Контора - Алейников Дмитрий Александрович

— Двадцать шесть, — поправил обалдевший от таких новостей Макар.

— Ну, это, положим, у него рожа треснет, — зло огрызнулся Витек. — Наверняка отдел худо-бедно работал. А его моральный ущерб ни хрена не стоит. Так что — двадцать.

— Так, а эти... двадцать тысяч? Ты что, собираешься их платить?

— А какие варианты? Поторговаться с «черными»? Слишком дорогое удовольствие!

— Давай пригласим солнцевских. Они ведь предлагали «крышу»...

— Ты что, детективов начитался? Солнцевских! — Витек выхватил у Макара грейпфрут и с размаху швырнул его в кухню. С кухни донесся грохот: увесистый плод снес со стола хлебницу.

— Нужно было начинать платить тогда, когда они предлагали под них уйти. А теперь поздно. Это что тебе, бригада сантехников? Пригласить! Корки! Сдерут солнцевские незнамо сколько, отмажут или нет — большой вопрос. Как ни крути, Рината мы подвели, убытки он понес. Платить придется. Пригласить! — Витек крутанул пальцем у виска. — Я периодически удивляюсь: зачем тебе голова? Гвозди ты забиваешь молотком, пилишь пилой... Мозг совершенно не используется!

— Да?! — Макар вскочил, сжав кулаки. — Зато твоих мозгов вполне хватило, чтобы влезть в это дерьмо! Что ты тут швыряешься вещами?!

— Вот как? Так это я виноват?!

— А кто, интересно? Все было нормально, пока мы не полезли в эти дилеры. Работали спокойно... Вернее, я работал, а ты все портил, потому что руки растут невесть откуда!

— Ты мои руки не трогай, а то я тебе покажу, что они умеют!

— Покажи-покажи!

Еще несколько междометий, и приятели сцепились, словно два огромных краба, тесня друг друга к стенам и встряхивая в попытке вывести из равновесия. Что-то мешало разгоряченным приятелям нанести настоящий удар. Они лишь пыхтели, проверяя друг друга на устойчивость.

Силы оказались приблизительно равны. Вскоре оба утомились, и потасовка потеряла накал, а главное, актуальность: пар был выпущен, аргументы исчерпаны, честь защищена.

— Ладно, — подвел итог Витек, отпуская Макара. — Потом еще подеремся.

— Не забыть бы.

— Сейчас нужно сгребать всю наличность и рвать к Цорхия.

— А сколько у нас есть?

— Двадцать штук и есть. Почти. Кстати, хорошая новость в том, что мы можем забрать себе развороченные холодильники и попытаться продать.

Макар покачал головой:

— Может, сначала поторгуемся? Что-то много он накрутил...

— Поторгуемся обязательно. На месте. У тебя там мороженого нет? Тогда бросай все. Поехали!

С чем люди идут на встречу выпускников? То есть с какими чувствами? Сложный вопрос, а ответ прост: с разными. Кто-то с первобытным восторгом от предстоящей встречи со свидетелями и соучастниками минувших счастливых лет; кто-то с трепетным предвкушением свидания с первой любовью; кто-то заранее придумывает оправдания для закадычного друга: «Извини, я не звонил, не писал, не передавал приветов шесть лет, потому что...»; кто-то идет, распираемый гордостью за оставшиеся позади годы, а кого-то, наоборот, тяготит клеймо неудачника. Шесть лет разделяло Бориса с его одноклассниками. Срок, казавшийся ему сейчас вечностью. Уроки, звонки, переменки, мешковатая синяя форма — все это осталось так далеко позади, что даже не хотелось гадать, что сталось с бывшими школярами за шесть лет.

Для начала всех пришедших пытались собрать в физкультурном зале. Обилие незнакомых лиц самого разного возраста впечатляло. В самом деле, более двадцати выпусков, как минимум по два класса в каждом! Сотни и даже тысячи людей. Конечно, не все соберутся сегодня. Скорее всего, не придет и половины тех, кто получал в этих стенах аттестаты о всеми правдами и неправдами приобретенном среднем образовании. Но и половины их не вместит просторный зал с разметкой на все случаи жизни: и для волейбола, и для баскетбола, и для ручного мяча, и даже с квадратом для художественной гимнастики. Шесть лет назад квадрата, кажется, не было.

Борис послонялся среди беспрестанно узнающих и приветствующих друг друга людей, вскоре его тоже окликнули, хлопнули по плечу, заключили в крепкие объятия. Сашка Кириенко, закадычнейший из закадычных друзей, собственной персоной! Напрасно Борис не запасся упомянутыми уже оправданиями, ибо вопрос «Куда пропал, гад?» оказался первым.

Голос, раздавшийся из укрепленных на шведской стенке динамиков, преодолевая хрип и помехи, поздравил присутствующих со встречей и с юбилеем, пожелал всем собравшимся разных благ, сообщил, что для каждого года выпуска выделен отдельный кабинет, найти который можно по стрелкам и красочным плакатам на дверях. Также голос попросил не осквернять стен родной школы пьянством окаянным и, по возможности, курением.

Собравшиеся с беспорядочными выкриками и улюлюканьем потекли к дверям под смех и громогласные призывы закусывать и стряхивать пепел в пеналы.

Оказалось, что некоторые более сообразительные выпускники сразу воспользовались указателями и уже поджидали своих дисциплинированных однокашников в отведенных классах. Выпуску Бориса отвели кабинет географии. Там их поджидало уже человек десять, успевших хлопнуть пару бутылок шампанского, завести принесенный с собой «бумбокс» и завалить две сдвинутые вместе парты ворохом черно-белых любительских фотографий.

Как же это много, шесть лет! Только сейчас Борис Апухтин сумел хотя бы приблизительно оценить размеры этой пропасти. Он смотрел на бывших девчонок и мальчишек, пытаясь поверить, что перед ним снова они, а не их старшие братья и сестры! Тот же Сашка оброс такими моржеподоб-ными усами, что Борис вряд ли смог бы узнать бывшего приятеля, если бы встретился с ним на улице.

Но внешние перемены — еще цветочки! А вот попробуйте уложить в голове, что Вася Горов теперь почти хирург, и не пройдет месяца, как он начнет вовсю резать миниски и собирать раздробленные кости. Кто мог разглядеть в этом тихоне восходящее светило отечественной медицины? Бывший классный староста Дима Корольков — целый вице-президент коммерческого банка. Что ж, задатки административного работника уже тогда проступали в нем, а под сенью папиного крыла дали всходы. Уж и не хотелось интересоваться профессией Стаса Болденкова, в свое время перебравшегося в пятый класс лишь со второй попытки. Стас превратился в подобие остриженного под полубокс медведя в черной шелковой рубахе, черных же широченных очках от солнца и с немыслимого веса золотой цепью, ниспадавшей с колоннообразной шеи на впечатляющих размеров пузо, подхваченное широким ремнем из серебряных звеньев. Стас беспрестанно хлопал всех по плечам толстой лапой, закованной в доспехи из широкого браслета и двух печаток сомнительной, между нами говоря, подлинности. Глядя на золотой хронометр Королькова и брелок от «БМВ», который Стас беспрерывно крутил меж толстых пальцев, Борис ощутил нечто, похожее на зависть. На мгновение, как горечь от таблетки: бокал шампанского, и все в порядке.

Катя Личко, Катенька, которой Борис в шестом классе написал аж три записки, из которых две в стихах. Катенька Личко, хрупкая миниатюрная девочка, занимавшаяся в балетной школе, подававшая надежды и потому прощавшаяся на всякий случай в конце каждого года: «Меня переводят в специнтернат, теперь, кажется, точно». Катеньку Личко Борис на все сто не признал бы на улице. Не захотел бы признать! Да и как можно поверить, что эта необъятная матрона — бывшая Дюймовочка из их дружного, в общем-то, класса. Катя Личко теперь — Екатерина Савадзе, знатная массажистка и мать двоих детей. Какая проза!

А вот предмет Сашкиных воздыханий, Иру Гуляеву, Борис узнал бы без труда и с удовольствием. Пышные черные волосы, огромные глаза, обрамленные густыми ресницами, гибкий стан — Шамаханская царица. Закончила ГИТИС, успела сняться в двух фильмах. В эпизодах, правда, но все с чего-то начинали. Выходило, что у Сашки то ли значительно лучше со вкусом, то ли с даром предвидения.

— Ты-то как? Где сидишь? — Борис решил опередить приятеля с этим вопросом.

— Строю, — уемехнулся тот. — Пытаюсь строить. Фирма у нас с отцом. Семейный бизнес. Об успехах можешь не спрашивать: ни шатко ни валко. Все серьезные подряды проносятся мимо рта, подбираем, что не шибко летучее. А ты?