Виталий Бернштейн - Долгий полет (сборник)
Осколком гранаты Урсуле разворотило живот. Я схватил ее за плечи и спиной по полу перетащил в маленькую кладовку возле кухни – окон там не было. Снаружи раздавались звуки выстрелов, грохот разрывающихся гранат. В доме к тому моменту оставались в живых только я да умирающая Урсула. Я сидел на полу – ее голова на моих коленях, зеленые глаза полузакрыты, рука придерживает что-то белое, вываливающееся из живота. Урсула приподняла веки, всмотрелась в мое лицо. «Ну, вот и расстаемся, Майки косолапый» – прошептала она. Только однажды, несколько лет назад, я упомянул случайно, что так меня звала мама. И Урсула, оказывается, запомнила. «Спасибо за твою любовь… И прости меня, прости за то…» Она не договорила, за что именно просит у меня прощения.
Когда через полчаса, обыскивая дом, полицейские распахнули дверь кладовки, голова мертвой Урсулы все еще лежала на моих коленях. А я…
Ты, наверное, обратил внимание, Майки, – мое предыдущее предложение оборвалось. Потому что в камеру пожаловал внезапный гость, сам начальник тюрьмы. Такой визит всегда воспринимается как внезапный, даже если его ждешь и стараешься к нему подготовиться. Начальник тюрьмы вежливо поздоровался, помолчал. И объявил, что приговор будет приведен в исполнение сегодня, в 11:30 вечера. Он предложил прислать в камеру священника. Я отказался.
Пусть так, пусть Бог на самом деле существует. Но я не верю, Майки, тем, кто вещает от имени Его. Слишком уж мелки и тщеславны их заботы, слишком смешны многие их предписания и ритуалы. Одни настаивают, чтобы родившийся младенец был подвергнут обрезанию. Другие, напротив, утверждают, что только крещение в купели спасет душу родившегося. Третьи считают, что молиться Богу надо пять раз в день – не больше, не меньше; причем голова должна быть повернута в сторону Мекки. И так далее, и тому подобное. Но ведь если Бог существует, то, конечно же, он един во Вселенной. Понимаешь, един! Он остается Богом и для каких-нибудь «зеленых человечков», обитающих в далекой галактике. А если у тех и обрезать нечего? А как тем определить, куда обращать голову при молитве, где именно расположена эта Мекка? Каждая конфессия самоуверенно возглашает именно себя носительницей высшей истины, а всех других – еретиками. Но эти яростные взаимные обличения доказывают только одно: служители разных религий прежде всего думают не о Боге едином, а о собственных амбициях. Нет уж, Майки, если есть потребность говорить с Богом, говори напрямую. Посредники тут ни к чему.
Минувшей ночью мне приснился сон… Какой-то темный бесконечный коридор. Впереди мелькает тень. Вроде бы Урсула? Убыстряю шаги ей вослед. И падаю. Все быстрее – в пропасть. Помню ужасные мгновения – ожидание встречи беспомощного, хрупкого тела с каменным дном пропасти. Сон-предчувствие?.. И еще один вещий сигнал – уже второй день, как исчезла Немезида. Жужжала в душном воздухе камеры, деловито бегала по столу, иногда садилась дружески на мою руку. И вот исчезла. Почувствовала, что больше не будет мне нужна?..
Перед тем, как покинуть камеру, начальник тюрьмы спросил, чего хотелось бы мне сегодня на ужин. Я ответил, что оставляю это на его усмотрение. Потом, улыбнувшись, добавил, что предпочел бы поменьше жирной пищи – избыточный вес, как известно, вреден для здоровья.
Пошутил и остался опять один в своей камере. Теперь уже ненадолго.
А душе не до шуток… Что ждет ее? Может, все-таки существует что-то за пределами этой жизни? У кого есть надежда, тем уходить легче. Вот поделюсь с тобой, Майки, на прощанье некоторыми размышлениями. Они зародились, когда, скрываясь у Джейкоба, я изучал премудрости генетики.
Одним из наиболее трудных для науки остается вопрос о возникновении жизни. Многообразные химические и физические процессы в жидких средах, протекавшие на Земле миллиарды лет, способствовали образованию все более сложных белковых молекул. И предполагается, что молекулы эти должны были раньше или позже случайно столкнуться друг с другом и, соединившись в определенной последовательности, сформировать самую первую, самую примитивную живую структуру, способную осуществлять обмен веществ. Что ж, такую вероятность, хотя и с трудом, еще можно допустить. Однако мы знаем: кроме обмена веществ, существует и вторая фундаментальная особенность всего живого – воспроизведение себе подобного. А это невозможно без генов. Как слово состоит из букв, так ген состоит из нуклеотидов – в составе каждого гена их обычно около тысячи. И вот если перемножить число нуклеотидов в гене на общее число генов, присутствующих внутри даже самого простого одноклеточного организма, произведение оказывается огромной величиной. Иначе говоря, вероятность случайного столкновения всех этих нуклеотидов да еще их соединения в определенной последовательности практически равна нулю. А значит, самопроизвольное зарождение жизни на Земле выглядит невозможным.
Понимают это теперь и многие серьезные ученые. Некоторые из них делают отсюда вывод, что жизнь в виде спор простейших микроорганизмов была когда-то занесена на Землю из космоса. Хорошо, допустим, что так. А там она как зародилась? Ведь рассуждения, приведенные выше, остаются в силе в любой точке Вселенной – и там самопроизвольное, случайное зарождение живой материи столь же невероятно. Догадываешься, Майки, куда я клоню?.. В таком случае приходится признать существование Творца. Верующие наделяют Его многими высшими качествами – всесильный, всеведающий, всеблагой, вершащий суд над людьми. С другой стороны, атеисты полностью отвергают эти представления. Но кроме верующих и атеистов, есть еще одна группа людей, возможно, самая многочисленная. Это агностики – те, которые не утверждают и не отвергают существования Бога, которые честно говорят: «Мы не знаем». К ним принадлежу и я. Да, мне кажется, что без Творца не объяснить возникновения жизни. Но присутствует ли Он незримо среди нас ныне, обладает ли Он всеми упомянутыми качествами? Предуготовил ли Он для души прибежище по ту сторону земного? Не уверен, что сегодня серьезно мыслящему человеку под силу ответить на эти вопросы. Вот задачка, которой не жаль посвятить жизнь. Подбрасываю тебе, Майки. Это все-таки лучше того, чему посвятил свою короткую жизнь я…
Только помни: даже если ты сумеешь убедительно доказать существование Творца, в чьей-нибудь неугомонной голове сразу возникнет новый вопрос – а Его кто сотворил?
Щелкнул замок в двери. Надзиратель несет ужин. Главное, чтобы нежирный… Надеялся, что у меня впереди еще несколько недель, еще о многом хотел поговорить с тобой. Не успел. Этот усатый надзиратель заберет мое неоконченное письмо после ужина. Его потом отдадут Джейкобу, и он сохранит письмо для тебя. Прощай, Майки! Или до свиданья? Не знаю. И все-таки страшно – ставить последнюю точку. Поставлю многоточие…
На следующее утро газеты сообщили о том, что приговор был приведен в исполнение. Все прошло гладко. Перед казнью приговоренный выглядел спокойным, даже пытался шутить – только губы иногда непроизвольно подрагивали.
Не так гладко прошла ночь за пределами тюрьмы. Возле нее собрались протестующие – в руках у многих зажженные свечи, над головами плакаты с требованием отменить казнь. После полуночи, когда стало известно, что казнь состоялась, в Манхеттене начался многотысячный митинг. Все более распаляясь от ненависти к «произволу властей», толпы молодежи опрокинули полицейские кордоны и потекли вдоль улиц. Начался стихийный погром, поджоги припаркованных автомобилей. Под ударами камней разлетались стекла в витринах магазинов, наиболее сообразительные тащили оттуда, что попалось под руку. На Первой авеню заполыхало многоэтажное здание, где были расположены офисы модных адвокатов и врачей. В нем находилась и лаборатория известного специалиста по медицинской генетике доктора Джейкоба Лоренса. Пожарные запоздали. Как писали наутро газеты, вся коллекция клеток, используемых доктором Лоренсом в его работе по клонированию, погибла в огне.
2002Долгий полет
1
Снаружи, за стеклянной – от пола до потолка – стеной аэропорта, висели в небе низкие, мохнатые тучи. Между ними, заходя на посадку, осторожно протискивался грузный, пузатый самолет. Кое-где на асфальте мокли желтые листья – конец сентября, лето во Франкфурте, видимо, уже кончилось.
А в Тель-Авиве, откуда час назад прилетел Борис, еще стояла душная жара, воздух был пропитан пылью и мелким песком. «Хамсин» – так, вроде бы, называют эту погоду аборигены. На Ромке Гельмане, который поехал в аэропорт Бен-Гуриона, чтобы проводить друга, были одеты легкая рубашка и шорты. Из-под шорт торчали кривые Ромкины ноги. Покрытые седыми волосками и фиолетовыми буграми вен, они при каждом шаге неуверенно, по-стариковски, шаркали подошвами по полу. А когда-то ноги эти мощно подбрасывали Ромку, который играл за сборную их института, над волейбольной сеткой. И его яростный удар левой – он был левша – посылал мяч на площадку противника.
