Владимир Маканин - Пойте им тихо
В поезде, в одном купе с ним, ехала тридцатилетняя женщина, преподаватель теоретической физики. Она была довольно стройная, худая, чуть-чуть чопорная и без очков.
— Здравствуйте, — сказала она, войдя.
— Здравствуйте, — ответил Колышев.
Они были лишь двое в купе, как в романе. И через некоторое время женщина сказала:
— Вы мужчина. Вы должны бы первым представиться.
— Да? — смутился Колышев. — Извините. Я всех этих правил хорошего тона не знаю. То есть знаю, но помнить не помню.
— Это заметно.
И вот Евгения Сергеевна с первых минут стала его школить. Потом она вышла за него замуж — и продолжала школить. Она не сделала перерыва ни на день.
Она любила говорить:
— У меня педагогическая жилка.
И, улыбаясь, добавляла:
— Ярко выраженная.
Но, в общем, они ладили. Она родила ему сына — маленького, боязливого Колышева Витюшу, мальчик пускал пузыри и часто плакал. Замечали, что Колышев с удовольствием позволял жене школить себя, он чувствовал, что ему нужен некоторый лоск после столь долгой холостяцкой жизни, недостатки надо исправлять, главное — их не стесняться.
А когда Колышеву Витюше стало семь лет и он пошел в первый класс, Колышевы уже представляли собой дружную и спаянную временем семью. Без трений.
* * *Колышев стал заместителем директора НИИ по научной части. Фактически крупнейшая фигура в институте. Колышев Анатолий Анатольевич, только так.
Известно, что, разъезжая по делам, Анатолий Анатольевич случайно застрял на целых два дня в том самом городишке, куда ездил когда-то в первую свою командировку. И, разумеется, оказался в той же самой гостинице, других не было. Но только не в коридоре, разумеется, ночевал он теперь. Не на раскладушке.
И стены, и коридор, и обстановка что-то ему напомнили, но что — Колышев угадать не смог. Морщил лоб, вглядывался, но не вспомнил. Забыл. От всего этого случилась бессонница. В добротной теплой пижаме Колышев вылез в коридор и принялся мерить его мягкими ночными шагами.
По пути — а пути было метров двадцать с небольшим — приходилось огибать раскладушки. Их было три, на них спали. И это тоже подспудно волновало Колышева. В коридоре была лишь одна тусклая лампочка. Спящие посапывали, у них были лица, какие и должны быть лица у спящих в коридоре.
— Ну и дыра, — проговорил Анатолий Анатольевич, не особо даже сердясь на случай — у случая, как известно, свои плюсы и свои минусы.
В одной из комнат шумели. Мужские веселые голоса. И женские тоже. Появилась дежурная — заглянула в эту комнату.
— Мы… да они у нас только на часок… Да разве нельзя? — возмущался молодой мужской голос.
Начались выяснения — что можно и что нельзя.
— А вот я напишу докладную, кого вы приводите, — говорила дежурная.
— Ну и пишите!
— Вас завтра же выставят из гостиницы — ищите тогда себе место в городе!
Дежурную пытались улестить, усаживали за стол, булькали вином в чистый стакан. Но она стояла на своем. И настояла.
И вот, зябко поеживаясь и торопливо, вышли две женщины — и быстренько-быстренько исчезли. Ушла и дежурная. В номере погас свет. Тишина.
А Колышев все ходил и ходил. Он ходил взад-вперед по коридору — высокий, полный, тяжеловатый человек в пижаме. И не понимал, почему он не спит.
К одной из раскладушек суетливо подошел молодой паренек, вдруг появившийся среди ночи.
Паренек осторожно подергал за одеяло.
— Товарищ Шкапов, — будил он, — вам телеграмма, товарищ Шкапов.
Спящий приподнял голову. Это был пожилой, седой человек. Прочитал телеграмму, вглядываясь в еле различимые буквы.
— А-а ч-черт, — ругнулся он со сна, — мог бы принести ее завтра.
— Я думал — важное что-то. Я ж не вскрывал.
— Ну иди, иди.
Но паренек сразу не ушел.
— Товарищ Шкапов, вы извините, что вам пришлось здесь спать.
— А?
— Извините, говорю. Тот хороший номер оказался занят. Какая-то шишка из Москвы… Мне обещали этот номер для вас, но понимаете…
— А?.. Ну черт с ним. Дай же мне спать.
Но паренек не уходил.
— Я старался, товарищ Шкапов. Я очень старался…
Потом он ушел.
Колышев шагал в тишине, миновал одну раскладушку и вторую, миновал и этого спящего старика, у которого, как выяснилось, он забрал лучший номер. «Шкапов… Шкапов… Что-то знакомое. Где я слышал эту фамилию?» — думал Колышев.
Но так и не вспомнил.
* * *Как-то возвращаясь из института домой, Колышев остановил машину возле аптеки — притормозил, встал, все честь честью — и вошел в аптеку, чтобы взять для жены лекарство.
— Пожалуйста. — И Колышев, когда подошла очередь, подал рецепт.
— Этого лекарства сейчас нет.
— Как так — нет?
— К нам не поступало.
Быть этого не могло. Колышев с утра специально звонил, и ему сказали — вот-вот завезут.
— Я звонил. Я этого так не оставлю!.. С утра был завоз. Я… — И тут он осекся. — Зина?!
— Что?.. Ах ты, боже мой — Толик!
Она тоже его узнала — из полуовального окошечка улыбалась и глазами, и ртом, и вообще всем лицом.
— Ну… ну а как же лекарство? — сказал Колышев, приходя в себя.
— Нет… лекарства.
Люди в очереди стали шуметь и переминаться с ноги на ногу.
Зина сказала:
— У нас обеденный перерыв. Через пятнадцать минут.
— Я подожду возле аптеки.
— В скверике, ладно? На левой стороне…
Колышев быстро двинулся к выходу, потому что очередь была накалена добела — перерыв, все хотели успеть.
И вот — встреча в скверике, с крыш течет, апрель.
Он рассказал Зине, что женился поздно, но все же женился — ребенку десять, мальчик, в школу ходит, шустрый такой пацаненок. «Поздно, а все же женился удачно. Бывает же так», — рассказывал Колышев.
— Это самое главное, — солидно заметила Зина. — Человек так устроен. Как у него в семье, так и в жизни.
Колышев согласился — что да, то да. И спросил:
— А ты как?
У Зины были две дочки. Обе уже замуж вышли. Обе уже родили по ребенку.
— Так ты уже бабушка?
— Да. И колясочки катаю в скверике…
Помолчали.
— Мне сорок восемь, — начала считать Зина, — значит, тебе…
Она не помнила. И Колышев подсказал:
— Пятьдесят два.
Они сидели на скамеечке в скверике — недалеко от аптеки. Была весна. Люди шли мимо, торопились. А у ног, у самого края лужи, гомонили воробьи.
Оба были люди полные, солидные, особенно Зина. На улице он бы ее не узнал — низенькая, и грузная, и медлительная женщина. С красноватым, кирпичного цвета, лицом.
— Знаешь, как я узнал тебя?.. Лицо в вашем аптекарском окошечке получается как в овале. Как фото…
Но Зина была настроена поговорить о более реальном. Она стала рассказывать о своих дочках — всю себя на них потратила, такая судьба, обе болеют. Что ни год — попадают в больницу. Обе плохо вышли замуж. Обе трудно живут… Вот и вся жизнь пролетела.
— А я всю жизнь цифры пересчитывал, — усмехнулся Колышев.
Они сидели рядом на скамейке — почти чужие, далекие, потратившие жизнь каждый на что-то свое.
* * *О лекарстве они вспомнили в самом конце разговора.
— Лекарство привезли, — сказала Зина. — Я слышала, что привезли. Но мало.
— Я так и думал.
— В продажу не поступило. У нашей заведующей, у Вероники Петровны, какие-то свои планы насчет распределения.
— Какие планы?
— Не знаю. Я человек маленький.
И тогда Анатолий Анатольевич заявил:
— Она не имеет права этого делать!
Тут же выяснилось, что Зина побаивается. Конечно, поговорить с заведующей можно, но боязно…
— Что? Боязно? — Колышев не понимал. — Почему?
— Боязно…
— Но почему? — И Анатолий Анатольевич с улыбкой объяснил Зине, что бояться начальства совершенно не следует, все мы люди, все мы одинаковы. И более того — если правильно и толково объяснить, начальник всегда уступит.
— Ой, не знаю, — сказала Зина.
— А я тебе говорю — уступит.
И, улыбаясь, Анатолий Анатольевич встал со скамейки:
— Мы, Зина, сейчас же пойдем к твоей заведующей. И поговорим с ней. Спокойно и убедительно — главное, чтобы было убедительно.
— Может быть, ты один пойдешь?
— Я могу и один. Но, по-моему, тебе полезно посмотреть, как это делается.
Они пошли вдвоем. И действительно, Колышев легко и просто доказал заведующей ее неправоту. И лекарство добыл. И, разумеется, не только для себя одного — редкое лекарство тут же поступило в продажу.
— Вот видишь. Ничего хитрого тут нет, — сказал Анатолий Анатольевич, прощаясь.
Зина (Зинаида Сергеевна) не сводила с него сияющих глаз:
— Ух как ты ее!
— Понравилось?
— Очень!
Они простились. Колышев перешел на ту сторону улицы, сел в машину и уехал домой. А еще через месяц Зинаиде Сергеевне пришлось уволиться «по собственному желанию».
