Джудит Леннокс - Зимний дом
Сначала он с энтузиазмом и даже некоторой уверенностью в себе ходил по улицам и искал работу. Но энтузиазм улетучивался вместе с деньгами, а в работе ему всюду отказывали. Прошло несколько недель, и Джо понял, что выглядит озябшим и голодным оборванцем: потенциальные работодатели смотрели на его грязную, поношенную одежду, ботинки, начинавшие просить каши, и делали вывод, что перед ними неудачник. Эллиот был готов согласиться с ними. За три предрождественские недели он сумел найти всего одно место, на котором продержался лишь день: агента по продаже энциклопедий домашним хозяйкам средней руки. Но эти женщины в энциклопедиях либо не нуждались, либо не могли их себе позволить. Когда Джо согласился с очередной потенциальной покупательницей, что книги — это напрасный перевод денег, он понял, что продавец из него никудышный, выбросил образцы в урну и перестал стучаться в двери.
Хуже всего был голод. Он жил только на хлебе, маргарине и чае; этого было достаточно, чтобы не умереть, но и только. Он надеялся привыкнуть к такой диете, однако так и не привык. Он думал о еде постоянно. Даже во сне. То и дело останавливался у пекарен и смотрел на горы булочек, пирогов и пирожных так жадно, словно это был очень хороший фильм. Запах ростбифов, ветчины, бифштексов и пудингов с почками, доносившийся из ресторанов и закусочных, сводил его с ума.
Кроме того, ему было ужасно скучно и ужасно одиноко. Скука стала для него сюрпризом; ничего подобного он до сих пор не испытывал. Скучали люди типа Фрэнсиса, умные и непоседливые, а не люди типа Джо. Хотя он забрал из полуподвала на Хакни свои книги, но его отвлекали от чтения холод и голод. В его комнате было полно сломанных вещей, однако ремонтировать их было бесполезно. Он плохо спал по ночам, но зато часто дремал в длинные, скучные, не занятые работой дневные часы. Он тосковал без общества, но смотрел на себя со стороны и видел, что в компанию ему вход заказан. Беседовать он разучился, да и одежда его оставляла желать лучшего. Он не помнил, когда в последний раз мылся. Водопровода в их доме не имелось; нужно было брать обшарпанную общественную цинковую ванну и наполнять ее водой из-под крана во дворе, но это казалось слишком хлопотно. Когда он думал о Робин (что делал довольно часто), Джо чудилось, что она живет в другом мире — в мире, к которому он больше не принадлежал. Он хотел навестить ее, но знал, что это только причинит ему новую боль.
В один прекрасный день магазины закрылись, а на улицах настало странное затишье. Сначала Джо ничего не понял, но потом сообразил, что наступило Рождество. Он прошел несколько миль, отделявших меблированные комнаты от одного из фешенебельных районов Лондона, и начал следить за людьми, выходившими из церкви от заутрени. К Джо подошла дама и что-то сунула ему в руку. Опустив глаза, он увидел, что ему дали шесть пенсов. Он смотрел на монету, не зная, смеяться или сердиться. Если бы он рассказал об этом случае Фрэнсису, тот хохотал бы до утра… И тут он вспомнил, что их давняя дружба с Фрэнсисом кончилась, что он сам положил ей конец одной нарочно сказанной фразой. Он вернулся домой и весь остаток дня пролежал в постели, не в силах потратить свой шестипенсовик, потому что магазины были закрыты. Поздно вечером мучимый голодом Джо съел все, что было у него в буфете. Потом увидел свои руки, побелевшие от холода, сломал стул и стол, сунул обломки в камин, разжег его и впервые за месяц согрелся.
Несколько дней спустя он ушел из меблированных комнат, прокравшись мимо отвернувшегося домовладельца. Просто у него больше не было трех шиллингов и шести пенсов. Пару ночей он спал на скамейках в парке, но на улице становилось все холоднее, и он понял, что через неделю просто превратится в сосульку. Тогда он пошел в ночлежку, где можно было получить койку за восемь пенсов. Никогда еще у него не было такой ужасной ночи. Там было сухо и довольно тепло — народу набилось как сельдей в бочке, но агрессивность соседей, их апатия и безнадежность довели его до отчаяния. Испуганный Джо стал свидетелем драки за обладание беззубой расческой. Двое мужчин неопределенного возраста, лысые и тощие, боролись на грязном линолеуме. Ночью он проснулся от того, что кто-то в темноте ласкал его тело. Ощутив жаркое смрадное дыхание, он соскочил с кровати и поднял такой крик, что разбудил большинство обитателей ночлежки. Неудачливый соблазнитель юркнул в свою кровать. Джо так и не увидел его лица.
На следующий день он украл в киоске пирог. С жадностью поедая его, Джо заметил свое отражение в витрине магазина. Всклокоченные волосы, бледное лицо, лохмотья…
Он понял, что выбора нет. Восемь лет назад он порвал с отцом и ушел из дома, собираясь начать новую жизнь. Джо не знал, согласится ли отец принять блудного сына, но стыд, который он почувствовал, глядя на свое отражение в стекле, был слишком силен. Он закинул за спину рюкзак и пошел к Великому Северному Шоссе.
Перед Рождеством Майю завалили приглашениями на приемы и обеды. В двадцать три года она стала одной из предводительниц кембриджской золотой молодежи. Вечеринка или коктейль считались успешным только в том случае, если на них присутствовала Майя Мерчант. Она сумела превратить в плюсы даже свои минусы — вдовство и деловую карьеру. Иногда Майя даже позволяла себе появляться в обществе без спутников, что вызывало ропот неодобрения и восхищения.
В канун Нового года ее пригласили на бал в Брэконбери-хаус, поместье к северу от Кембриджа, недалеко от Торп-Фена, в котором жила Элен. Проезжая через залитые лунным светом Болота, Майя поняла, что не видела Элен уже целую вечность. Как обычно, она писала подруге раз в неделю, но ответы получала короткие и невнятные. В День подарков,[13] когда они по традиции собирались в зимнем доме Робин, Элен не пришла, сославшись на простуду. Глядя из окна машины в непроглядную тьму, Майя ощущала угрызения совести. Нужно будет как-нибудь заехать… Но не в ближайшие выходные, потому что это будут первые выходные месяца. И не в следующие. И не в третьи, на которые назначена январская распродажа по сниженным ценам. В общем, как только она сумеет выкроить время.
Бал был костюмированный. Майя нарядилась Коломбиной; на ней была широкая полосатая юбка и черный лиф, в волосах цветы. Огни Брэконбери-хауса, стоявшего на одном из мелких островков, которыми так богаты Болота, озаряли поля и замерзшие пустоши так же, как огни огромного лайнера озаряют спокойное темное море. Майя предпочла это приглашение другим, потому что Брэконбери-хаус принадлежал лорду и леди Фрир, по здешним понятиям крупным землевладельцам. Мысль о том, что она, когда-то штопавшая свои единственные шелковые чулки, будет обедать у таких знатных особ, доставляла Майе удовольствие.
