Эфраим Баух - Завеса
«Я люблю Израиль, – говорил Вануну своему новоиспеченному товарищу, стараясь сам себя убедить, что дело не в деньгах, а в идеологических мотивах, – но Израиль создает нейтронные бомбы, и я хочу, чтобы об этом узнал весь мир. Я беру на себя большой риск, но я отдам кровь свою за то, чтобы в следующем поколении еврейские и арабские дети жили в мире».
Короче, снимки они проявили, стали предлагать разным известным газетам. Везде принимали их за ловкачей и мошенников, пока лондонская «Санди Таймс» не отнеслась к этому всерьез. Выдоили из Вануну все, что он знал. Оставалось подписать договор и выплатить ему сто тысяч… сто тысяч!.. фунтов стерлингов. Но «Мосад» не дремал. После долгих поисков засекли Вануну в Лондоне. Использован был старый верный способ. Женщина. Блондиночка по имени Синди. Изголодавшийся по этому делу Вануну, как говорится, клюнул «на живца» и, не слушаясь никаких увещеваний журналистов «Санди Таймс», по ее требованию улетел с ней в Рим к ее «сестре», где и был схвачен.
«Санди Таймс» опубликовал снимки, рисунки и чертежи ядерного реактора в Димоне. По рассказам Вануну, Израиль с момента вступления в действие реактора создал, примерно, сто-двести ядерных боеголовок. Каждая был мощью в атомную бомбу, сброшенную американцами на Нагасаки. Более того, создана также термоядерная и нейтронная бомба.
Что же, дали ему на полную катушку – восемнадцать лет.
Цигель не спал ночами, был на приеме у врача, жаловался на сердечную боль. Сделали ему кардиограмму, разные анализы. Все было в порядке.
Приступы шпионской клептомании
Возвращаясь с поздней смены, не в силах уснуть, он пытался припомнить и как-то оценить всю переданную им информацию, но вспоминал лишь фрагменты. Ну, к примеру, кураторов особенно интересовали данные о родственниках и близких репатриантов, их адреса в Израиле, круг их знакомых, списки людей, которым посылали вещевые посылки, письма, денежные переводы.
Цигель передал сотни таких фамилий.
Сфотографировать списки в Комитете солидарности с евреями СССР было достаточно легко. Это, по мнению Цигеля, вряд ли могли посчитать большим преступлением.
Цигель взвешивал информацию по шкале числа лет отсидки.
Вскочил с постели. Показалось, что неудачно прятал материалы. А ведь там были данные, которые он сам собирал, и тайком ими гордился: частота взлетов и посадок самолетов, недостатки и слабые узлы измерительных приборов, поломки, число приборов, прибывающих на проверку, их номера.
Который раз он перебирал все бумаги и вдруг заметил рюкзак сына.
К этому времени сын завершил учебу и служил в армейской разведке, занимаясь, по сути, компьютерным шпионажем в пользу Израиля. У Цигеля, как у зарвавшейся ищейки, чесались руки – узнать, каким конкретно делом занят сын, но он понимал, что пока еще рано шпионить за собственным сыном. При этой мысли Цигель вздрагивал, на миг отдавая себе отчет, до чего опустился, но эти угрызения совести были недолгими.
Сын пришел на побывку и спал в своей комнате. Видно очень устал и забыл рюкзак в салоне.
Цигель напрягся, и уже, не владея собой, в неком приступе шпионской клептомании, подкрался к рюкзаку, словно это была бомба замедленного действия. Стараясь унять сердцебиение, раскрыл его и стал в нем рыться. Среди обычных солдатских вещей оказалась довольно объемистая тетрадь с записями, и каким-то явно кодовым сочетанием цифр и латинских букв. Не задумываясь, не в силах себя сдержать, подобно уже ставшему клептоманом в поисках информации шпиону, сфотографировал своим аппаратиком все страницы, схемы, коды, написанные рукой сына. «Вырастил», – проносилось в сознании то ли с оттенком гордости, то ли страха.
Роясь в рюкзаке сына, Цигель испытал то же напряжение, дрожание пальцев, ощущал испарину на лбу, как в самые опасные моменты, когда тайком фотографировал в цеху и в разных подвернувшихся местах военной базы.
Как ни странно, но страх поимки, преследовавший его в последние недели, внезапно улетучился. Он вернулся в постель и проспал беспробудно до полудня.
С этой ночи он стал все время искать материалы у сына, но более ничего не находил. Вероятно, в тот первый единственный раз сын рискнул взять с собой записи, ибо строжайше запрещалось выносить все, касающееся его занятий в подразделении компьютерной разведки. Но неутомимая страсть ищейки опять и опять заставляла Цигеля рыться в вещах сына. При этом он особенно злился на собственные оглядки, хотя в квартире никого не было, но успокаивал себя, что действует по всем правилам сыска. Сын уезжал к подружке, жена уходила к соседке, старухи сидели во дворе на своей постоянной лавочке, а младший играл в футбол. Но какой это был букет чувств, противоречивых, бросающих в стыд, становящихся вредной привычкой, как алкоголь или курево, но без которых уже и не существуешь. Цигель вообще мало пил и никогда не курил.
Постепенно, с течением времени, дело Вануну стало тускнеть и реже снится Цигелю.
Арест Калмановича
И тут грянуло новое шпионское дело Шабтая Калмановича.
Это уже было совсем горячо. Почти впритирку к Цигелю. Он даже встречался мимолетно с Калмановичем на сходках евреев, выходцев из Литвы в Израиле.
Он всех спрашивал: «Что вы скажете про Калмановича?» Коллега, тоже из Литвы, ухмыльнулся:
– Я ведь знал его еще по Каунасу. Окликали его по имени Шабсик, Шабса. Тут он стал Шабтаем. Тебя это так волнует? Или земляк земляка видит издалека?»
– Что ты имеешь в виду? – побагровел Цигель.
– Уже и пошутить нельзя.
«Совсем издергался, – подумал про себя Цигель, – надо быть осторожней». Улыбнулся и похлопал земляка по плечу.
Но дело Калмановича совсем выбило Цигеля из равновесия. Мозг его лихорадочно работал. Любой намек, упоминание в газете и по радио, любая информация, касающаяся Калмановича, запоминалась Цигелем с первого раза, преследовала, обдумывалась, обыгрывалась. Все грандиозные аферы Калмановича, принесшие ему сотни миллионов долларов, связи с сильными мира сего, алмазные и другие сделки, дружба с президентом Ботсваны, который назначил его представителем своей страны в Израиле, Цигеля не интересовали, ибо это, как говорится, было не его ума, уровня и возможностей дело.
Но, читая о начале деятельности Калмановича, Цигель просто видел себя. Как и Цигель, тот согласился доносить на каунасских евреев, время от времени сообщая все, что происходило в их среде, кто что сказал, где, когда и кому. Все это было не столь важно. Главное, что доносчик все более подпадал под власть своего куратора. Калмановичу предложили уехать в Израиль вместе со всей семьей при условии, что он станет агентом КГБ в Израиле, и он согласился. Прошел подготовку в знакомой Цигелю шпионской школе под Москвой, истинной «альма матер», где их учили секретам шпионского дела: шифровке, написанию отчетов, налаживанию связи с ведущим, способам оторваться от слежки.
Последнее наставление он получил от главного босса, руководителя второго отделения внешней разведки генерала по кличке Владимир. После ульпана ушлому Калмановичу удалось стать функционером Рабочей партии Израиля МАПАЙ. Он даже пару раз встречался с главой правительства Голдой Меир. Службе безопасности не очень нравилось это сближение молодого репатрианта с верхушкой Рабочей партии, и все же контрразведка смотрела на это сквозь пальцы.
«В течение пяти лет, – писалось в газете, – он стал миллионером, у которого была вилла в Афеке, квартал в северном Тель-Авиве, дом в Монте-Карло и квартира в Лондоне. Неясно, каким образом за столь короткий срок он обрел миллионы. Советская разведка не была столь щедра, больше упирая на лесть и патриотизм. По расчетам службы безопасности Калманович за шестнадцать лет шпионажа получил от КГБ, примерно, сто тысяч долларов, то есть, примерно, шесть тысяч в год».
С этим Цигель был абсолютно согласен, перечитывая без конца эти строки. Платят мало. Так вот.
Но какую информацию требовали кураторы от Калмановича? Оказывается, они возложили на него миссию – найти контакты с израильской службой разведки с целью собирать информацию об учреждениях и общественных организациях, которые занимались антисоветской деятельностью, и его работа в отделе пропаганды Рабочей партии виделась им верхом достижений.
Но ведь этим занимался и Цигель, и это было лишь небольшой частью его информации. Главным было все то, что он, рискуя головой, добывал на военно-воздушной базе. Выходило, что он может получить гораздо больший срок, чем Калманович.
Самое невероятное, что у того не нашли никаких вещественных доказательств. Все основывалось лишь на вырванном от него признании.
Слаб оказался, курилка. Давили, видно, сильно, он и раскололся. Рассказывал о своих встречах в Восточном Берлине с высокими чинами КГБ, но это вовсе, по мнению газеты, не говорило о важности Калмановича. Просто, таким образом, Советы привечали своих клевретов из органов поездками за границу, что в те годы считалось немалой наградой.
