Лахезис - Дубов Юлий Анатольевич
Именно поэтому, поучает нас автор предисловия, эту, безусловно, занимательную книжку надлежит воспринимать как не лишенный художественных достоинств портрет эпохи, обличающий пороки буржуазного общества и убедительно показывающий обреченность индивидуального бунта без участия широких народных масс.
Ну что ж. Правильно сказал автор предисловия. Если уж рубить, то до самого седла — дальше сам развалится. Ну и Квазимодо, конечно же, все правильно, пусть у него все сложится. Пусть проживет вторую половину жизни свободным человеком, независимым от всей этой сволоты, да еще и преисполненным чувством выполненного долга. Любимая женщина рядом. Может, и с детьми как-то устроится, хотя возраст у нее уже… но для такого дела стоит и не закрывать игру, подкрутить что-нибудь по части научных достижений. Не все ж одному только Аврааму такое счастье на старости лет.
А ведь я ему еще столько не рассказал! Про регату прямо под окнами, в июне, про яхту с ярко-красными парусами, возникающую из-за соседнего мыса, про луг между домом и лесом: надо будет непременно подсказать ему, какое невероятное ощущение возникает, когда сидишь на верхней веранде, смотришь на этот луг, а из динамиков — старые вальсы. «Дунайские волны». Про птиц я еще ему не сказал. Про оленей — ну этих он сам увидит, даже раньше, чем Людмилу, они по вечерам у ограды трутся. Ежики под крыльцом…
А вот он о чем-то спрашивает. Ну да, понятное дело. Материальная сторона вопроса.
— Тебе ни о чем не придется беспокоиться, Квазимодо, — говорю ему я, который там. — Ты просто определись, сколько тебе нужно денег. Сколько сам захочешь, столько у тебя и будет. У Людмилы запросы скромные относительно. Но это они у нее сейчас скромные, пока она в себя не пришла и не освоилась окончательно со своим новым положением. Единственное что — определяться тебе надо будет быстро. Очень быстро. Еще до прибытия на место. Я тебе советую — не жмись и не скромничай. Что решишь, то и будет. Потом уже не переделаешь. Я бы хотел, чтобы у тебя с этим никаких проблем не было, чтобы не пожалел потом, что хочешь еще того и этого, а уже не хватает. Желай с запасом. Рассчитывай лет на сто. Ты, конечно, столько не проживешь, но остатком либо сам распорядишься, либо наследники твои.
Вот твой паспорт — посмотри и запомни фамилию, имя, отчество и еще год рождения непременно, потому что на этом многие ловятся, если попадется въедливый пограничник. Поедем мы с тобой через Украину. С этим же паспортом ты отправишься в Грузию, но там его потеряешь немедленно по прибытии. В Грузии у тебя будет другой паспорт — вот он, но я его сейчас тебе не отдам, покажу только. Видишь, здесь уже стоит пограничная отметка, по которой ты прибыл в Тбилиси из Киева еще вчера. И визы все на месте: Шенген, Швейцария, Соединенное Королевство. Из Грузии, где мы с тобой попрощаемся, вылетаешь в Цюрих — вот билет. По ту сторону швейцарской границы тебя встретят — у водителя будет в руках плакатик с надписью: «ParkHotel». Он довезет тебя до Базеля. У тебя в аэропорту будет пара часов свободных, потом рейс на Лондон. В Хитроу плакат будет тот же, а водитель другой. Ну а еще часа через три-четыре ты уже будешь на месте.
Опять он про деньги — нуда это естественно. Вот тебе конверты — посмотри. Здесь украинские гривны, тут грузинские лари. Пять тысяч евро — в Базеле или уже в Хитроу обменяешь на фунты. Сразу все не меняй, решат, что ты гангстер или наркодилер. Кредитку твою мы сейчас порежем на мелкие части, и я их разбросаю по нескольким урнам — она тебе больше не понадобится. Какую? Да обе! Сбербанковскую заблокируют немедленно, как только выяснится, что ты пропал. А ту, которая от компании Тредмилл, она хоть и продержится еще дня три, пока примут меры, но пользоваться ей никак нельзя, если не хочешь, чтобы вычислили твое местонахождение.
Ты не переживай, Квазимодо, из-за денег на Лерне. Считай, что их и не было никогда. Твои капиталы — настоящие, а не эти гроши, — теперь совсем в других местах. Ты же не будешь изображать сейчас, будто не понимал все это время, чем занимался. Это не столь важно, что воровали они, а ты всего лишь исполнял техническую функцию. Она вовсе не технической была, Квазимодо, она была принципиально важной, которую не всякому доверят, а только специально подобранному и многократно проверенному человеку, — тебе то есть. Времени совсем уже осталось мало, поэтому в деталях рассказать не смогу, но всю твою жизнь тебя держали, поднимали и готовили к тому, чтобы в тот момент, когда позарез понадобится такой человек, именно ты, а не другой кто-то, оказался на этом месте.
Ты же не захочешь остаток жизни вот так и просидеть в своей одиночке, которую чисто из насмешки называют офисом? Ты ведь заключенный, Квазимодо, самый настоящий заключенный. Даже здесь, у себя дома, ты всего лишь на пару часов освободился от надзора, потому что гроза и вырубились подстанции. Что ты видел за последние годы? Что у тебя есть? Человек, которого ты считал своим близким другом, всю жизнь тебя предавал и вытирал об тебя ноги. Ты подарил ему женщину, единственную, которую любил по-настоящему, он поиграл с ней и выкинул на улицу с приличным, отдадим ему должное, выходным пособием. Посмотри в зеркало, Квазимодо. Тебе нравится то, что ты видишь? Да, ты скажешь мне, что он не нарочно подставил тебя под залп картечи. Я согласен, ему вовсе не хотелось, чтобы тебя изуродовали, он вообще об этом не думал. Квазимодо, неужели ты не понимаешь, что он в тот момент просто о тебе не думал, а если и подумал бы, то ничего бы не изменилось! А месяцы, которые ты провел за решеткой, тогда, в девяносто третьем, когда он развлекался на средиземноморском берегу, — они ничего не стоят, Квазимодо?
Ты никогда не задавался вопросом, в чем смысл жизни? Не вообще, а именно твоей? Ты бы мог стать отличным биологом, как твой отец, или юристом, раз тебя этому обучили, но ты слепо потащился за своим другом и получилась из тебя среднего размера комсомольская конторская крыса. Ты мог любить и быть любимым, но твоему другу понадобилась игрушка на время, и ты ему эту игрушку подарил, да еще гордишься по сей день своей самоотверженностью. Ты мог хоть чуточку улучшить этот сволочной мир, но ты никого не жалел и хладнокровно топтал других людей, если это поднимало — в том числе и тебя — еще на одну ступеньку успеха. Ты мог бы стать человеком, которого будут уважать, любить, чье мнение будет иметь значение, про кого можно будет сказать однажды, что жизнь его была наполнена смыслом, — а получился из тебя всего лишь помост, на котором твой друг и его хозяева (да-да, ты ведь понимаешь прекрасно, что у него есть хозяева, а сам он, несмотря на блеск и мишуру, всего лишь лакей) строят сияющее здание своего благополучия.
И вот это твое великое самопожертвование — к чему оно привело? Посмотри вокруг себя, Квазимодо, загляни в свое сердце. У тебя украли жизнь, посадили в камеру на задворках московской промзоны, у тебя не осталось ничего, что ты мог бы назвать своим, ты обслуживаешь шайку державных воров и будешь делать это завтра, через год, через пять лет, пока они все не сбегут на Запад, к охраняемым тобою сокровищам, и твой друг свалит одним из первых, а тебя забудут, поверь мне, как забыли никому не нужного старика Фирса, и ты успеешь только дозвониться в последний момент, когда уже начнут выламывать входную дверь, а в ответ услышишь знакомое: «Старик, тут ситуация, понимаешь, ты найми себе лучших адвокатов, мы все оплатим».
Я вижу, что ты задумался, Квазимодо. Это правильно. И вот теперь я тебе скажу: у тебя есть последний и единственный шанс все изменить. Посмотри — я все приготовил. Какие знакомые названия, не правда ли: Абакус, Эйсер, Белмонт. И еще — Соммерфильд, Крипто, Уэстбери. А вот это Лотте, Тренч, Бушмилл? И все прочие, от А до Z, ты же их помнишь наизусть, Квазимодо. Их здесь девятьсот шестьдесят три, за минусом злополучной Лерны, у которой протектором мсье Франсуа Огон, — ты ведь догадываешься, что это не настоящее имя, Квазимодо, а настоящее тебе прекрасно известно, ты же не идиот. Поставь свою подпись, — и завтра же во всех девятистах шестидесяти трех трастах сменятся поверенные. Еще через день поменяются бенефициары и директора, будут заблокированы все кредитные карты и отозваны нынешние подписи на банковских счетах. Ты еще не успеешь доехать до своего нового дома, как вся эта банда, рассевшаяся в высоких кабинетах, окажется нищей. Кроме, понятное дело, господина Франсуа Отона, которому достанутся твои личные четырнадцать миллионов евро, прикрытые компанией Тредмилл и трастом Лерна.
