Гейл Форман - Всего один день
Я подхожу к ее столику. Она меня как будто бы не замечает, хотя непонятно, это она нарочно демонстрирует пренебрежение или просто так внимательно слушает музыку. Я встаю около свободного стула и жду, когда она пригласит меня сесть, но потом сдаюсь. Молча выдвигаю стул и сажусь. Она едва заметно мне кивает и выпускает сигаретный дым мне в лицо — наверное, это надо засчитать как приветствие. Потом Селин снова поворачивается к сцене.
Я сижу, слушаю. Поскольку мы находимся прямо возле колонок, звук абсолютно оглушающий; у меня уже начинает звенеть в ушах. Сложно сказать, получает ли она удовольствие от концерта. Ногами она не топает, не раскачивается в такт, никак не двигается. Просто смотрит и курит.
Наконец музыканты расходятся на перерыв, и она смотрит на меня.
— Тебя зовут Эллисон, — она говорит «Элисисьон», и звучит это как-то смешно, американское имя с прицепом из лишних слогов.
Я киваю.
— Значит, не французское.
Я качаю головой. Я никогда и не говорила такого.
Мы пристально смотрим друг на друга, и я понимаю, что ничего от нее не добьюсь. Придется самой вытягивать.
— Я ищу Уиллема. Знаешь, где его можно найти? — Я-то думала, что буду тараторить по-французски, как стрелять из пулемета, но, разволновавшись, я сбегаю на знакомую территорию и говорю на родном языке.
Селин снова закуривает и выдувает дым на меня.
— Нет.
— Но он сказал, что вы друзья.
— Сказал? Нет. Я такая же, как ты.
Не могу представить, в каком смысле она считает себя такой же, как я, разве что у нас с ней обеих по две Х-хромосомы.
— Что именно, что у нас общего?
— Я одна из его девчонок. Нас таких очень много.
Не сказать, чтобы я этого не знала. И не то, чтобы он сам это скрывал. Но когда я слышу это от Селин, высказанное вслух, на меня вдруг наваливается усталость, я начинаю ощущать разницу в часовых поясах, как будто оказалась в лифте с оборвавшимся тросом.
— Значит, ты не знаешь, где он?
Она качает головой.
— И не знаешь, как его найти?
— Нет.
— А если бы знала, сказала бы?
Ее брови взмывают, изгибаясь безупречными дугами, она выпускает кольца дыма.
— Можешь хоть сказать его фамилию? Хотя бы это?
И тут она улыбается. В игре, которую мы сейчас ведем, которую начали еще прошлым летом, мне только что пришлось раскрыть карты. И Селин видит, что карты фиговые. Она достает ручку и клочок бумаги и что-то записывает. Толкает бумажку в мою сторону. Там его имя. Полное имя! Но я не покажу ей, насколько сильно хочу его найти, не доставлю сопернице такого удовольствия. Так что я как бы небрежно прячу бумажку в карман, даже не взглянув.
— Еще что-нибудь нужно? — Ее надменный торжествующий голос перекрывает даже музыку — группа снова вышла на сцену. Я уже слышу, как она посмеется надо мной со своими дружками-хипстерами.
— Нет, вполне достаточно.
Она смотрит мне в глаза целую секунду. У нее они даже не голубые, а фиалковые.
— И что теперь будешь делать?
Я стараюсь улыбнуться постервознее, хотя, полагаю, выглядит это скорее так, будто у меня запор.
— А, да так, пойду достопримечательности посмотрю.
Она снова выпускает дым на меня.
— Да, можешь побыть touriste[71], — говорит она так, словно «турист» — это какой-то обидный эпитет. Потом Селин начинает перечислять всякие места, куда ходят такие отбросы, как я. Эйфелева башня. Сакре-Кёр. Лувр.
Я пытаюсь усмотреть какой-то скрытый подтекст в этих словах по ее лицу. Уиллем рассказал ей, что мы с ним делали? Могу себе представить, как они хохотали над тем, как я швырнула книжкой в скинхедов, как обещала, что буду о нем заботиться.
Селин все еще перечисляет, чем я могу заняться в Париже.
— Можешь походить по магазинам, — говорит она. Купить новую сумку. Какие-нибудь украшения. Новые часы. Туфли. У меня даже в голове не укладывается, как человек, раздающий советы в духе мисс Фоули, может при этом смотреть на меня так снисходительно.
— Спасибо, что уделила мне время, — говорю я по-французски. От раздражения я стала двуязычна.
Тридцать один
Уиллем де Ройтер.
Его зовут Уиллем де Ройтер. Я бегу в интернет-кафе и начинаю искать. Но оказывается, что в Голландии это распространенное имя. Есть голландский кинематографист с таким именем. Еще некий известный дипломат. И сотни других людей, неизвестных, но у которых есть причины регистрироваться в Интернете. Я просматриваю сотни страниц, и на английском, и на голландском, но ни одной ссылки на него, никаких подтверждений тому, что он вообще существует. Я ищу его родителей. Брам де Ройтер. Яэль де Ройтер. Натуропат. Актер. Все, что на ум приходит. Увидев ссылку на сайт какого-то странного театра, я начинаю немного волноваться, но, перейдя по ней, вижу, что он не работает.
Неужели найти человека может быть настолько сложно? Я начинаю думать, что Селин могла нарочно дать мне неправильную фамилию.
Но потом я вбиваю в «Гугл» и собственное имя — «Эллисон Хили», и саму себя я тоже не могу найти. Моя страница на «Фейсбуке» всплывает, только если добавить название моего колледжа.
До меня доходит, что недостаточно знать имя человека.
Надо знать еще и что это за человек.
Тридцать два
На следующий день Келли зовет меня с ними в музей Родена, а потом по магазинам. Я чуть было не соглашаюсь. Потому что мне хотелось бы с ними пойти. Но есть еще одно место. Я даже не думаю, что что-нибудь там найду; просто если я решила побороть своих демонов, то надо идти и туда.
Я не точно все помню, но знаю название перекрестка, с которого звонила мисс Фоули. Оно как-от въелось в мозг. Авеню Симон Боливар и рю де Лекер, перекресток Унижения и Поражения.
Я выхожу из метро и ничего не узнаю. Может, потому, что в прошлый раз я тут просто металась в панике. Но я знаю, что не очень много пробежала, прежде чем нашла телефон-автомат, так что тот сквот художников должен быть недалеко. Я следую методически: сначала по одной улице. Обратно по параллельной. Вперед, назад. Но ничего не узнаю. Я бы спросила, как пройти, но как сказать «сквот художников» по-французски? Старый дом с художниками? Бессмысленно. Я припоминаю китайские рестораны, которые были поблизости, спрашиваю их. Один парень как-то, по-моему, очень оживляется и рекомендует вроде как хорошее местечко напротив рю де Бельвиль. Я его отыскиваю. И неподалеку я нахожу иероглиф «двойное счастье». Может быть, это один из многих других, но мне кажется, что тот самый.
Побродив там еще минут пятнадцать, на пересечении трех тихих улиц я нахожу этот сквот. Там все те же леса, все те же перекошенные портреты, разве что выцвели уже сильнее. Я стучу в металлическую дверь. Не открывают, но внутри однозначно кто-то есть. Из окна доносится музыка. Я толкаю дверь. Она приоткрывается. Я снова толкаю. Вхожу. Никто не обращает на это внимания. Я поднимаюсь по скрипучей лестнице, туда, где это случилось.
