Виктория Хислоп - Нить
– Но что же мне, по-вашему, делать? – в отчаянии взмолилась Катерина; пусть Ольгино слово станет решающим.
– Можно подождать, когда придет любовь, – грустно ответила Ольга, – но ведь может случиться и так, что она не придет никогда.
Мнения трех женщин, которые желали ей добра, как никто другой, подтолкнули ее навстречу неизбежному.
Через месяц состоялась скромная свадьба. Оказалось, что у Григориса Гургуриса нет родственников, не считая единственного племянника, и других гостей тоже было немного: Евгения, София, Мария, Павлина, две девушки из отделочного цеха, управляющий из Верии и Константинос Комнинос. Катерина написала и матери, пригласила ее на свадьбу. Зения прислала поздравление, но ответила, что больна и приехать не сможет.
Все восхищались простым отрезным платьем невесты, но сама она знала, что вложила в него меньше любви и труда, чем в любое из сотен других, сшитых ею. Современная мода на прямые силуэты помогла скрыть недостаточную пышность фигуры, и в венке из свежих розовых бутонов на темных, коротко остриженных волосах Катерина могла бы сойти за пятнадцатилетнюю.
После церемонии состоялся обед в отдельном зале отеля «Эрмес-Палас». Жених и кириос Комнинос были там как дома, а остальные гости чувствовали себя не в своей тарелке. Дом Комниноса был самым роскошным местом из всех, в каких Катерина когда-либо бывала, но этот отель побил все рекорды по количеству мрамора, позолоты и лепнины. Все тут было чрезмерно – от множества серебряных ножей и вилок на столе до букетов, таких огромных, что из-за них Катерине было почти не видно гостей. Ветки жасмина и глицинии не помещались в огромной вазе в центре стола, которой хватило бы на весь задний двор ее дома.
Напротив каждого гостя был целый строй бокалов, стоявших в ряд, как трубы органа, и почти все полны до краев. Катерина только пригубила из каждого, но все равно ей ударило в голову, и, попрощавшись с гостями, она поднялась по широкой лестнице не слишком твердой походкой. Эту ночь им с ее новоиспеченным мужем предстояло провести здесь.
После первого поцелуя в брачную ночь она едва не упала в обморок от омерзения. Изо рта у Григориса крепко пахло застоялым табаком, а почувствовав на губах горько-кислый вкус его прокуренного языка она, никогда не курившая, почувствовала, что ее вот-вот вырвет. После поцелуя предстояло выдержать еще одно испытание. Катерина как-то уже видела ноги Гургуриса, когда он вызывал ее к себе в кабинет, чтобы подшить ему новые брюки, и теперь волосатость его тела ее не удивила, но его необъятная толщина без одежды выглядела настолько отвратительно, что она и вообразить себе не могла.
Он расстегнул рубашку, и его жировые складки вывалились наружу. Стекли к бедрам и повисли, колыхаясь, словно какое-то живое существо. Весь его огромный живот был изборожден варикозными венами, будто реками, и Катерина увидела, что его свисающая грудь вдвое больше ее собственной.
Катерина тем временем тоже разделась и почувствовала, что новоиспеченный муж внимательно разглядывает ее. Он коснулся ее шрама и тут же отдернул руку с явным отвращением. Она привыкла носить одежду с длинным рукавом зимой и летом, и теперь ее изуродованная рука оказалась для Гургуриса полной неожиданностью.
Алкоголь несколько притупил ее страх перед тем, что должно было произойти дальше, и все равно она подумала, что сейчас задохнется, когда его огромная туша взгромоздилась на нее сверху. Он быстро достиг желаемого, и вскоре, без дальнейших разговоров, они уже оказались в разных концах огромной кровати. Катерина полежала немного, разглядывая непривычной формы лампы и мебель, а затем провалилась в глубокий сон. Кровать с пологом, с гладкими льняными простынями и пухлыми перьевыми подушками оказалась исключительно удобной.
На следующий день Катерина уже по-настоящему вошла в новую жизнь. Она еще раньше собрала все свои вещи на улице Ирини, и теперь за ними послали фургон, чтобы отвезти в дом Гургуриса в западной части города. Это был новый и довольно безликий дом на улице Сократус, купленный два года назад, в то самое время, когда Гургурис прибрал к рукам мастерскую Морено. Дом располагался фасадом на север, в нем были маленькие окна и тяжелые портьеры, но не это было главной причиной полумрака, стоявшего в комнатах почти весь день. Катерина обнаружила, что ее муж маниакально бережет мебель от света.
– Так куда полезнее для обивки, – хвалился он. – Пусть солнце в окна зря не жжет – Гургурис мебель бережет! – Это была одна из его бесконечных поговорок, к которым Катерине предстояло привыкнуть.
Уже потом она заметила, что больше всего на свете он обожает такие вот бойкие стишки. Если ему случалось сложить две строчки в рифму, он повторял их без конца, обычно с радостной улыбкой, ожидая похвал. Раз в неделю он публиковал рекламные объявления на первой полосе газет и почти все вечера проводил, сочиняя к ним тексты.
«Вас ждет успех! В наших платьях затмите всех!»
В первый же день Катерина поняла: Гургурис хочет, чтобы она сидела дома.
– Думаю, для начала тебе нужно несколько дней, чтобы здесь освоиться, – сказал он. – А там подумаем, стоит ли возвращаться на работу в мастерскую. Скажем, на полдня?
Ей никогда не приходило в голову, что придется бросить работу. Она растерялась. Правда, в мастерской стали относиться к ней совсем иначе, как только узнали, что она выходит замуж за Гургуриса, и все же ее неудержимо тянуло обратно в отделочный цех, на свое рабочее место.
Утром Катерина приступила к изучению новой обстановки. На первом этаже было две больших комнаты, не считая кухни и столовой. Одна служила гостиной, вторая – кабинетом. Последний почти целиком занимали письменный стол и книжный шкаф, где стояли в алфавитном порядке труды древних философов. Катерина осторожно сняла с полки один из томов и, открыв, по тому, как туго сгибался переплет, поняла, что его никто никогда не читал. Одна книга стояла отдельно, и название на ее обложке было, как догадалась Катерина, немецкое: «Also Sprach Zarathustra»[7].
Она не удержалась и раскрыла ее. Ей было известно, что муж немного знает немецкий, но вряд ли настолько, чтобы свободно читать. На титульном листе стояло посвящение: «Für Grigoris Gourgouris. Vielen Dank, Hans Schmidt. 14/6/43»[8].
Катерина захлопнула книгу. Она уже поняла достаточно: Гургурис был в дружбе с каким-то немцем. Она с отвращением поставила том обратно на полку, решив поскорее забыть о том, что видела.
Во всех комнатах был одинаковый темно-бежевый линолеум на полу, на стенах кремовые обои с тиснением, а двери, плинтусы, рейки, на которых висели картины, оконные рамы и ставни (всегда закрытые) были выкрашены в стандартный, практичный коричневый цвет.
На полу было несколько ковров и один-два пейзажа на стенах в каждой комнате. Мебель в основном новая, некоторые кресла и диваны выглядели так, будто на них никто никогда не сидел. На длинном обеденном столе, вокруг которого стояло восемь стульев, а в центре – канделябр, не было ни одной царапинки, застекленный буфет в том же стиле был совершенно пуст. На буфете стояла огромная хрустальная ваза без цветов.
Катерина начала распаковывать свои немногочисленные пожитки. Икону, которую подарила ей на свадьбу Евгения, поставила на пустую полку в гостиной. В этом безликом доме она казалась одинокой и какой-то неуместной. Фотографию Евгении Катерина решила не ставить на буфет. Пусть лежит вместе с заветной фотографией Димитрия в коробке, спрятанной в шкафу под одеждой.
Кухня оказалась хорошо оборудованной, с современной плитой, а заглянув в шкафчики, Катерина увидела целые ряды вставленных друг в друга алюминиевых кастрюль и сковородок. Совсем не то, что на улице Ирини.
Идеально подогнанные ставни не только задерживали свет, но вдобавок еще не пропускали воздух, и во всех этих мрачных комнатах стоял один и тот же удушливый запах пыли и плесени.
Катерине хотелось распахнуть все окна и двери, поставить во все вазы свежие цветы, но она полагала, что мужу этот дом нравится таким, как есть, а значит таким он и должен оставаться.
Дом был просторный, и это могло бы показаться роскошью, но Катерина считала, что места тут слишком уж много для двоих. Все это нагромождение разноцветных ковров, одеял и вышитых подушек было так не похоже на ее прежнее обиталище, что возникало чувство, будто она попала в другой мир.
Наверху, в спальне, стоял огромный пустой шкаф, и Катерина повесила туда несколько платьев. Для женщины ее профессии одежды у нее было немного, и муж уже выразил желание, чтобы ближайшие месяцы она посвятила шитью новых нарядов для себя.
– Моя малышка должна выглядеть красоткой! – сказал он утром, похлопывая ее пониже спины. – Так что берись за дело, сшей себе что-нибудь. У тебя же есть швейная машинка?
