Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать
Асаф неверно истолковал её молчание:
- Да я уже всё забыл.
Она ощутила странный укол сожаления:
- Нет, нет, ничего не забывай, - быстро сказала она, удивив его, но больше - себя, - всё, что ты там читал – это я. Всё, как есть. Теперь ты знаешь.
Он сказал:
- Не совсем. – Собственно, он хотел сказать: "Я бы хотел узнать больше", - но для него почти невозможно было говорить длинными фразами, не глотая слюну посредине.
- Так что теперь, - спросила она, немного смущённая тем, что он такой большой, и что они продолжают стоять слишком близко, лицом к лицу, - как бы, что будем делать дальше?
Ей вдруг стало не хватать её густых волос, она могла бы спрятаться в них и не чувствовать себя такой открытой, почти голой. И что за глупости она говорит? Что это за "будем делать" такое? Что у них общего? Она попыталась отойти назад и не смогла. Трещины, быстрые разломы побежали вдоль её тела.
- Как ты решишь.
- Что, что ты сказал? – не поняла она. Тепло, исходящее от него, было понятно ей гораздо больше, чем его слегка косноязычные слова. Он молчал. Что он так молчит. Она обняла себя руками, будто ей вдруг стало холодно. Опустила голову и улыбнулась сама себе так, как давно не улыбалась, ведь её же ничего не смешило. Потом посмотрела на его левое ухо, на его правый ботинок. Облизнула пересохшую нижнюю губу. Пожала плечами без причины, пошевелила лопатками, потёрла плечи. Всё это совершенно непроизвольно. Её тело начало двигаться, как будто заучивая какую-то роль в древнем ритуале или танце, по правилам, установленным заранее, за миллионы лет до этого, и она ничего не могла с этим поделать.
- Всё, что я решу? – улыбнулась она, и кто-то в её сердце понёсся скоростным слаломом. Асаф тоже улыбнулся. Пожал плечами. Поднял руки над головой, потягиваясь. У него вдруг свело всё тело. Он потопал слегка, освобождая мышцы ног. Провёл рукой по растрёпанным волосам. Спина, у него ужасно чесалась спина, вверху между лопатками, куда невозможно дотянуться самому.
Её улыбка стала шире:
- Но ты же говорил, что пришёл отдать мне Динку. Ты её отдал, верно? Что дальше?
Он углублённо рассматривал носки своих ботинок, никогда не обращал внимания, какой у них интересный дизайн, какое захватывающее сочетание чёрного верха с белыми подошвами. Через секунду они стали казаться ему глупыми, уродливыми и, главное, до ужаса большими: как он мог целый год ходить в этих чудовищах? Неудивительно, что все над ним смеялись. Неудивительно, что Дафи его стыдится. И сейчас самый важный и значительный вопрос, успела ли Тамар их заметить, или что-то ещё можно спасти? Осторожно, но быстро он поставил один из них позади второго и чуть не потерял равновесие. Только этого не хватало, упасть тут перед ней. Что делать, чёрт побери? Его лицо моментально вспыхнуло. Кто знает, сколько прыщиков выскочило у него в эту минуту. И спина нестерпимо чешется. Что с ним происходит?
Он снова потянулся плечами и всей тяжестью рук, потом сложил их на груди, словно черпая силу из себя самого, и сказал, сам не веря своей смелости:
- Если хочешь... я хотел сказать, может быть, ты хочешь, чтобы я остался?
- Да, да. – Она испуганно замолчала. Откуда вырвались эти два "да"? Это то, чего она хочет? Когда у неё успело возникнуть такое желание? Что у них общего? Она его совсем не знает. Почему она готова посвятить его в самое важное, самое личное своё дело? – Подожди минутку, - принуждённо засмеялась она, становясь вдруг старше него на много лет, - ты вообще знаешь, куда ты влез?
Асаф колебался. Он понимает, что она убегает от кого-то, сказал он, и он видит, что Шай, э... не совсем...
- Он уже почти год на героине, - резко сказала Тамар и ждала его реакции. То, что она увидела на его лице, принесло ей облегчение. – Я здесь с ним с позавчера. Сейчас он в порядке, но перед самым твоим приходом у нас тут было...
- Да, - сказал Асаф, - я слышал. Но почему он так?
- У него ломка. Знаешь, что такое ломка?
Асаф понимающе кивнул. Ещё одна возможность, не менее вдохновляющая, начала вырисовываться в нём. Наркотики, которые она покупала, может быть, они не для неё?
- Сегодня ночью, завтра и завтра ночью будет кризис, - сообщила она твёрдым голосом, тщательно изучая влияние своих слов на него, - кризис ломки. Так мне, по крайней мере, сказали несколько э... специалистов.
- Лея?
- Что?! – от неожиданности её голос лишился официального покрова и остался голым, сбросив с себя всё чуждое. – Да, и Лея тоже. – Молчание. Она вперила в него пронизывающий взгляд, начиная смутно догадываться, что он ещё не раз и по-всякому будет её удивлять, и понимая, что сейчас у неё нет времени, чтобы это усвоить, и будет лучше, если она вернётся на твёрдую почву фактов. – Обычно в таком состоянии, как у него, ломка длится четыре-пять дней. Два с половиной уже прошли. Так что подумай, уверен ли ты, что хочешь остаться, потому что будет нелегко, – и, подождав, добавила с усталой рассудительностью, - да и зачем тебе это нужно.
- Что, нет, всё в порядке. Ты только скажи мне...
- Да? – она уже отошла, чтобы помочь Шаю, который протягивал руки, как слабосильный младенец. Но она отошла ещё и для того, чтобы дать Асафу время уйти, сейчас, когда он всё знает, и до того, как почувствует себя обязанным.
А он уже стоял рядом с ней:
- А почему... почему он в таком состоянии? У него здесь нет наркотика?
- Он пробует здесь избавиться от зависимости. Мы... – она не знала, как сказать, - мы вместе пробуем, чтобы он избавился.
Шай закричал. Острая боль скрутила его. Состояние полусна моментально перешло в болевые судороги и крики. Тамар посмотрела на Асафа. Их интимная минута закончилась. Её глаза говорили: "Ты остаёшься?", и его глаза сказали, да. Она сказала:
- Давай отведём его в пещеру.
У Асафа были ещё вопросы. Ему было, что рассказать ей, о Теодоре, например, которая вышла. Но сейчас он должен был действовать. Решительно действовать и больше ничего. Он подхватил Шая под руки, помогая ему встать, и удивился лёгкости его тела: как будто внутри Шай был совершенно пустой. Он хватался за плечи Асафа, как утопающий. Асаф подумал, что это странно, они ведь даже словом не перемолвились с Шаем, а уже так держатся друг за друга.
Эта мысль снова и снова возникала у него, десятки раз в течение этого вечера и ночи, пока совсем не растаяла. Шай кричал и плакал, его рвало на всё вокруг. Иногда он лежал, глядя в пространство, и до крови расчёсывал себе руки и ноги. Примерно раз в минуту он громко и широко зевал, почти выворачивая челюсти. Засыпал на минутку от слабости, и внезапно его скручивало и почти подбрасывало в воздух от сильной боли. Асаф и Тамар всё время за ним ухаживали. Чистили, мыли, переодевали, поили, вытирали. Асаф не заметил, как зашло солнце, и настала ночь. Время складывалось не из минут, а из действий. Каждое мгновение находилось что-то ещё, что нужно было сделать. В пещере слышался только голос Шая. Тамар и Асаф почти не разговаривали. Они быстро выработали язык взглядов и жестов, как операционная бригада или как два водолаза на глубине. Асаф отбросил все мысли о мире за пределами пещеры. Мира не существовало. Не было дорогих ему людей, не было Носорога, который мог вызвать полицию на его поиски, и не было тех, кто гнался за Тамар и за ним. Когда он думал о двоих сутках, проведённых Тамар здесь, наедине с Шаем, то не понимал, как она это выдержала. Потом ему пришло в голову, что, с тех пор, как она здесь, она, наверняка, не сомкнула глаз. Но он не слышал от неё ни одной жалобы. Она склонилась над Шаем, он передал ей полотенце, она отдала ему пустую ёмкость для воды и показала глазами, чтобы принёс полную. Её губы изобразили слова "туалетная бумага", и Асаф подумал, что губы у неё красивые, как нарисованные. Он пошёл в угол пещеры и принёс два рулона. Она уже сняла с Шая брюки. Асаф взял из её рук грязную бумагу. В ту же минуту они оба заметили, что на Шае надеты трусы со щенком Снуппи, они уставились на них, потом переглянулись, подтверждая, что это правда, Снуппи среди всего этого.
***Час, ещё один. Три часа, пять часов. Восемь. В те считанные минуты, когда Шай спал, они почти не разговаривали. И от усталости, и оттого, что это выглядело бы странно, вдруг завести вежливую беседу, как будто они только что встретились. Они опускались на землю рядом со спящим Шаем, укладывались поперёк второго матраца, ногами на земле. Глубоко дышали, уставясь в потолок, на стены пещеры, безуспешно пытаясь вздремнуть. Старались не касаться друг друга. Каждый из них чувствовал, что присутствие второго заряжает его новыми силами, подстёгивает, но, в то же время, мешает спать. Иногда Тамар улыбалась ему жалкой, сочувственной улыбкой. Зачем тебе это нужно, извинялась её улыбка, и Асаф улыбался ей в ответ своей самой лучшей, самой уверенной улыбкой. Но она видела, как он сдал, как это его подавляет - не физические усилия, он казался ей неиссякаемым, сделанным из стойкого материала, а страдания Шая и та действительность, в которую он внезапно оказался втянутым без всякой подготовки.
