Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2007)
С легкой руки Басинского сравнение с горьковским романом было подхвачено критикой, кажется, и сам Прилепин нашел его лестным. Прилепину не только слово “реализм” нравится. Он и против “социалистического реализма” ничего не имеет. “Это моя литература, да, она мне близка и понятна. Я вообще советский человек по большому счету” (“Эхо Москвы”, 2007, 27 августа).
Снова нацболовец Прилепин угодил почти всем: Басинскому — реализмом, Владимиру Бондаренко — демонстративным антилиберализмом, новой партийностью и державностью (“Завтра”, 2006, № 21). Леворадикальным противникам режима — героем-бунтарем, ненавидящим общество потребления с его свободной инициативой и социальным расслоением. Либеральным противникам всех и всяческих революций — тем, что этот герой обречен, что никакой революции эти озлобленные пацаны, громящие магазинные витрины и сладострастно сжигающие чужие машины, совершить не могут. Журнальная критика была, конечно, прохладнее, трезвее и умнее. “Новый мир” (2006, № 10) опубликовал две рецензии на Прилепина, причем оба автора, Сергей Беляков и Сергей Костырко, довольно скептически отнеслись к художественным достоинствам романа, а тем более к его идеологии, однако и они признали его общественную значимость.
И вот вышла новая книга Прилепина — “Грех” — и немедленно стала темой торопливых журналистских рецензий и поводом для очередных интервью.
Андрей Архангельский в “Огоньке” (2007, № 39), напоминая, что первый роман Прилепина был о войне, а второй — о нацболах, считает, что третий будет решающим для Прилепина: “Внешних, выпукло-острых тем не осталось, а потому изволь-ка пройти самое трудное испытание — опиши скуку и тщету повседневности”. По мнению критика, такое испытание Прилепин успешно прошел.
Мнение, что новая книга — это новая высота писателя, которая взята в последний год, кажется, утвердилось, так что не редкость увидеть и такой вопрос интервьюера: “Во многих рецензиях на „Грех” критики отмечают, как резко вы переключились с темы остросоциальной, острополитической на легкую лирику. Что же с вами такое произошло в последний год, что привело к написанию „Греха”?” <www.gazetachel.ru/razdel.php?razdel=21&id=4024>.
Прилепин отвечает уклончиво — что все его книги “в равной степени лиричны”, что он пишет о свободе выбора и герои этих трех романов раз за разом разбивают свои юные лица о те или иные твердые препятствия. Эти общие слова можно сказать о любом классическом романе: и “Евгений Онегин” о свободе выбора, и “Анна Каренина”, и “Преступление и наказание” о том же. Но почему бы на вопрос журналиста не ответить конкретно, почему бы не объяснить, что “Грех” — не роман, а сборник рассказов и что писались эти рассказы не в последний год, как наивно полагает журналист, не удосужившийся хотя бы пальцем ткнуть в компьютер и посмотреть библиографию писателя, а гораздо раньше и публиковались в разных журналах по крайней мере в течение трех лет?
То есть сначала был опубликован рассказ “Какой случится день недели” (“Дружба народов”, 2004, № 12), открывающий книгу, а потом уже роман “Санькя”. И потому пытаться проследить творческую эволюцию писателя от романа “Санькя” до книги “Грех” — затея довольно пустая.
В том, что после двух романов писатель издал сборник рассказов, видимо поскребши по сусекам и собрав все написанное ранее (включая ученические стихи), нет ничего дурного. Рассказ — вовсе не низший жанр. Но в том, что сборник рассказов назван романом, есть что-то лукавое. Финалист “Нацбеста” и Букера, лауреат премии “Ясная поляна”, Прилепин хорошо понимает, что наша премиальная карусель оставила рассказу мало шансов: начиная с Букера, премии нацелены на роман, и эта небольшая жанровая уловка дает книге шанс появиться в очередном премиальном списке.
Оценивая тот или иной сборник рассказов, многие из которых уже появлялись в печати, критики часто пишут, что, собранные вместе, они обрели иное качество. По отношению к “роману в рассказах” такая фраза была бы как нельзя более уместна. И тем не менее я не рискну ее произнести.
В то же время нельзя не заметить, что некое единство в книге есть. Все рассказы носят условно автобиографический характер: почти все они написаны от первого лица (кроме рассказов “Сержант” и “Грех”), почти во всех действует главный персонаж по имени Захар, он же повествователь, и почти все они исполнены бьющей через край жизненной энергии.
Вот Захар молодой, счастливо влюбленный, и безмятежному щенячьему счастью пары аккомпанирует четверка жизнерадостных щенков, неизвестно откуда появившихся во дворе героя (“Какой случится день недели”).
Вот он же несколькими годами раньше — в рассказе “Грех”, давшем название сборнику. По-моему, это лучший рассказ в книге. Я прочла его до того, как взяла в руки книгу, в журнале “Континент” (№ 132 /2007/), числя Прилепина автором жесткой военной прозы и нацболовского романа про нежную душу неприкаянного экстремиста, который ни учиться, ни работать не хочет от отвращения к этому миру, а вот взорвать его к черту — так это пожалуйста. И была приятно удивлена каким-то бунинским очарованием, которым веет от этого ностальгического рассказа. Семнадцатилетний подросток, приехавший к бабушке с дедом в деревню, томится юношеской любовью к двоюродной сестре. И сестру к нему явно тянет. И вот момент, когда молодые люди на прогулке оказываются наедине, и девушка, только что болтавшая без умолку, напряженно умолкает, а Захар застывает за ее плечом, “слыша тепло волос и всем горячим телом ощущая, какая она будет теплая, гибкая, нестерпимая, если сейчас обнять ее… вот сейчас...”
Но Захарка себя сдерживает (грех), и это только усиливает ощущение беспричинного счастья, которое испытывает герой.
“Как все правильно, боже мой,— повторяет Захарка, уезжая ранним утром из деревни, — как правильно, боже мой. Какая длинная жизнь предстоит. Будет еще лето другое…” “Но другого лета не было никогда”, — отрезвляюще итожит автор. Тонкий, прозрачный, светлый рассказ, весь на полутонах, в праздничных переливах юношеской радости жизни и сладостно-печального любовного томления.
Потом в книге появляется уже двадцатитрехлетний Захар, решивший было устроиться наемником в Иностранный легион, а пока пробавляющийся случайной работой, пьянством и разговорами о литературе (“Карлсон”).
Вот он в среде кладбищенских рабочих, жестоко, до беспамятства пьющий (норма — три бутылки на человека). Рассказ называется “Колеса”. После тупых разговоров и нелепых приключений с собутыльниками смертельно пьяного героя, когда он перебегает железнодорожные пути, едва не сбивает поезд: он успевает упасть на гравий насыпи и в ту же минуту видит, как перед глазами несутся “черные блестящие колеса”. Метафора прозрачна.
Вот он работает вышибалой в ночном клубе, куда однажды заваливаются московские бандиты проучить местных братков, а сам герой, разогретый зрелищем драки, с наслаждением вымещает зло на неприятном куражливом посетителе, избивая его ногами (“Шесть сигарет и так далее”).
Вот он счастливый семьянин, тетешкающий своих детей. Все прекрасно, но смерть напоминает о себе, прибирая старую бабушку героя и пригрозив ему самому: спеша на похороны на своей машине по гололеду, он едва избегает столкновения с большой фурой.
Потом снова следует рассказ из детства героя, рассказ драматический и сильный — детские игры в прятки кончаются трагедией: изобретательный мальчишка, лидер деревенской пацанвы, прячется в морозильную камеру, стоящую у сельмага, — и никто не слышит его криков о помощи… А изнутри холодильник не открывается. Мертвого мальчишку находят только через два дня. “На лице намерзли слезы. Квадратный рот с прокушенным ледяным языком был раскрыт”.
Замыкает сборник рассказ “Сержант”. Герой по имени Захар в нем отсутствует. Рассказ продолжает тему романа “Патологии”. Контрактники на базе у гористой границы, озверевшие от жары, “мужского своего одиночества и потной скуки”. Военных действий нет, очередное беспечное дежурство на блокпосту — тут как раз по законам триллера и случается атака боевиков.
Рассказ отпочковался от романа “Патологии” и написан в его стилистике, на автобиографический характер героя мало что указывает, не говоря уже о его смерти в финале, меж тем как писатель Захар Прилепин, слава богу, жив и здоров.
Неизвестно, с какой стати в сборник включены стихи, кочующие по Интернету под именем Евгений Лавлинский уже лет семь. Одну из подборок Лавлинского даже опубликовала газета “Завтра” (2001, 18 сентября). В стихах гораздо больше, чем в прозе, ощущается ученическая стилевая всеядность. Тут можно встретить умильное сюсюканье вместо лирики:
