Арсений Несмелов - Литературное наследие
С Россией кончено… На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях.
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль [12], –
красной нитью проходит через творчество всех крупных русских поэтов ХХ века, не исключая и наших современников. Это чувство в высшей степени присуще Борису Чичибабину, автору «Плача по утраченной родине» (1992):
При нас космический костер
беспомощно потух.
Мы просвистали свой простор,
проматерили дух.
К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет…
Мы в той отчизне родились,
которой больше нет [13].
Ощущение личной вины
Особое место тема вины и покаяния занимает в творчестве Арсения Несмелова. В отличие от Н. Гумилева, при известии о екатеринбургской трагедии 17 июля 1918 г. давшего клятву: «Никогда и м (разрядка наша. — Т.С.) этого не прощу» [14], А. Несмелов остро ощущал как общую, так и свою личную вину за происшедшее со страной, с Государем, вину за поражение в гражданской войне, за преданного и отданного белочехам Адмирала (стихотворения «В этот день», «Цареубийцы», «Пели добровольцы. Пыльные теплушки…», «В Нижнеудинске»). В его произведениях часто присутствуют и взаимодействуют такие категории, как грех и совесть:
Вопрошает совесть, как священник,
Обличает Мученика тень…
Неужели, Боже, нет прощенья
Нам за этот сумасшедший день! (145)
Впервые эта тема появляется в поэме «Восстание», в основу которой положены подлинные исторические события (к примеру, знаменитое восстание юнкеров), имевшие место в Москве в октябре — ноябре 1917 г. и активным участником которых был А. Митропольский. Известно, что впервые с чтением своей поэмы А. Несмелов выступил на владивостокском «Вечере поэтов» 23 января 1923 г., и в том же 1923 г. фрагмент из нее был опубликован в «Октябре» — литературно-художественном приложении к владивостокской газете «Красное знамя» [15]:
«Вперед! Помоги, создатель!»
— Вперед! Помоги, Создатель! –
И снова ружье в руках.
Но заперся обыватель,
Как крыса, сидит в домах.
Мы заняли Кремль, мы — всюду
Под влажным покровом тьмы,
И все-таки только чуду
Вверяем победу мы. (302–303)
И далее:
Отважной горсти юнкеров
Ты не помог, огромный город, –
Из запертых своих домов,
Из-за окон в тяжелых шторах –
Ты лишь исхода ждал борьбы
И каменел в поту от страха,
И вырвала из рук судьбы
Победу красная папаха. /…/
А те, кто выдержали брань,
В своем изодранном мундире
Спешат на Дон и на Кубань
И начинают бой в Сибири. (305–306)
«Без России»
Арсений Митропольский принадлежал к последним.
Тема вины и покаяния — основная во многих произведениях А. Несмелова и постоянная в его поэтических сборниках разных лет. Она присутствует в стихотворении «Леонид Ещин» (сборник «Без России», 1931):
Докатились. Верней — докапали
Единицами: рота, взвод…
И разбилась фаланга Каппеля
О бетон крепостных ворот.
Нет, не так! В тыловые топи
Увязили такую сталь!
Проиграли, продали, пропили,
У винтовок молчат уста. (93–94)
«Цареубийцы»
Она — в стихотворении «Цареубийцы» из более позднего сборника «Белая флотилия» (1942), который отделяет от предыдущего более десяти лет. «Цареубийцы» — страшное и горькое обвинение поэта своему окружению, в том числе и себе:
Мы теперь панихиды правим,
С пышной щедростью ладан жже,
Рядом с образом лики ставим,
На поминки Царя идем.
Бережем мы к убийцам злобу,
Чтобы собственный грех загас,
Но заслали Царя в трущобу
Не при всех ли, увы, при нас? /…/
Только горсточка этот ворог,
Как пыльцу бы его смело:
Верноподданными — сто сорок
Миллионов себя звало.
Много лжи в нашем плаче позднем,
Лицемернейшей болтовни, –
Не за всех ли отраву возлил
Некий яд, отравляющий дни.
И один ли, одно ли имя
Жертва страшных нетопырей?
Нет, давно мы ночами злыми
Убивали своих Царей.
И над всеми легло проклятье,
Всем нам давит тревога грудь:
Замыкаешь ли, дом Ипатьев,
Некий давний кровавый путь! (145–146)
«Но русской вере не изменим мы»
Своей клятве — «Но русской вере не изменим мы / И не забудем языка родного» («Великим постом», 225) — А. Несмелов оставался верным всю свою жизнь. Цельность его личности проявляется, с одной стороны, в том, что превыше всего на свете он ценил верность — своему делу, боевым товарищам («Верность есть в любви, верность есть в бою, /Нет у Бога превыше дара», 225), боевым командирам (много прекрасных и горьких строк поэт посвятил А.В. Колчаку — см. стихотворение «В Нижнеудинске»); а с другой — в той последовательности, с какой он развивал постоянные свои темы, к концу своей жизни не отказавшись ни от одной из них. Уже в 1940-е годы он писал:
Вздохнуть ли здесь, что «не было судьбы»,
Что навсегда для нас закрыты дали,
Но ведь живет поэзия борьбы,
Которой увлеченно мы дышали.
Мы только ль в прошлом, только ли в былом?
Нет, все еще звучит стальная лира… (228)
Неизбежность духовной работы
«Поэзия и религия, — считал Н. Гумилев, — две стороны одной и той же монеты. И та и другая требуют от человека духовной работы. Но не во имя практической цели, как этика и эстетика, а во имя высшей, не известной им самим» [16]. Христианская покорность Божественному Провидению, вера в Христа, в Страшный суд, в «свет Христов, который и во тьме светит» [17], пронизывает все несмеловское творчество, все его радостные и горькие минуты. Собственно, несмеловское «И, быть может, на суде Христовом / Мне зачтется эта вот герань» («Герань», 227) — один из аспектов памятного гумилевского из его программного «Мои читатели» (1921):
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.
Поэзия — сила, способная спаять прошлое и будущее
Для Н. Гумилева на всем протяжении его творчества поэзия являлась магической, сверхъестественной силой — единственной, могущей спаять неразрывной цепью прошлое и будущее. Не случайно поэтому и свою поэтическую личность Н. Гумилев вслед за символистами во многом формировал по образу и подобию своих романтических персонажей. Он придавал огромное значение роли поэта, поэзии в обществе на различных этапах его развития. Гумилевское представление о назначении поэта воплотилось в его мечте о "золотом времени", когда общество будет управляться не политиками, а кастой (расой?) друидов, поэтов — магнатов. Не случайно поэтому составленную им Программу курса лекций по истории мировой поэзии Н. Гумилев открыл ткмой "Друидизм" (19). Приведем в этой связи помету А. Блока на полях одного из стихотворений сборника Н. Гумилева "Костер" ("И будут, как встарь поэты / Вести сердца к высоте, / Как ангел водит кометы / К неведомой им мете"): "Тут вся моя политика" — сказал мне Гумилев (20).
Николай Гумилев, в 1911 г. основавший объединение "Цех поэтов",закладывает в его основу мысль о поэтическом творчестве как ремесле, которое, как всякое ремесло, требует не только вдохновения, но, в первую очередь, умения и мастерства. А. Несмелов, полностью разделявший эти представления, руководит в Хаюбине Литературным кружком русской молодежи, а поэты харбинской литературной группы "Молодая Чураевка" (Л. Андерсен, В. Перелешин, Н. Щеголев, л. Хаиндрова, В. Слободчиков) считают его одним из своих учителей.
"Я седце нес"
Арсений Несмелов трактует поэтическое творчество как упорный, кропотливый труд, схожий с работой мастера — ювелира ("Постукивая точным молоточком, / Шлифуя ркчь, как индус — шар из яшмы…" — "На заданные рмфмы", 197), трубующий от художника максимальной самоотдачи, за который приходится платить самой высокой ценой — кровью, зачастую жизнью:
Окончен труд, с погасшей папиросой,
С душой угасшей встал из-за стола…
Как раненый, ладонь прижавшей к ране,
Я сердце нес…
Воистину непобедимо круты
Ступени восхожденья к божеству…
(характерно название цитируемого стихотворения — "Изнемождение", 107).
