: и грядки поливать, и уроки делать – все из-под палки. А тут, на удивление, расцвел и возгордился. Идем утром по улице, он меня за шкирку держит, как собачонку, которая в любой момент удрать норовит. А если дружки рядом появляются, он еще и приговаривает: «Я тебе покажу, как уроки прогуливать. Ишь ты, герой, учиться ему не хочется. Да я из тебя отличника сделаю».
До класса доведет, обязательно дождется учительницы, передаст прогульщика и откозыряет по-военному. Если учительница задерживается, ему приходится на свой урок опаздывать, но ждет. После четвертого урока тоже прибегает, и обязательно не один. Все должны видеть, какой серьезный парень растет. Подполковниками не становятся, ими рождаются.
За неделю такой опеки я полностью исправился. Мне даже нравиться стало в школу ходить, и на уроках почти не скучал. Мать с отцом про мои прогулы успели забыть, а брат все опекает и опекает. Я, грешным делом, попросил отца, чтобы освободил его от этой обязанности. Батя даже удивился его послушности. Поблагодарил братишку за службу и велел отдыхать в свое удовольствие. А он все равно не отступился, до самых октябрьских праздников, до конца первой четверти водил.
Кончилось тем, что я две пятерки заработал, а его в седьмом классе на второй год оставили.
Но, тем не менее, выдурился парень, в подводники попал, до подполковника дослужился, точнее до капитана второго ранга. И Юрка, дружок мой, который в подкидного дурака играть не умел, каким-то секретным конструктором в Дубне работает. Но я им не завидую. Кому как, а нам эдак.
Происхождение асфальта
Теперь что в поселке не жить, теперь здесь, как в Париже. А раньше и дома были пониже, и асфальт пожиже. Ну дома, скажем, дело вкуса. Один – чудак – за землю цепляется, боится на лишнюю ступеньку подняться, а другой и сотню готов отмахать, лишь бы его половицы оказались выше чужого потолка. О вкусах, как говорится, не спорят. Да и редко кто выбирает жилье по вкусу – берем там, где дают. С домами разобрались, а с асфальтом – еще проще. Вряд ли среди нормальных людей найдется любитель ходить по уши в грязи. А дороги в поселке были… вам и в кошмарах такие не снились.
Стоило осенним дождям выполнить свой план, и все бессапожные попадали под домашний арест. Меня самого братан на закорках в школу носил.
Так школа-то в центре поселка стояла. А что на окраинах творилось! Как вспомню – так вздрогну.
И самой грязной была теперешняя Космическая улица, бывшая Техническая. Это позднее на ней домов понастроили, а раньше там одна пекарня стояла. Пекарня по одну сторону Технической, а хлебный магазин – по другую, через квартал.
Фургон с хлебом таскал мерин Кучумка, гибрид першерона и владимирского тяжеловоза. В поселке в те времена еще конюшня функционировала. Всеми делами на ней заправлял бобыль дядя Федя. Маленький такой мужичонка, но силищи невероятной. Два мешка овса мог за раз унести. Подойдет к телеге, подхватит мешок под мышку, повернется, подхватит другой – под вторую – и попер. А лошадей любил больше, чем себя. Редкий раз его без животины увидишь. Мне кажется, он и жил-то на конюшне, в пристройке. Мы его стариком считали, а ему еще и сорока не стукнуло.
Вроде и забитый мужичок был, но наотрез отказался гробить Кучумку на распущенной дороге. Пусть, мол, начальник на собственной тройке хлебушек возит – сам в корню, а две ляжки в пристяжке. Начальник побушевал, да так ни с чем и отступился. Вынес решение торговать хлебом прямо в пекарне.
Как вы думаете – кто всех медленней ползет?
Черепаха, говорите. Ошибаетесь, дорогие. Очередь. Сколько времени выстоял я в очередях! Если подсчитать, то по месяцу в год верняком выйдет. Они мне до сих пор снятся. Хорошо еще, если с веселым дружком на пару окажешься. А если один. Тоска! Это взрослый – пока планы строит, пока в памяти копается – глядишь, и у прилавка оказался. А пацан? Ему же вспоминать не о чем. Ему играть хочется. А тут на месте топтаться заставляют. Хорошо – час-полтора, а зачастую и дольше. Тогда же не штучным торговали, а на развес. Теперешние пацаны и не представляют, что такое довесок с хрустящей корочкой…
А завершалась эта каторга форсированием Технической улицы. Редкий раз не завязнешь. Иногда вроде и проскакиваешь. Вроде и грязюка не злая, не тянет с тебя сапоги, так нет же, словно тебя черт подзуживает. Начинаешь понарошку буксовать, дразнить ее, как собачонку. А когда спохватишься – уже поздно. Торчишь, как пенек, посреди дороги. И кажется, что выползет сейчас трактор из-за поворота, сровняет тебя с колеей, и никто не узнает, где могилка твоя. Вроде и при папке с мамкой растешь, а чувствуешь себя самой распоследней сиротиной. В те годы много песен про них ходило. Жалко себя становится. Начинаешь хныкать. Сначала себе под нос, потом входишь во вкус и врубаешь сирену на полную громкость. На другом конце поселка слышно. Только непонятно, то ли пацан на дороге завяз, то ли боровка легчат. Прибегает какой-нибудь дядя, вытаскивает тебя, садит босого на перила мостика, и ты ждешь, поджав ноги, и смотришь, как он вытаскивает твои сапоги.
Так вот и жили.
Но однажды застряла на Технической улице директорская жена. Серафимой Николаевной звали, как сейчас помню, представительная женщина была, пудов на семь тянула, не меньше. Что делать жене директора на пекарне – я не знаю. Какая нужда гнала, какие заботы? Может быть, искала тесто, может – чью-нибудь невесту. Что теперь гадать. В общем, застряла.
Первым ее увидел Ванька Kрапивник. Такой пройдоха был, везде успевал. Прибегает ко мне и говорит: «Дашь красной резины на рогатку – чудо покажу».
Знал, что я целую калошу у батьки выпросил. Пришлось отрезать. По соседству еще кое-какие пацаны обитали, так он у кого крючки рыболовные выманил, у кого – на велосипеде покататься. Торгуется, а сам торопит, пугает, что чудо увести могут.
Прибегаем – никто не увел.
Стоит Серафима Николаевна посреди дороги и молчит. Величественно стоит, как статуя, только полы бостонового пальто поддерживает, чтобы не испачкались. Фельдшер, Филипп Григорьевич, мимо шел. Раскланялся с ней, спросил – не беспокоит ли давление. Серафима Николаевна только улыбается в ответ. Филипп Григорьевич дальше потопал. А мы хихикаем. Невдомек дуракам, что неудобно ей на помощь звать. Не хухры-мухры все-таки, не какая-нибудь Дунька из вербованных. Нам смешно, а ей не до смеха. Даже губы побелели. Так накусала их, что вся краска сошла. И время такое выбралось, что взрослых никого на улице не было. А у нас если бы и хватило ума помочь, так силенок не хватило бы. Я же говорил, что в ней не меньше семи пудов было, если не больше.
Стоит благородная женщина в грязи, бледнеет от позора, а дурачкам смешно.
Тут-то и появился Федя-бобыль. Глянул на этот пейзаж, да как цыкнет на нас, а сам, не раздумывая, на дорогу. Пробрался к ней, присел и пропал под подолом. Сгинул, словно его и не было. А дальше как в кино. Серафима Николаевна всплеснула ручками, сказала: «Ах!» и поплыла, аки по суху, едва касаясь носками хляби Технической улицы. Ни дать ни взять – бегущая по волнам. Выплыли они на мостик. Феди, бедняги, почти не видно. А она ножками по воздуху переступает, ручками балансирует, все хочет показать, что сама идет. А когда твердь под ногами почувствовала, вся зарделась, губку закусила, и вперед – ни слова не говоря и не оглядываясь. А спаситель ее, потный и красный, как вареный рак, чесанул в другую сторону, тоже молчком и не оглядываясь.
Я уж не знаю, поведала Серафима Николаевна мужу о своем приключении или нет, только вскорости начали возить на Техническую улицу щебенку, потом пригнали каток и привезли асфальт. А уже после Технической взялись и за центральные.
