Надежда Майская - Разбитая ваза
Гостиная, мимо которой она проходила несколько раз, была почти пуста. Вдоль стены стоял добротный диван пятидесятых годов, напротив него большой телевизор, журнальный столик притулился у балконной двери. Столик был завален газетами, журналами, книгами. Единственным украшением гостиной был огромный мягчайший ковер янтарного цвета, отчего гостиная выглядела нарядной и светлой.
Третья комната приятно поразила Катерину. Ее можно было назвать библиотекой. Вдоль стен стояли книжные шкафы. Здесь же стояли компьютерный стол и кресло. В углу притаились кресло и высокий торшер. Все для работы и отдыха.
Катерина осмотрела книжные полки и обратила внимание, что преобладала медицинская литература, собрания сочинений классиков стояли пыльные, но видно были читаны. Тома Ленина, Горького, еще какая-то политическая литература пылилась под потолком, похоже, и эти книги кто-то читал.
На столе, возле компьютера, она заметила две фотографии в модных ныне, стеклянных подставках. Удивительно доброе, абсолютно обыкновенное лицо было у девушки, стоявшей на берегу. Интересно, кто она?
На втором снимке, на лужайке за круглым столиком сидела семья. Вячеслав Михайлович обнимал мужчину, старше себя. Мужчина был похож на хозяина квартиры. Скорее всего отец, решила Катерина. По обе стороны от мужчин сидели молодая женщина и девочка. Женщина натянуто улыбалась, девочка смотрела высокомерно. Жена и дочь. Наверное, поссорились перед кадром, не успели прийти в себя, а их сфотографировали.
Катерина отправилась в кухню, размышляя о том, где могут быть родные Вячеслава Михайловича. Присутствия женщины, а тем более ребенка в квартире не наблюдалось, значит, он развелся. Интересно, почему? Жена не выдержала его вспыльчивого нрава?
А, кстати, что он делал возле моего подъезда? Он сам говорил, что подобрал меня там. Может, это он меня стукнул? Зачем? Чтобы похитить?
Катерина налила чай, аккуратно присела на табуретку и откусила бутерброд с сыром. Неудобства она не испытывала, хозяин сам предлагал ей поесть, но тогда она была не в состоянии.
Она любила детективы. Уважала, Маринину, но поскольку была романтической натурой, преклонялась, более всего, перед Устиновой. Ей нравились герои, а особенно героини Устиновой и ей непременно хотелось попасть в такую же романтическую историю, что происходили с ее кумирами. Однако Катерина понимала, что ей ничего подобного не светит. Героини Устиновой все были интеллектуалками, непременно с высшим образованием. Среда их обитания разительно отличалась от жизни, которую имела Катерина.
Она же общалась с водителями, грузчиками, менеджерами фирм, продающих стройматериалами, то есть, по сути своей, торговцами и с двумя соседями по подъезду. Ну, и конечно с мамой, которая почти на каждый звонок непременно спрашивала, не вышла ли дочь замуж.
Катерину вопросы о замужестве раздражали и обижали. Она чувствовала себя старой девой, потому что мама напоминала ей, что родила ее в двадцать лет, а теперь маме сорок семь. Книги Устиновой вселяли надежду, не все потеряно, даже если тебе тридцать. Как там Сердючка пела? «Даже если вам немного за тридцать, м-м-м…, есть надежда выйти замуж за принца». Так что времени у нее навалом. Принц пока еще скачет где-то, вольный казак.
В окна крались сумерки, а хозяина все не было. Он работал врачом, вот и все, что она о нем знала.
Зачем он привез ее к себе? Если он стукнул ее по голове, то зачем? Может быть, он не рассчитал силы? Хотел только оглушить? И что потом? Увезти к себе, а после переправить за границу в гарем турецкому султану? Когда жертва расслабиться, начнет доверять? Да ну, бред! Стара она для гарема, да и не красива.
Катерина приказала себе не придумывать историй, она не могла представить, что Вячеслав Михайлович имел недобрые намерения. Нет! Он слишком благороден и скорее похож на доброго рыцаря, чем на злодея.
Наверняка, у злодеев для темных делишек есть какие-то тайные места и они не в городе находятся.
Время шло, Катерина посмотрела телевизор, но быстро выключила, опять рассказывали о криминале, о том, что преступники распоясались, что на улицах города небезопасно.
В квартире стояла тишина, стены добротные, соседей не было слышно, не то, что в их доме. Кричи, никто не услышит. Сумерки и передачи с криминальным уклоном, произвели на Катерину неблагоприятное впечатление. Пора собираться домой, вернется же когда-то хозяин квартиры, а она будет готова, сразу и уйдет.
Катерина нашла свои джинсы, свитер. Хозяин затолкал их на нижнюю полку в шкаф. Там же лежали порванные колготки. Катерина с большим трудом отыскала нитки и иголки, заштопала дыру на правом колене. Некрасиво, зато не будет холодно. Сапоги высохли, что радовало, зато куртки нигде не оказалось. Сумка на месте, ключи, проездной, даже деньги на месте.
Катерина прошла в ванную, может, там он куртку бросил? Куртки не оказалось и там. Она перед зеркалом стала снимать повязку, аккуратно потянула с головы, только раз ущипнуло на месте удара и, со стоном уставилась на себя. Левый висок от середины пробора был неаккуратно выстрижен, а вокруг раны выбрито. На кого теперь она похожа?
Прическа, которую она мечтала сделать к Новому году, отменялась. Однажды, модница Галка принесла три парика разных фасонов и цветов. Просто так, показать. Катерина перемеряла все. Один из них очень ей шел, она как-то загадочно в нем смотрелась.
Волосы у Катерины отросли до плеч, до праздников было далеко, она надеялась, что челка к тому времени тоже отрастет и новая стрижка станет возможной. Триумфальное появление Катерины в обтягивающем платье и с измененным имиджем теперь не состоится.
Она не сможет произвести впечатление на мужчину, в которого тайно влюблена. Он даже не посмотрит на нее. Она так надеялась, что будет корпоративная вечеринка и она осмелиться пригласить его на танец, они подружатся… А теперь все пропало, не будет новогоднего танца и не будет более доверительных отношений после вечеринки. Она вовсе не мечтала о том, что у них будет роман или даже что-то более серьезное. Он женат и у него, по слухам, есть длинноногая любовница.
Как-то, в порыве откровенности, она сказала, что ей нравится человек, о котором судачили женщины. Ее подняли на смех. Он бабник. Он высокомерен. Он не здоровается.
Катерина удивилась. С ней он здоровался, помнил ее имя и никогда не говорил высокомерно. Она не стала рассказывать об этом, гордясь особым его отношением к себе. И также тайно наслаждалась своими чувствами к нему. Теперь все пропало!
Ей не суждено сразить своим видом ни одного мужчину, а уж тем более мужчину по которому она вздыхает! Он не увидит в ней женщину и ему не о чем с ней говорить. Только по делу может о чем-то спросить, да и то, о чем ему говорить с обыкновенной штатной единицей, когда есть начальник, который ответит на любой вопрос.
Коллектив у них неплохой, единственное, что раздражало Катерину, ей нельзя было иметь свое мнение. Точнее, иметь можно, высказывать нежелательно, иначе оно, отличное от других, подвергалось осуждению. Отстаивать мнение вообще не рекомендовалось, на тебя, в таких случаях, смотрели непонимающе, отводили глаза и переводили разговор.
Катерина усвоила, хотя и не сразу, правила игры, смирилась, но чем дальше, тем труднее ей приходилось. Ей были откровенно скучны сплетни, мышиная возня за более близкое местечко к начальнику, ей нравилась только работа.
Она с удивлением осознала, что больше не боится испортить отношения с теми, кого не уважала. Она молчала, потому, что не любила конфликты. Катерина чувствовала себя выросшей, а ее по-прежнему воспринимали как девочку, пришедшую после школы. Переменить отношение сослуживцев к себе она не могла. Катерине продолжали подсказывать и поучать, она выслушивала и, молча, делала по-своему.
Круто менять свою жизнь она не решалась, но с недавних пор стала просматривать объявления о найме, мечтая найти что-нибудь интересное и по душе. И чтобы вовремя платили зарплату.
Лихорадка с выплатами отнимала все силы. Она не любила одалживать деньги, тем не менее, приходилось иногда это делать. В дни, когда было положено получать зарплату, а выдачу откладывали, обещая завтра или к концу недели, Катерина чувствовала себя больной и оскорбленной.
Позиция начальства: «Не нравиться, уходи», действовала лучше всяких призывов об ударном труде. Уходить решались немногие, кто находил себе место, а остальные делали вид, что их устраивает все. Работали, кстати сказать, добросовестно, тех, кто отлынивал, быстро увольняли. Не важно, водитель ты, штатная единица или начальник отдела.
Директор фирмы не любил лодырей, горлопанов и тех, кто с ним не делился. Именно в этом заключался весь парадокс. Директор воровал сам, поскольку не являлся владельцем, поощрял воровство и махинации начальников, при условии, что с ним делились. Говорить об этом было опасно. И много знать было опасно. Катерина хотела уйти еще и потому, что слишком много узнала. Ей приходилось делать глупое лицо, не смотреть в стеклянные глаза шефа, когда он приказывал взять на свое имя доверенность и отвезти материалы по такому-то адресу. Там передавали документы, она ставила подпись, словно получила материалы, и привозила документы шефу. Вопросы шеф не любил. Катерина спрашивала, когда следует ехать за материалом, шеф сердито отвечал, что привезут сами. Адресов подобных становилось все больше, начальники меняли машины, квартиры, ездили отдыхать за границу, а зарплату выдавать забывали. С каждым разом становилось труднее сдерживать свое раздражение, вызванное откровенной непорядочностью и нечистоплотностью поступков руководства.
