Сью Кид - Тайная жизнь пчел
Рабочая пчела имеет чуть больше сантиметра длины и весит всего около шестидесяти миллиграммов; несмотря на это, она может летать с грузом, тяжелее, чем она сама.
«Медоносная пчела»Жара скапливалась в углублениях локтей, в нежных местах под коленками. Лежа поверх простыней, я дотронулась до своих век. Я так много плакала, что они были распухшими и полузакрытыми. Если бы не мои веки, я бы не смогла поверить тому, что только что происходило между мной и Августой.
С тех пор, как Августа вышла, я не двигалась, а лишь лежала, глядя на стену, на полчища ночных букашек, которые появляются и начинают сновать туда-сюда, как только решают, что ты уже спишь. Когда мне надоело на них смотреть, я положила руку себе на глаза и сказала: Спи, Лили. Пожалуйста, просто усни Но это, конечно же, было невозможно.
Я села, чувствуя себя так, словно мое тело весит двести фунтов. Меня угнетала эта тяжесть.
Не раз, глядя на стенку, я вспоминала о Нашей Леди. Мне хотелось поговорить с ней, спросить: Что же дальше? Но когда я видела ее чуть раньше, только войдя с Августой в медовый домик, было непохоже, что она сможет сейчас кому-нибудь помочь — связанная, обмотанная цепями. Хочется, чтобы та, кому ты молишься, хотя бы выглядела сильной.
Я с трудом встала и отправилась на нее взглянуть. Я решила, что даже Мария не обязана постоянно быть в силе. Все, что мне от нее хотелось, это чтобы она меня поняла. Мне нужен был кто-то, кто сможет глубоко вздохнуть и сказать: Бедняжка. Я знаю, что ты чувствуешь.
Мне тут же ударил в нос запах цепей, их густой, ржавый аромат. У меня возникло побуждение развязать Марию, но это, конечно, разрушило бы Августе и Дочерям всю их инсценировку.
В ногах Марии мерцала красная свечка. Я опустилась на пол и села перед ней, скрестив ноги. Снаружи доносился шум ветра, и его монотонный голос вернул меня в давние времена, когда я просыпалась ночью от такого же звука, и, затуманенная сном, воображала, что это была моя мама, поющая о своей бездонной любви. Однажды я влетела в комнату Т. Рэя, крича, что мама стоит у меня за окном. Он произнес только три слова: «Собачья чушь. Лили».
И вот он оказался прав. Не было никакого голоса среди деревьев. Не было мамы за окном. Не было бездонной любви.
Но самым ужасным, действительно ужасным, была злость, поселившаяся во мне. Она возникла на веранде, когда выдуманная мною история мамы оказалась совершенно несостоятельной, и земля ушла у меня из-под ног. Я вовсе не хотела злиться. Я говорила себе: Ты не злишься. У тебя нет никакого права злиться. То, что ты сделала своей маме, намного хуже того, что она сделала тебе. Но невозможно отвернуться от злости. Ты или зол, или нет.
Злость меня распирала. Еще минута, и я уже не смогла дышать из-за нее.
Я поднялась на ноги и двинулась в темноту. На столе полдюжины банок меда «Черная Мадонна» ожидали, пока Зак доставит их кому-нибудь — может, Клейтону, или в универсальный магазин Фрогмора Стю, или в бакалейную лавку, а может, в «Божественные Деяния» — салон красоты для цветных.
Как она посмела? Как посмела она меня бросить? Ведь я была ее дочерью!
Я смотрела на окно и хотела перебить в нем все стекла. Я хотела запустить чем-нибудь прямо в небеса и сбить Бога со своего трона. Я схватила одну из банок с медом и птырнула ее со всей силы. Она пролетела в нескольких дюймах от головы Марии и разбилась о стену. Я схватила еще одну и швырнула ее вслед за первой. Она раскололась о пол возле штабелей суперов. Когда банки закончились, а все вокруг было забрызгано медом, я стояла среди заляпанной комнаты, полной битого стекла, и все думала: «Моя мама меня бросила. Какое мне может быть дело до меда на стенах?»
Затем я схватила жестяное ведро и, зарычав, швырнула его с такой силой, что на стене осталась выбоина. В руке уже почти не было силы, но я подняла поддон со свечными формами и тоже запустила им в стену.
Я стояла не шевелясь, глядя, как мед сползает со стен на пол. По моей левой руке стекала яркая струйка крови. Мое сердце бешено колотилось.
Комната вращалась, как карусель, а мой желудок то поднимался, то опускался. Мне хотелось подпереть стену обеими руками, чтобы она остановила свое вращение. Я подошла к столу, на котором еще недавно стояли банки с медом, и схватилась за его край. Я не знала, что мне делать. Я ощущала невероятную печаль — не оттого, что я сделала, сколь бы плохо это ни было, но оттого, что все теперь казалось пустым — чувства, которые я к ней испытывала, все, во что я верила, все эти легенды о ней, которыми я жила, словно это была пища, вода и воздух. Потому что я была девочкой, которую она бросила. Вот в чем было дело.
Оглядывая учиненный разгром, я подумала, не мог ли кто-нибудь в розовом доме слышать, как я бью банки о стены. Я подошла к окну и вгляделась в темноту, но было тихо… Окна Августы были темны. Я чувствовала, как болело мое сердце. Словно его раздавили каблуком.
— Как ты могла меня бросить? — прошептала я, глядя, как мое дыхание оставляет на стекле запотевший след. — Как ты могла меня бросить?
Еще некоторое время я стояла, прижавшись к окну, затем подошла к Нашей Леди и раскидала в стороны осколки стекла, которые валялись перед ней. Я легла на бок, подтянув колени к подбородку. Надо мной нависала черная Мария, забрызганная медом, и ничему не удивлялась. Я лежала опустошенная, обессиленная, и все во мне — даже ненависть — умерло. И ничего нельзя было сделать.
Нельзя никуда пойти. Я есть только здесь и сейчас, только здесь и сейчас.
Я приказала себе не подниматься и не ходить, если не хочу порезать свои ноги осколками. Я закрыла глаза и начала придумывать сон, который мне хотелось увидеть, — будто в статуе черной Марии открывается дверца, прямо над ее животом, и я залезаю внутрь в потайную комнату. Это не было моим воображением, я видела такую картинку в книге Августы: скульптура Марии с распахнутой дверцей и внутри нее — люди, нашедшие свое утешение.
* * *Я проснулась оттого, что меня трясли огромные руки Розалин. Яркий свет резанул по глазам. Ее лицо нависало над моим, обдавая запахом кофе и виноградного желе изо рта.
— Лили! — вопила она. — Что за дьявольщина здесь произошла?
Я и забыла о крови, которая запеклась у меня на руке. Я посмотрела на руку, на осколок стекла, крошечный, как брильянт, вставленный в оправу из моей кожи. Я лежала, окруженная зазубренными осколками банок и лужами меда. Повсюду виднелись капли крови.
Розалин глядела на меня и ждала, не зная что и подумать. А я глядела на нее, стараясь сфокусировать взгляд на ее лице. Солнечный свет скатывался с Нашей Леди и падал на пол рядом с нами.
