Дмитрий Липскеров - Пространство Готлиба
Хирург откинулся на стуле, поколебав прочность конструкции, и пристально посмотрел на меня. В его взгляде появилось что-то суровое и мужественное. Взгляд призывал к единению и к радости сообщности в самом важном событии нашего времени.
– Там подвижность потеряли? – спросил врач.
Я кивнул.
– На Маньчжурском сочленении?
– На Малоазиатской равнине, – уточнил я.
– Пуля? Осколок?
– Стрела. Между пятым и шестым позвонком застряла. На четвертый месяц войны.
– Выпьете? – с беспредельной лаской в голосе спросил хирург.
– Я не особо сентиментален.
– А я выпью.
Хирург отправился к стеклянному шкафу и оттуда заговорил о том, что о природе Hiprotomus'a Viktotolamus'a никто толком не знает, прогнозировать деятельность жука сложно, но все же волноваться преждевременно не стоит, так как мы солдаты.
– А что со сторонником Метрической системы?
– А то вы не знаете, – ответил из-за ширмы хирург. – Двадцать лет тюрьмы. – Он появился, чмокая губами, а изо рта у него несло валерьянкой. – Это на случай директора, – пояснил эскулап, указывая пальцем себе на кадык.
– Что с жуком, я имею в виду?
– Этого нам не сообщают.
Я тронул рычажок управления на "Тояме" и откатился к дверям кабинета.
– Поеду.
– И что, никаких перспектив? – Доктор кивнул на коляску. – Физиотерапия какая-нибудь?.. Если что надо, я поспособствую…
– Спасибо…
Я выкатился в коридор и услышал вслед:
– Только не мажьте жука ничем!
Я катился по Арбату и вновь размышлял о превратностях судьбы. Теперь я не один, теперь у меня появился жук, который, возможно, в скором времени начнет со мною разговаривать о ненадобности для России Метрической системы и правостороннего движения. А я и без жука это знаю, кажется, до сих пор чувствую, как стрела вонзилась в мою спину, дробя кость…
Возле самого дома я купил большую питу с жирными кусочками курицы и попросил налить в лепешку побольше кетчупа.
– Наливайте, сколько вам нужно. – Ларечница-гречанка кивнула на большую пластмассовую бутыль.
Я взял ее, сжал над лепешкой, бутылка хрюкнула и вывалила мне в питу кетчупа, которого бы хватило на пять таких лепешек. Соус потек по моим ладоням, я наклонился над мостовой, предоставляя сочным красным каплям свободно стекать на брусчатку, и при этом громко чертыхался.
– Возьмите салфетки!
Гречанка протянула мне бумажное полотенце, и я, вытирая руки, смотрел на окрасившуюся кетчупом мостовую и вдруг опять вспомнил моего мальчишку, а также кровь, застывшую на месте катастрофы.
А может быть, это вовсе не кровь? – подумал я. – Может быть, это обычный соус, а мальчишка – плод моей фантазии?
И вдруг меня озарило.
А что, если это жук? Что, если смерть мальчишки под допотопной пролеткой есть воздействие жука на мой мозг?! Вполне вероятно, что уже тогда он сросся с моей нервной системой и дергал за нервы, как опытный кукловод за ниточки, вызывая во мне ирреальные картины?!.
Осмысляя столь неожиданный вывод, я машинально залез левой рукой под правый рукав рубашки и слегка ощупывал и поглаживал шишку, как будто привыкал к своему новому знакомцу, после того как узнал о нем что-то важное, вызвавшее во мне уважение и некое подобие симпатии. Словно почувствовав мои настроения, жук кольнул меня своим жалом, но не больно, а слегка, даже, можно сказать, нежно, как бы подтверждая правильность моих выводов и выражая ко мне взаимную приязнь.
Ах, милая Анна!
Если бы не ваша фотография, которую вы мне любезно прислали, не ваша чудесная красота, которую я вспоминаю столь часто, сколь позволяют мне сложившиеся обстоятельства, я бы совершенно пал духом.
Я смотрю на вашу фотографию и черпаю силы… Ваш полный чувственный рот слегка приоткрыт, взгляд юных глаз столь неожиданен, что дрожь прокатилась по всем моим членам, когда я впервые столкнулся с ним!..
Знайте, я очень часто смотрю на вашу фотографию!
Милая Анна! Мне сложно судить о том, правильно ли вы сделали, что сменили городскую квартиру на деревенский дом. Я, например, совершенно не перевариваю идиллических картинок сельской жизни. Я даже не люблю молока из-под коровы, а предпочитаю пить его из пачки, будучи уверенным, что оно пастеризовано. Я абсолютный горожанин, влюбленный в нескончаемую суету мегаполиса, с его дикостями и цивилизацией, с его постоянной бодростью трудоголика и бесконечной вереницей незнакомых лиц. Поэтому я понимаю вашу грусть по троллейбусам!
Не колеблясь покупайте телевизор! Он хоть отчасти поможет вам разрушить сельскую тишину!
До свидания!
Заканчиваю это письмо, чтобы тотчас начать следующее!
Ваш Евгений Молокан
ПИСЬМО СЕДЬМОЕ
Отправлено 30-го ноября
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.
Дорогой Евгений!
Если еще недавно я была уверена, что вы меня в силу каких-то причин мистифицируете, то сейчас всеполностью убеждена в достоверности происходящих с вами событий!
Прочтя ваше письмо, я тотчас натянула на руки резиновые перчатки, которыми пользуются во всем мире уборщицы, а также посудомойки, и выкатилась на своей коляске на улицу. Погода сейчас стоит промозглая, самая что ни на есть осенняя, а перчатки оберегают руки от грязи, от мерзкого проникновения ее под самую кожу… Честно сказать, я направилась в шавыринскую библиотеку, где заказала себе медицинскую энциклопедию. Пролистав ее в нужном месте, я так и не нашла Hiprotomus'a Viktotolamus'a, а потому, собравшись с силами, доехала до местной клиники.
Откровенно говоря, делать мне это вовсе не хотелось, так как мой врач, Ангелина Войцеховна, женщина лет сорока пяти, отличается суровостью характера, переизбытком мужских гормонов в мыслях, а вследствие этого некими нетрадиционными пристрастиями к особям женского пола, с каковыми частенько приходится бороться, дабы не стать их жертвой. К этой характеристике можно еще присовокупить, что она на досуге исполняет обязанности медэксперта в уголовной полиции нашего поселка.
– Ах, милочка моя! – Ангелина Войцеховна наполняет свой взгляд безмерным состраданием. – Сколь несправедливо бытие! Как зачастую сурово обходится с нами жизнь! Сколь часто я вас вижу, столь мне хочется приласкать вас, обнять крепенько! Как вам, вероятно, трудно приходится, когда нет рядом сильного друга, способного облегчить ваши страдания и утолить жажду чувственного наслаждения!
– Ангелина Войцеховна! – отвечаю я в таких случаях. – Я девушка сильная и справлюсь с трудностями. Да и тело мое в том месте, которое вас интересует, ничего не чувствует вовсе, поэтому я в такие минуты представляю из себя хоть и красивый, но все же труп! Я же вам об этом говорила!
– Это правда? – всякий раз спрашивает врачиха.
– Абсолютная, – подтверждаю.
– Ах, несчастная! Неужели – труп! – вздыхает она, и на этом обычно заканчиваются ее маленькие странности.
Дорогой Евгений!
Сейчас я вам косвенно призналась, что мне, к несчастью, недоступны некоторые женские радости, но я вовсе не стесняюсь этого перед вами, так как знаю, что и вы спинальный больной, что и ваши бедра холодны и нечувствительны, как мрамор… Однако мы с вами люди сильные и на своем опыте знаем, что чувствительность нервных окончаний не есть самое главное в природе ощущений. Есть еще и душевные окончания, способные ощущать более тонкие материи… Однако в сторону отступления!
Я поинтересовалась у Ангелины Войцеховны Hiprotomus'oм Viktotolamus'oм, и она подтвердила существование такого насекомого, крайне редко встречающегося в природе.
– А что такое? – спросила она вяло. – Откуда вы знаете про него?
– Да ничего, собственно. В научно-популярной периодике встретился.
– Ага, – поняла врачиха и потеряла ко мне всяческий интерес.
Не знаю, Евгений, жалеть мне вас или, наоборот, завидовать. Если верить столь небольшой статистике об этом насекомом и применить ее к вам, то следует, что в вашем организме могут происходить и, вполне вероятно, уже происходят изменения, способные развеять скуку. Пример тому – случай с мальчишкой!.. Поэтому советую вам не вешать носа, а наоборот, настраиваться на самое интересное будущее, о котором мне важно знать все!
На этот раз не собираюсь жаловаться на свою скуку, так как и следа от нее не осталось. Во-первых, мне очень помогают ваши письма, без которых я уже вряд ли представляю свое существование. Нет, правда! Особенно меня вдохновила описанная вами эротическая сцена. Вы подали ее так тонко и неплотоядно, а вместе с тем чувственно, что я удостоверилась в вашей мужской сущности и в том, что, несмотря на несчастие, происшедшее с вами, мужское сохранилось в вас, не претерпев роковых изменений.
Очень болела за вас, когда читала те строки, в которых вы говорите врачу, что причина вашей неподвижности – стрела!
Я знаю об этом, вернее, я читала и смотрела различные кинофильмы о том, как японцы стреляют из своих национальных луков в русских. Еще я знаю, что делают они это в исключительных случаях, когда хотят выказать особое уважение к врагу, к его будущей смерти. Если я правильно информирована, самураи практикуют два вида стрел – серебряные и золотые. Золотые берегутся для особо выдающегося солдата. Если это не секрет, то напишите мне, пожалуйста, какой стрелой вам повредили позвоночник…
