Дмитрий Тростников - Знаменитость
На самом деле Кощей был виртуозным карманником. Факиром и иллюзионистом своего дела. А вот крыши не были его стихией. Поэтому я решил кое-что поменять. О чем и рассказал, пока мы медленно брели в сторону кафе «Теремок».
— Ну как? Справишься? — на всякий случай поинтересовался я.
— А то! — хмыкнул Кощей. — Вот не пойму я, Студент. У тебя же масло в голове! И зачем ты навострил лыжи за кордон? — с характерным блатным выговором заявил он. — Страна меняется, кооперативы всякие появились, как при НЭПе. Лавэ у фрайеров теперь навалом… Мне авторитетные люди говорили — наше время пришло!
— Как бы тебе объяснить, — я заговорил медленно, потому что подбирал слова как можно более душевные. Я искренне не хотел испытывать терпение своего приятеля, по опыту зная, во что превращается этот человечек, когда приходит в бешенство. А сегодня я один раз уже обидел его небрежным обращением. — Дело такое, Кощей. Как выяснилось, очень по-разному мы понимаем жизнь: я и ЦК КПСС. И остаться в стране, которой они заправляют, значит сидеть снова и снова. Не за одно, так за другое. А чалиться всю жизнь даже в таком гостеприимном месте, как зона в солнечном Соликамске — не хочу…
Кощей осклабился — шуточка про Соликамскую зону пришлась ему по душе.
— Потому и надо мне свалить. Но только за кордоном деньги еще важнее, чем у нас. Поэтому, хочу я вывезти одну ценную вещь. Ее там уже ждет мой старый одесский друг, пару лет назад умотавший в Израиль. Помнишь, я тебе рассказывал, который Высоцкого записывать мечтал?.. У него там своя фирма грамзаписи. Так вот эту важную штуку мне сюда обещали принести. Но заварушки, думаю, не избежать. Но если дело выгорит как надо — твоя доля Кощей, где бы я ни был, хоть на другом краю земли — я свои долги всегда плачу… Ты ведь это знаешь?
Жулик кивнул. И мы расстались. Я открыл двери кафе.
И сразу же узнал ее, как только шагнул в зал, приглаживая короткие волосы ладонью. Столик в углу у окна. Она лежала между салфетницей и высоким стаканом, в котором доходил какой-то чахлый цветочек. Немного полинявшая от времени коробка сверхтонкой магнитной ленты «Тасма». Один ее картонный угол был смят. Но в целом это было именно то, что я искал. Оригинал последней записи Алеши Козырного. Легендарный «Концерт на крови», в существование которого, оказывается, уже мало кто верил. Пленка, оставшаяся в сумочке Маши Старковой, когда я видел ее в последний раз, отчаянно бежавшую по ноябрьскому льду за увозившим меня «воронком».
Я шагнул навстречу. Девушка, сидевшая за столиком, вопросительно подняла глаза.
— А я почему-то не думала, что вы такой молодой! Думала, как все мамины друзья! — вместо приветствия заявила она.
— Мне скоро будет двадцать девять. Я ведь моложе твоей мамы на десять лет… — объяснил я.
Она набрала в грудь воздуха, словно собираясь на что-то решиться.
— Мама четко мне объяснила, что надо сделать, если вы дадите о себе знать. Даже слово с меня взяла, — выпалила она, как школьница наизусть домашнее задание, не отводя взгляда и нисколько не смущаясь.
— Значит, она сохранила пленку, — вздохнул я.
— Но только сейчас я вдруг поняла, что настолько не хочу ее вам отдавать, что даже готова нарушить слово, которое дала матери! — дерзко заявила девчонка и убрала со стола пленку, которую, казалось, еще секундой раньше она готова была подвинуть мне. Теперь она спрятала ее к себе на коленки, с вызовом уставившись мне прямо в глаза.
Я просто сел за столик напротив нее. Девочка не представляла, насколько она меня поставила в тупик. Если бы тут сидела пара бандитов, собиравшихся меня кинуть, — я бы четко знал, как сейчас поступить. Но напротив меня сидела хрупкая девчонка 18–19 лет, с глазами точно такими, какие они становились у Маши Старковой, когда та начинала сердиться.
— Ну, что молчите? — спросила Катя, видимо, уже успев немного испугаться собственной смелости. Все-таки перед ней сидел тип, недавно вышедший из тюрьмы.
— Не знаю, что сказать, — признался я. Потихоньку соображая, что эта девочка вряд ли хочет завладеть пленкой из-за денег. Наверное, сейчас всего несколько человек в стране представляет себе ценность этого оригинала. Просто она собирается задать мне какой-то вопрос. И хочет во что бы то ни стало продемонстрировать мне, как он у нее наболел.
— Она была уверена, что вы ненавидите ее за то, что… Считали, в общем… — тут она осеклась. — Ну, что это она вас посадила?
Я покачал головой.
— Это я сам себя посадил. Такую выбрал судьбу, — усмехнулся я. — А Маша ни в чем передо мной не виновата. Как жаль, если она так считала.
— Так какого черта вы ей на письма никогда не отвечали и от свиданий отказывались?!.. — выпалила девчонка, раскрасневшись от гнева. — Она-то считала, что виновата и извелась совсем!.. Только когда уехала, у нее там немного от души отлегло, я это почувствовала.
— Я был уверен, что сидеть мне придется все девять лет. Не хотел ей жизнь ломать. Думал, так она меня легче забудет, — признался я. — Знал бы, что срок скостят, может быть, поступил бы иначе.
Знала бы эта девочка, как много стоило сделать иначе в моей прошлой жизни! Мне пришлось отказаться от памяти о той прошлой жизни, чтобы выжить в зоне. Измениться, стать другим. Вычеркнуть из памяти те дни, когда вокруг меня были самые дорогие в моей жизни люди и когда были сделаны тяжкие, непоправимые ошибки. И только сейчас я мог позволить себе вспоминать обо всем этом без опаски дать слабину.
Но как было объяснить все это девочке? И я просто смотрел на нее, улавливая в юном лице неуловимые черточки, доставшиеся ей в наследство наполовину от Маши, наполовину — от Алеши. От людей, которых мне больше не суждено видеть.
— Вы любили ее? — спросила Катя, не удержав в голосе легкой хрипотцы.
— Где она сейчас? — ответил я вопросом на вопрос.
— В Швейцарии.
— Решилась лечить голос?! — не поверил я.
— Если бы! Она же моего нового папочку — потускневшую рок-звезду повезла туда лечить от наркомании, — недобро ухмыльнулась Катя. — Рассчитывает спасти этот мешок с дерьмом…
Наступило неловкое молчание. Выручил франтоватый официант. Посверкивая белоснежными манжетами, он очень кстати возник рядом, уже считая меня своей законной добычей. Как же — угрюмого вида тип в ресторане с юной спутницей. Официант рассчитывал на солидный куш и подобострастно склонился над нашим столиком.
— В девятнадцать часов у нас открывается музыкальная программа. Живая музыка… — завлекая, проговорил он.
— А ты почему все еще в Союзе? — поинтересовался я у Кати, спровадив официанта. — Если семья там?
— Мне надо закончить музыкальное образование, — пояснила девушка. — Там на это денег не будет.
— Если дело в деньгах, могу помочь, — быстро решил я. — Пленка эта очень ценная. Если ее вывезти из страны и продать какой-нибудь крупной фирме грамзаписи, это приличная сумма в долларах. В конце концов, Алеша свой гонорар тогда не получил и Маша в записи участвовала и пленку сумела сохранить. По всем понятиям я ее должник. Отдам тебе. Поедешь к своим?
— Да не хочу я уезжать! — возмутилась девушка. — Мне и здесь хорошо. Такие перспективы открываются. Мне контракт предлагают подписать! Помогут записать дебютный альбом! А это знаете, как важно! Платить, правда, обещают мало, и там в контракте написано, что потом я еще десять альбомов обязана буду записать с этими продюсерами… Они получат права на мое имя и все такое… Так что пока думаю, но, наверное, соглашусь. Других-то вариантов нет.
— Кто такое предлагает? — спросил я.
Она назвала фамилию. Я скрипнул зубами. А она с ребячливой гордостью продолжала рассказывать — как это важно для начинающего артиста — сразу контракт с известным продюсерским центром. Тем более, когда им руководит такой человек, которого все называют воротилой молодого российского шоу-бизнеса. Они уже встречались, и он очень хвалил ее голос. Правда, кое-кто предупреждает, что он всех молоденьких певиц тащит в постель, прежде чем «пустить в тираж», но пусть только попробует! Хотя я не должен думать, что она такая уж ханжа. Ничего подобного. Когда она сама решила расстаться с невинностью после выпускного вечера в школе — так и сделала. И вообще, она сама в жизни все решает и давно уже не ребенок…
— Не вздумай! — прервал я поток сбивчивых слов.
Катя умолкла, растерянно хлопая ресницами.
— Ты сама себя загонишь в рабство! Они из тебя все соки выпьют. Выжмут до последней капли. И отшвырнут. Как уже было с твоим отцом, — предупредил я. — Не важно, крупная фирма или нет — важно люди. А этих людей я знаю, им наплевать на талант. Им главное — деньги.
— Странно, и мама то же твердит, — призналась Катя.
Разом выпалив все, что хотела, на одном дыхании, она словно устала и молча смотрела на меня, подперев щеку ладонью. Точно, как когда-то Старкова у себя на кухне в день нашего знакомства.
