Софи Кинселла - Ты умеешь хранить секреты?
— И не подумаю! — негодующе отвечаю я. — За кого ты меня принимаешь? Так или иначе…
Я угрюмо смотрю в стакан, чувствуя, как улетучивается оживление. Кого я дурачу? И чем могу отомстить Джеку? Да ничем. У него просто нет слабых мест. Он могущественный влиятельный мультимиллионер. А я… жалкое… обыкновенное… ничтожество.
21
Утром я просыпаюсь с противным ощущением глухой щемящей тоски. И чувствую себя в точности как пятилетняя девчонка, не желающая идти в школу. Вернее, пятилетняя девчонка с жестоким похмельем.
— Не могу идти, — говорю я, когда стрелка приближается к половине девятого. — Не могу смотреть им в глаза.
— Можешь, — уверяет Лиззи, застегивая на мне жакет. — И все обойдется. Выше голову!
— А если они начнут издеваться?
— С чего это вдруг? Они твои друзья. И скорее всего уже обо всем забыли.
— Не забыли! И не забудут. Послушай, а нельзя мне остаться с тобой? — умоляю я, схватив ее за руку. — Я буду хорошо себя вести. Обещаю.
— Эмма, я уже объясняла, — терпеливо повторяет Лиззи, выдергивая руку. — Мне нужно в суд. Но когда ты вернешься, я буду дома и мы приготовим на ужин что-нибудь вкусненькое, хорошо?
— Конечно, — вздыхаю я. — Купим шоколадное мороженое?
— Ну конечно, — кивает Лиззи, открывая входную дверь. — А теперь иди. Все будет хорошо!
Чувствуя себя выброшенной на улицу собакой, я спускаюсь вниз и выхожу на улицу. Как раз в тот момент, когда к обочине подкатывает мини-фургон, откуда выходит мужчина в синей униформе с самым огромным букетом цветов, который мне когда-либо приходилось видеть. Букет перевязан темно-зеленой лентой. Мужчина, прищурившись, громко читает номер дома, потом обращается ко мне:
— Здравствуйте. Я ищу Эмму Корриган.
Что за черт?!
— Это я!
— Вот как?! — Он улыбается и достает ручку и тетрадь. — Значит, сегодня ваш счастливый день. Пожалуйста, распишитесь…
Я потрясенно смотрю на букет. Розы, фрезии, какие-то фантастические фиолетовые цветы, поразительные темно-красные пушистые помпоны… зеленые кружевные веточки, темные и светлые, похожие на аспарагус…
Пусть я и не знаю всех названий, ясно одно — это очень дорогие цветы.
И прислать их мог только один человек.
— Подождите, — говорю я, не обращая внимания на ручку. — Я хочу знать, от кого этот букет.
Вытаскиваю карточку, пробегаю глазами длинное послание, не вникая в смысл, пока не замечаю имя.
Джек.
Ненависть душит меня. И это после всего, что он наделал! Воображает, будто сможет откупиться от меня своим жалким веником?
Ну ладно — громадным роскошным букетом.
Но разве дело в этом?
— Спасибо, мне они не нужны, — говорю я, гордо расправив плечи.
— Не нужны? — непонимающе переспрашивает посыльный.
— Нет. Скажите тому, кто их послал: «Нет, спасибо, но это ей ни к чему».
— Что тут происходит? — слышу шепот за моей спиной. Оборачиваюсь и вижу Лиззи, не сводящую с букета глаз.
— О Боже. Это от Джека?
— Да. Но я не желаю их брать. Пожалуйста, унесите, — прошу я посыльного.
— Подожди! — кричит Лиззи, вцепившись в целлофан. — Дай хотя бы понюхать! — Она зарывается лицом в букет и глубоко вдыхает. — Вот это да! Просто невероятно! Эмма, ты нюхала?
— Нет, — сухо бросаю я. — Не нюхала и не собираюсь.
— В жизни не видела ничего прекраснее. Скажите, сэр, а что с ними будет?
— Понятия не имею, — пожимает плечами мужчина. — Выбросят, наверное, что же еще!
— Господи! — сокрушается Лиззи. — Какая нелепая трата…
Стойте! Она же не собирается…
— Лиззи, не могу я их принять! Не могу! Он подумает, что я согласилась с ним помириться!
— Тут ты права, — неохотно признает Лиззи. — Следует их отослать. — Она осторожно касается розового бархатистого лепестка. — Какая, однако, обида…
— Отослать! Да вы шутите!
О, ради всего святого! Теперь на сцене появляется Джемайма, по-прежнему в белом халате.
— Да ни за что! — вопит она. — Завтра я устраиваю вечеринку! Они идеально подойдут. Взгляните, какая фирма! «Смайт и Фокс»! Да вы хоть представляете, сколько это может стоить?!
— Плевать мне на то, сколько они стоят! — фыркаю я. — Это от Джека! Может, мне ему еще и поклониться? Не могу я принять букет!
— Почему нет?
Джемайма в своем репертуаре.
— Потому что… потому что это дело принципа. Взять их — все равно что сказать: «Я тебя простила».
— Вовсе не обязательно, — отмахивается Джемайма. — Ты можешь сказать: «Я тебя не прощаю». Или: «Я не потрудилась вернуть твои дурацкие цветы, потому что они для меня ничего не значат».
Мы молча переглядываемся, взвешивая ее слова.
Дело в том, что цветы действительно потрясающие.
— Так вы берете букет или нет? — спрашивает посыльный.
— Я…
О Боже, я окончательно сбита с толку.
— Эмма, отослав их, ты проявишь слабость, — решительно заявляет Джемайма. — Со стороны покажется, будто ты не можешь вынести ни малейшего напоминания о нем. — А вот если оставишь, это будет все равно что бросить ему в лицо: «Ты мне безразличен»! Пойми, ты стойкая. Гордая. Ты…
— Ну ладно, ладно, — не выдерживаю я, выхватывая ручку у посыльного. — Так и быть, подпишу. Но не могли бы вы передать, что это совсем не означает прощения. И что он циничный, бессердечный, жестокий, подлый и так далее. И если бы не вечеринка Джемаймы, весь этот мусор оказался бы на помойке!
К концу своей речи я уже вся красная и задыхаюсь. И с такой силой ставлю точку, что ручка протыкает страницу.
— Вы можете все это запомнить?
Посыльный с интересом смотрит на меня.
— Дорогая, я всего лишь работаю в отделе доставки.
— Знаю! — внезапно кричит Лиззи, выхватывает у него тетрадь и выводит печатными буквами под моим именем: БЕЗ ПРЕДУБЕЖДЕНИЯ.
— И что ты имела в виду? — недоумеваю я.
— Я никогда не прощу тебя, ты совершенный подонок… но цветы все равно оставлю себе.
— И ты все равно с ним сквитаешься, — решительно добавляет Джемайма.
* * *
Как назло, сегодня выдалось удивительно ясное, теплое утро, когда кажется, что Лондон действительно лучший город в мире. И пока я иду к метро, на душе становится легче.
Может, Лиззи права? Может, на работе уже все забыли? А я себе бог знает что навоображала! Подумаешь, большое дело! И кому все это интересно? Наверняка уже успел разразиться очередной небольшой скандальчик или всплыла новая сплетня. Предположим, все только и говорят о… футболе. Или о политике. Точно!
С чем-то вроде некоторого (как позже выяснилось, совершенно лишнего) оживления толкаю стеклянную дверь в вестибюль и вхожу, высоко подняв голову.
