Братья - Чен Да

— Куда вы меня ведете? — спросила я.

— На другую сторону улицы, — ответил мужчина.

У меня шевельнулись подозрения.

— Вы арестуете меня?

— Нет, конечно нет. Здесь безопаснее.

Меня отвели в здание, оставили в пустом кабинете и попросили подождать. Я подумала о своих сиротах, у которых их первый праздник Нового года был испорчен этим пожаром, и вздохнула.

ГЛАВА 40

Я одернул свой китель, пригладил волосы и надел фуражку. Я не знал, какими будут мои первые слова и что я вообще собираюсь делать. Суми находилась всего лишь в нескольких шагах от меня за тонкой перегородкой. С высоко поднятой головой я открыл дверь. И посмотрел прямо на нее.

Суми вздрогнула и встала. Потом глубоко вздохнула, придерживаясь одной рукой за спинку стула для опоры, а другую руку прижав к губам. Но все же я услышал слабый вскрик. Я видел, что она вот-вот упадет.

Я подбежал к ней и заключил в объятия. Суми! Я целовал ее быстро, безумно, совершенно ослепнув и оглохнув от страсти. И с той же страстью она отвечала мне. Мы ничего не говорили. Все, что надо было сказать, выразилось в этих поцелуях, в том, как мы прильнули друг к другу.

— Как?! Ты выжил? — спросила она. Суми приподнялась на цыпочки и дотронулась до моего лица, все еще не веря.

Смеясь сквозь слезы, я рассказал Суми о своем побеге через море, о том, как в тюрьме меня объявили умершим, о том, как долго я разыскивал ее, о пропавших документах сиротского приюта в Фуцзяни. Моя речь была несвязной. Я перескакивал с одного на другое. Это был просто поток слов. Я не мог закончить некоторые предложения, терял мысль, сбивался, но когда она попробовала перебить меня и поделиться рассказом о своей жизни, я обнимал ее и закрывал рот поцелуем, а потом продолжал говорить о себе, о том, почему я здесь. Когда наконец я рассказал обо всем, с моей души свалилась тяжесть, я избавился от этого груза.

— Я знала, что ты когда-нибудь станешь выдающимся человеком. Я знала. — Глаза Суми сияли восторгом и любовью.

— Но ты мне еще ничего не рассказала о себе.

— Ты не давал мне такой возможности, — засмеялась она.

— Прости меня, любимая. Теперь я весь внимание.

Мне показалось, что она растрогалась, когда услышала, что я назвал ее «любимая». Ее несвязный рассказ состоял из отдельных эпизодов ее прошлого, из ярких моментов. Он был похож на стихотворение, образы наслаивались один на другой, пока не зазвучала слаженная мелодия ее жизни, начиная с той ночи, когда я видел ее в последний раз замершей в свете луны. Временами ее повествование звучало подлинной симфонией со множеством голосов, а иногда затихало до еле слышного одинокого и пронзительного шепота. Она прижалась головой к моей груди. Я смахивал слезы, удивляясь, что они у меня еще остались.

— Ох, Шенто. — Она улыбнулась. — У меня есть для тебя самый лучший подарок. — Она взяла меня за руку.

— И что же это? — спросил я.

— Тай Пинь. Твой сын.

Я перестал дышать.

— У меня есть сын?

— Он появился после той ужасной ночи, когда ты совершил побег.

— У меня есть сын, — повторил я, не веря своим ушам.

— У нас есть сын.

— У нас есть сын. — Я сильнее прижал ее к себе и поцеловал. Мое сердце до краев наполнилось благодарностью.

— Ты счастлив?

— О, Суми, — попытался произнести я. — Я так счастлив.

Суми нежно поцеловала меня. Я ответил жарко, настойчиво и требовательно. Расстегнул ее платье, оставляя мелкие царапины на ее тонкой коже своими короткими ногтями, и она воспламенилась. Я спустил брюки и поднял подол ее платья. Она вся дрожала от нетерпения и желания. Я тоже. Пока все происходило, я хватал губами пальцы ее левой руки, сначала нежно, потом жадно впиваясь в каждый из них. Закрыв глаза, я схватил ее правую руку и перецеловал все пальцы на ней, пока вдруг не замер, когда что-то привлекло мое внимание.

— Что это? — спросил я, поднимая голову. — Обручальное кольцо?

Она заморгала, приходя в себя, и кивнула.

— Кто он?

— Я познакомилась с ним через несколько лет после того, как ты исчез. — Она обняла меня.

Я молчал.

Суми спокойно продолжала:

— Я все ждала и ждала тебя. Потом пришли следователи из тюрьмы, а позже и свидетельство о твоей смерти. Я была совершенно убита. Каждый день я ходила к морю, стояла у самой кромки воды, я была одна. Только я и рассвет. Я хотела покончить с собой, хотела умереть, чтобы встретиться с тобой вновь в раю…

Я крепче прижал ее к себе:

— А где этот человек сейчас?

Мои слова не дошли до нее. Глаза Суми были затуманены воспоминаниями давно прошедших дней…

— Но я не смогла. Каждый день я чувствовала, как богиня моря Мазу раскрывает мне свои объятия и сладко улыбается: «Иди ко мне, дитя! — звала она, — иди ко мне!» Каждый день я подходила все ближе к краю утеса. Однажды в штормовой день я бросилась в самую пучину вод… в каменистом Шанпане. Старый рыбак вытащил меня своей сетью. Я не могу умереть, решила я. Мазу не хочет этого. Потом я начала прибавлять в весе. Я с жадностью поедала всякие соленья. Однажды я стащила немного маринованных овощей из столовой. Директор исключил меня из школы. Ха! Быть исключенной из приюта — что может быть хуже?

Я продолжал обнимать ее, позволяя выговориться, открыто вспоминать. Выплакать свои застарелые обиды, чтобы она снова смогла смеяться. Прошлое стало черной стеной, мешающей ей смотреть на мир. Оно отделяло наши сердца друг от друга. Теперь Суми постепенно разрушала эту стену, по кирпичику разбирая ее.

— Ты знаешь, за что? — спросила она.

— О чем ты?

— За что меня исключили?

Я покачал головой.

— Я была беременна… твоим сыном. — Она отстранилась и взглянула мне прямо в глаза. — Твоим прекрасным сыном. Все в нем — это ты. То, как он говорит, как ходит, как пахнет… Какое великолепное имя — Тихий океан.

— Он должен быть уже большим мальчиком.

— Ему семь лет, — сказала Суми.

— Не могу поверить, что у меня есть сын.

— Потом мой жених спас меня из когтей другого дьявола и сделал все, чтобы я поступила в университет. Он опубликовал мои воспоминания и помог мне растить сына…

— Понимаю.

— Нет, ты не понимаешь. Ты не знаешь боли, страха, мучений. Я родила Тай Пиня в канаве возле госпиталя, из которого меня вышвырнули. Они плевали на меня. Я чуть не умерла от потери крови.

— Суми… мне так жаль.

— Потом пришел мужчина, единственный свет в моем мире тьмы… его благородство, великодушие, то, что он рисковал своей жизнью. Ты не понимаешь, ты не знаешь, что я почувствовала, когда я увидела его. Это было все равно, что встретиться с тобой.

— Понимаю.

— Нет, не понимаешь. Много раз в те мрачные дни мне хотелось поменяться с тобой местами. Лучше бы я получила все эти пули в голову, а ты бы выжил, забрал нашего сына в горы, взбирался с ним на пики, нес бы Тай Пиня на своих сильных плечах, чтобы увидеть рассвет завтрашнего дня. Я была бы счастлива и довольна ролью безмолвного духа, следящего за вами и желающего вам счастья. Духом, который бы надеялся, что ты найдешь для Тай Пиня маму, ставшую заботиться о нем, и будущую жену, которая станет любить тебя так же, как любила я. Я бы ревновала, но не сердилась, потому что я бы уже жила на темной стороне жизни, а ты принадлежал бы светлой стороне…

— Я правда понимаю. Поверь мне. И очень благодарен тебе. Я хочу, чтобы ты отвела меня к этому благородному и великодушному мужчине и моему сыну. Я хочу выразить признательность ему за то, что он сделал для вас.

— И что потом?

— Потом я хочу вернуть вас, — твердо и тихо сказал я.

Ее огромные глаза внимательно изучали меня.

— Ты все еще любишь меня? — спросил я.

— Да.

— А его ты тоже любишь?

— Да. — Суми опустила голову.

— Так же сильно, как меня?

— Как бы я хотела, чтобы меня было две. Одна — для тебя, вторая — для него.