Сара Райнер - Один момент, одно утро
Анне немного легче от этих слов: может быть, она не так уж нагружает Лу.
– Если вы уверены…
Но Лу уже все решила.
– Вы где?
– Сижу на ограде. – Анна беспомощно озирается. Вдоль улицы растут деревья, в отдалении от тротуара дома тридцатых годов с густыми палисадниками, она перед чьим-то участком. Таблички с названием улицы нигде не видно. У нее такое чувство, которое она испытала однажды, когда она потеряла родителей на каком-то деревенском празднике: смесь паники, страха и беспомощности. Ее голос дрожит.
– Не знаю названия улицы.
– Ладно… Никуда не уходите, но посмотрите, не увидите ли какого-нибудь ориентира.
Анна смотрит на деревья на другой стороне улицы.
– Ах, да, рядом парк между Даелсом и пляжем. Отсюда виден пляж. Могу вас встретить здесь.
– Я поняла, где вы. А где будут похороны, во сколько?
– В церкви за углом отсюда, в полдвенадцатого.
– Хорошо, у нас еще три четверти часа. Что вас заставило так рано выйти? Это же не так далеко от вас.
– Мне не хотелось оставаться со Стивом.
– Понятно. Ну, так даже лучше, – вам не надо спешить. Не торопитесь.
– Спасибо, – говорит Анна.
Туман рассеивается – не совсем, но слегка, так что она может идти. Поняв, что ей помогут, Анна испытывает крайнюю благодарность. Хотя и смутно, но она понимает, почему Лу такой хороший консультант.
– Я прошла в парк.
– Оставайтесь на связи. Я не хочу, чтобы вы упали. О чем будем разговаривать? – легким тоном говорит Лу.
– Не знаю. – Анна не чувствует в себе сил на какую-либо инициативу.
– Тогда я буду просто говорить. Это не очень увлекательно, потому что вам придется слушать меня, а я буду рассказывать, что беру с собой, но оставайтесь на связи. – Она начинает: – Зубная щетка, зубная паста, гель для душа, расческа…
И хотя Анна не вникает в то, о чем говорит Лу, – у нее в голове нет места для информации, – но сама обыденность произносимых слов успокаивает ее, дает ясное чувство утешения.
10 ч. 54 мин.
«Какая беда – иметь бойфренда, с которым так трудно», – думает Лу, пока такси пробирается сквозь центр Брайтона.
Рядом с ней лежит наспех собранная сумка. Она смотрится в зеркало водителя – немного взъерошена, но могло быть хуже, учитывая, во сколько легла, и нынешнюю спешку. Да, что дальше? Лучше предупредить маму, что ее планы изменились.
– Привет, мама. – Она пытается говорить уверенно.
– Здравствуй, дорогая. Ты уже выехала?
– Вроде того. Я прошу прощения, но боюсь, что немного опоздаю.
– Ох!
Эта тяжелая пауза означает: опять. Мать раздражена. И все же Лу не собирается поддаваться чувству вины – будь она проклята, если поддастся. Она действительно нужна Анне, и мать, конечно, должна это понять. Но, как это часто бывает, обиженный тон матери заставляет ее оправдываться, смягчать слова и объясняться.
– Я еду на похороны, – прямо заявляет она.
– На похороны?
– Это долго объяснять, расскажу, когда увидимся.
– Кто умер?
– Я его не очень хорошо знала, мы встретились в поезде.
– Что?
– Мама, я действительно не могу сейчас тебе объяснить. Это случилось на этой неделе.
– Ла-а-адно. – Лу слышит в голосе матери замешательство – и, пожалуй, недоверие. «Как она смеет! – кипятится Лу. – Почему не может просто поверить? Понять, что я бы не стала задерживаться без серьезных причин?»
– Слушай. Мне очень жаль. Я знаю, для тебя важно, чтобы я приехала. Я приеду, как только смогу. Похороны через полчаса, я побуду там, а потом сажусь на поезд. Обещаю, надолго не задержусь. Опоздаю всего на пару часов. Вот и все. Хорошо?
– Ну, ладно, – говорит мать. Лу понимает, что она едва сдерживается, но ей все равно.
– Хорошо. Увидимся. – И чтобы продемонстрировать свое раздражение, Лу прерывает связь, не попрощавшись.
* * *Анна садится и пододвигает под себя ноги, пытаясь успокоиться.
Довольно тепло для февраля, и туман, похоже, рассеивается – непонятно, то ли в самом деле, то ли ей так кажется. Ее окружают крокусы – желтые и розовато-лиловые пятна виднеются среди клочковатой травы, их головки-раструбы оптимистично тянутся к небу и издают легкий аромат – Анна не думала, что они могут пахнуть, но в таком количестве аромат явно различим, сладкий, медовый и – какой еще? Вот какой – шафранный.
Уже пришла весна. Через несколько дней после смерти Саймона зима закончилась.
А вот подъезжает такси, оно медленно движется по дороге, и водитель, наверное, высматривает ее.
Анна встает и машет рукой.
– Сядьте, – велит ей Лу, как только расплачивается с водителем. Она роется в рюкзачке. – Вот, я принесла воды.
– Спасибо.
Они сидят на скамейке молча и по очереди отпивают из бутылки. Их молчание позволяет слышать звуки, которые действуют успокаивающе – как кричат дети, поют птицы, лают собаки, а хозяева подзывают их.
– Как здесь хорошо… – через некоторое время произносит Лу. – Я и не знала про этот парк. Это далековато от Кемптауна, и у меня не было повода зайти сюда.
– Это мое любимое место, – говорит Анна. – Здесь столько всего разного. Там растут розы, – она указывает в одну сторону, – и большая лужайка, где приятно загорать. А на холме растут деревья, и там гуляют люди с собаками. Вся эта листва, по которой можно бегать, гоняться за белками… А дальше приютился волшебный закрытый садик с голубятней и гигантским деревом – там, в тени, проводятся занятия по йоге. А дальше, видите, неплохая детская площадка. Карен и Саймон водят туда Молли и Люка. – Она вздрагивает. – То есть водили. – Она вздыхает. – Я уверена, Карен и дальше будет водить их, но…
Лу касается ее руки.
– Ничего. Я понимаю, что вы хотели сказать.
Оттуда, где они сидят, видно детей постарше, которые скатывают вниз с холма огромное колесо. А дети поменьше кружатся на карусели и кричат:
– Давай, давай! Быстрее! БЫСТРЕЕ!
Один из них стоит на четвереньках, задрав голову к небу, его волосы развиваются, руки сжимают металлический поручень, он в восторге; другие сидят более спокойно. На земле, толкая поручни справа налево, справа налево, справа налево, послушно раскручивают карусель их родители.
Через какое-то время Анна говорит:
– Большое вам спасибо за то, что вы приехали. Знаете, я правда очень вам благодарна.
