Рубен Гальего - Я сижу на берегу
Голос молодого ангела. Я не изменилась.
Голос пожилого ангела. Тогда все в порядке. Это первый признак.
Голос молодого ангела. Первый признак чего?
Голос пожилого ангела. Надоела ты мне. Все же очень просто. Первый признак того, что ты изменилась – твоя уверенность в том, что ты осталась прежней.
Голос молодого ангела. Теперь я совсем ничего не понимаю.
Голос пожилого ангела. Тогда помолчи.
Рубен. Все равно важно. Это же очень важно, символом чего мы являемся.
Входит Балерина. Снимает шарф у Миши с пояса и повязывает ему на шею.
Шалтай–Болтай. Не «мы», а «я». Это я – символ, а ты никто.
Рубен. Как это «никто»? Я – Автор.
Шалтай–Болтай. А я о чем? Автор – он и есть никто. Автор героем книги быть не может.
Рубен. Может. Объясни.
Шалтай–Болтай. Если автор становится героем книги, он в книге уже не автор.
Рубен. Сложно все это.
Шалтай–Болтай. А ты как хотел?
Рубен. Хорошо. Я согласен. Не было Миши. Был Шалтай–Болтай. Но почему именно ты?
Шалтай–Болтай. Потому. Ты был один, а ребенок не может быть один. Мы решили кого–нибудь послать.
Рубен. Послали бы Карлсона.
Шалтай–Болта й. Прекрасная идея. Ты бы поделился с ним тортом на день рождения. У тебя же были дни рождения, торт со свечками, клюквенное варенье. Скажи, были?
Рубен. Не было.
Шалтай–Болтай. Тогда не говори ерунды. Карлсон пробовал. Его сбили.
Рубен. Но Карлсон – бессмертный.
Шалтай–Болтай. Я тоже бессмертный. Пока есть книги – мы существуем. Но это все равно больно, когда сбивают. Да и торта у тебя не было. Питер Пэн летал. Он летал каждую весну. Он летел, а его сбивали, летел, а его сбивали. Зря старался.
Рубен. Не зря. Мне весной было особенно грустно. Я чувствовал, что кто–то ко мне летит.
Шалтай–Болтай. Значит, не зря. Но все равно бесполезно. Тогда ты и придумал меня. Очень умного мальчика, который знает все, делится подсолнечным маслом и может играть на шести досках в шахматы. Ты в жизни много людей видел, которые играли на шести досках вслепую?
Рубен. Мало. Но это ничего не значит. Как ты попал к нам?
Шалтай–Болтай. Очень просто. Родился – и все.
Рубен. Это не доказательство.
Шалтай–Болтай. У меня есть родители?
Рубен. Ну и что? У многих нет родителей.
Шалтай–Болтай. У меня есть могила? Ты искал, я знаю.
Рубен. У тебя нет могилы, но это ничего не значит. У многих нет могил.
Шалтай–Болтай. А волосы?
Рубен. При чем тут волосы?
Шалтай–Болтай. При том. Я – англичанин. Какой англичанин позволит, чтобы его остригли наголо?
Рубен. Волосы тоже ничего не значат. Я знал одного испанца, его стригли наголо.
Шалтай–Болтай. Ты дурак, Рубен. Если он позволял, чтобы его стригли наголо, значит, он не был испанцем.
Рубен. Был.
Шалтай–Болтай. Не был. Он сам говорил мне, что он русский.
Рубен. Ладно, убедил. Ты – Шалтай–Болтай. Миши не было. Я понял. Конечно, Миши не было. И потом, ни один живой человек не смог бы сыграть с Дьяволом в шахматы.
Шалтай–Болтай. Наконец–то. Дошло? Я пошел.
Рубен. Подожди. Последний вопрос.
Шалтай–Болтай. Давай. Но только последний.
Рубен. Они могли догадаться.
Шалтай–Болтай. Ну и что?
Рубен. Они могли догадаться. Элементарный тест, парочка вопросов. Они могли догадаться, что ты – это не ты. Они могли дать тебе банку сгущенки, выносить за тобой горшки, а ты за это придумал бы им ракету.
Шалтай–Болтай. Суперракету, всем ракетам ракету. Я придумал бы им ракету, или лекарство от рака, непробиваемую броню для танков. А еще – компьютеры. Я мог бы. Ты совсем дурак, Рубен.
Рубен. Я – дурак, но они не дураки. Они могли догадаться. Мировое равновесие могло быть нарушено. В одной стране – гений, а другим что?
Шалтай–Болтай. Ну и что? Даже если бы и догадались. Равновесие осталось бы равновесием. Когда умер Галилей?
Рубен. Не помню.
Шалтай–Болтай. Они тоже не помнят. Мировое равновесие не могло быть нарушено. Почитай «Краткую историю времени». Все. Мне пора.
Рубен. Но они могли догадаться.
Шалтай–Болтай. Не могли. У них в инструкциях написано, что математик должен быть с ногами. С ногами, понятно? Я пошел.
Рубен. Куда?
Шалтай–Болтай. Спать.
Шалтай–Болтай уходит. На сцену медленно выходит Балерина, уносит стул Миши. Рубен садится на стул.
Голос пожилого ангела. Ну что, все? Продолжаем? Видишь, Миши не было.
Рубен. А я–то тут при чем? Не было, и не было.
Голос пожилого ангела. Ты его придумал.
Рубен. Хорошо, я его придумал. Вы правы. Миши не было. Все? Я могу идти?
Голос пожилого ангела. Не можешь. Тебе уже лучше, но Доктор должен подписать кое–какие бумажки. Из дурдома просто так не уходят. Мы должны посмотреть на твое поведение.
Голос молодого ангела. Да, на поведение. А то выпустишь его, а он – за топор. С этими сумасшедшими не разберешь. С виду все такие добрые.
Рубен. У меня примерное поведение.
Голос пожилого ангела. И чем ты это можешь доказать?
Рубен. Я всегда слушался старших.
Голос пожилого ангела. Всегда?
Рубен. Всегда.
Голос молодого ангела. Врешь. Всегда врал и сейчас врешь. Не мог ты всегда слушаться старших. Никто не мог, и ты не мог.
Рубен. Может, никто и не мог, но я мог. Я всегда слушался старших.
Голос пожилого ангела. И когда сдохнуть тебе желали, тоже слушался?
Рубен. Нет, когда сдохнуть желали – не слушался. Но это они не по–настоящему желали, наверное.
Голос пожилого ангела. С чего ты взял, что не по–настоящему? Кашу ел? Горшок просил? Желали сдохнуть – должен был сдохнуть.
Рубен. Злые вы какие–то, ангелы. Не может человек сдохнуть по чужому желанию. Каждая тварь на Земле жить хочет. Вот я и жил.
Голос пожилого ангела. Жил, значит, не слушался.
Голос молодого ангела. Я ж говорю, что врет.
Рубен. Не вру. У меня характеристика хорошая.
Голос пожилого ангела. И когда в последний раз на тебя писали характеристику?
