Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2013)
6. Вместо заключения
Что можно сказать в заключение?
Замечательно, что книга эта вышла, качественно подготовленная и любовно оформленная. Закрытие некоторых историко-литературных позиций, десятилетиями зияющих, совершенно необходимо. Введение в историко-литературный оборот «одиночек» (а у нас остаются, кажется, только одиночки), обсуждение их места и значения в истории русской литературы, просто знакомство с ними как с людьми в реальных исторических обстоятельствах (и тут «контекст» нашего издания бесценен) — необходимы тоже. Не для «возвращения поэта» и не для «просвещения публики» — как я уже сказал, все, кому Нельдихен или кто-либо еще, пусть Тихон Чурилин или Владимир Макаввейский, действительно были очень нужны, даже и в советские времена имели возможность их найти [19] . Речь идет об объемности, разноречивости, сложности образа этой необыкновенно богатой (и в массовом восприятии, ограниченном официозом и антиофициозом советского времени, необыкновенно бедной) литературы. История русской литературы должна непрерывно расширяться во все стороны, иначе она не Вселенная. А она — Вселенная.
Вопрос «глупости» в литературе — первичной (Гургенов), вторичной (Нельдихен) и третичной (Олейников), как индивидуальной, так и коллективной, — требует дальнейшего рассмотрения и углубления, снова являясь одним из актуальных вопросов нашей словесности — в первую очередь, из-за разлаженной межчеловеческой коммуникации и так и не установившихся за постсоветские десятилетия закономерностей поведения и взгляда на вещи. Мы попытались об этом подумать, будем думать и дальше.
Жизнь Сергея Евгеньевича Нельдихена — необходимый комментарий к литературной истории (не совсем то же самое, что история литературы), очередная невозможная возможность, очередной вдох тарабарского воздуха. Время от времени такой вдох необходим нам всем — чтоб не думали, что сильно умные. В каждом из нас есть этот потерянный Буратино, его нужно лишь позвать из мрака.
Стих Нельдихена (если, конечно, не мифологизировать его достижений) — важное и интересное примечание к истории русского стиха ХХ века. Но есть у него и несколько текстов [20] , оставшихся живыми вне зависимости от их историко-литературного и литературоведческого интереса, — а это много, очень много. Остаться в русской поэзии хотя бы несколькими стихотворениями, хотя бы несколькими строчками — высокая доля, не искупающая нелепой и трагической жизни (а чья жизнь не такова?), но наполняющая наши сердца бесконечной благодарностью.
Спасибо Вам, Сергей Нельдихен, умненький Буратино из Страны Дураков. Теперь мы больше знаем, любим и понимаем Вас — Вам это давно безразлично, а для нас означает расширение и углубление нашего мира!
Бамберг, июль 2013 г.
[1] Нельдихен С. Е. Органное многоголосье. Составление, подготовка текстов, примечание и подбор иллюстраций Максима Амелина. Вступительная статья Данилы Давыдова. М., «ОГИ», 2013. Все дальнейшие цитаты из произведений Нельдихена и упоминания или описания этих произведений опираются на это издание.
[2] Введенский А. И. Всё. Составление А. Герасимовой. М., «ОГИ», 2010.
[3] Вагинов К. К. Песня слов.Составление, подготовка текста, вступительная статья и примечания А. Герасимовой. М., «ОГИ», 2012.
[4] Ауслендера откинул, входя в литературную жизнь, вероятно, чтобы не смешивали с писателем Сергеем Ауслендером, племянником Михаила Кузмина. Кстати (само по себе совершенно неважно, но для колорита), все известные мне Ауслендеры были евреями — и отец племянника Кузмина, и черновицкая поэтесса Роза Ауслендер. Ничего не утверждаю, но вполне возможно, что бывший начальник тифлисского лазарета происходил из крещеных евреев, как и бывший жандармский полковник Вагенгейм (установлено Алексеем Дмитренко, см. соответствующую статью в вышеобозначенном издании Вагинова).
[5] Цит. с выпусками: по нашему изданию (стр. 417 — 418). Источник: Чуков- ский Н. К. Николай Гумилев. — В кн.: Чуковский Н. К. Литературные воспоминания. М., 1989.
[6] Это, собственно, родовая мета бытового декадентства. В. И. Шубинский в своей статье «Дурацкая Машкера» <http://www.newkamera.de/nkr/zametki_08.html> цитирует письмо Брюсова Льву Толстому: «Меня не удивило, что Вы не упомянули моего имени в длинном списке Ваших предшественников, потому что несомненно Вы и не знали моих воззрений на искусство. Между тем именно я должен был занять в этом списке первое место, потому что мои взгляды почти буквально совпадают с Вашими. <…> Вам легко поправить свою невольную ошибку, сделавши примечание ко второй половине статьи, или к ее отдельному изданию, или, наконец, особым письмом в газетах» и справедливо отмечает, что Брюсов был человек неглупый и довольно корректный, а тут сморозил... Вера в массированную саморекламу возникла вместе с массовой рекламой как таковой. С конца ХIХ века, и, понятно, не только в России, начинающие литераторы, кто поглупей, сделались убеждены, что многократное говорение мантры «я-гений-игорь-северянин» вознесет их на «пьедестал», хотя бы на время. И в целом, не ошибались.
[7] А когда Ходасевич спросил его, зачем он так зло шутит, что должен был Гумилев на это ответить? Что да, шутит, устраивает слегка ернические церемонии в целях собственного и учеников своих развлечения в голодные и холодные времена? Мне кажется, психологически это совершенно невозможно. Ходасевич, воспитанник московских символистов, вообще плохо понимал тон петербургского литературного общения.
[8] Не говоря уже о Бальмонте, чье двустишие «Но мерзок сердцу облик идиота, / И глупости я не могу понять» Гумилев лукаво цитировал. Бальмонт был талантливый поэт с большими заслугами, но многие его стихи неумны почти до слабоумия.
[9] Ей отсекают, а она соглашается с отсечением и сама научается себе отсекать, и не единственно потому что желает публиковаться, ездить в дома творчества и получать заказы в столе заказов «для писателей», но и потому что верит, что «служит народу», для которого-де ее обрезки и огрызки лучше, чем ничего. И верит в конце концов в правоту отсечения — «слишком сложное» «народ» не поймет, а для него же мы и пишем, не для себя же...
[10] Гинзбург Л. Я. Николай Олейников — В кн.: Олейников Н. М. Стихотворения и поэмы. Вступительная статья Л. Я. Гинзбург. Биографический очерк, составление, подготовка текста и примечания А. Н. Олейникова. СПб., «Академический проект», 2000 («Новая Библиотека поэта»).
[11] Ср.: «Птичка скачет, птичка вьется / Под названием скворца, / Из уст сладка песня льется / На унылые сердца» (Л. Лундин. «Вестник весны», цит. по чрезвычайно богатой и интересной по материалу статье Олега Лекманова «Русская поэзия в 1913 году. Часть I». — «Новое литературное обозрение», 2013, № 119, стр. 147). На этом маленьком примере мы видим заодно, что в источники Олейникова не стоит записывать то одного, то другого «несправедливо забытого стихотворца», как это нынче любят, — его непосредственные источники, по крайней мере в первом периоде его стихописания, — справедливо забытые стихотворцы.
[12] «Пойду я в контору „Известий”, / Внесу восемнадцать рублей / И там навсегда распрощаюсь / С фамилией прежней моей. // Козловым я был Александром, / А больше им быть не хочу. / Зовите Орловым Никандром, / За это я деньги плачу...» (1934).
[13] Я не имею в виду отсутствие советских литуспехов — само по себе это скорее о нем хорошо говорит. Я имею в виду его сомнительную и постепенно исчезающую литературную репутацию.
[14] Вроде упомянутой морковки в кармане или подачи объявления в газеты об утере чемодана с рукописями, которого никогда не существовало, — для рекламы, как он объяснял.
[15] Это не для вящей противности. Просто-напросто в русском языке не существует слова «большевист» (в отличие, скажем, от немецкого), а слово «большевик» существует. Как-то это дико — производить прилагательные от несуществующих существительных.
[16] Преимущественно в стихах; проза Мариенгофа — особая статья, нашедшая свою вершину в малоизвестном и более чем замечательном романе «Екатерина». Любопытно, что закончил он афоризмами, в каком-то особом сочетании чуши и глубины недалеко ушедшими от афоризмов Нельдихена.
[17] «Это уже история — семнадцатый год, / Это уже бесспорное геройство...», «Верстать учебники по истории человечества / Способен лучше всех пролетарий».
[18] В кн.: «Стихотворения Константина Гургенова». М., Товарищество скоропеч. А. А. Левенсон, 1907, стр. 51, 54.
[19] Речь, конечно, идет только об опубликованных авторах. В больших библиотеках, в той же Публичной в Ленинграде или Ленинской в Москве, можно было найти редкие книжечки, журналы и альманахи, да и в букинистах они бывали. Конечно, нужно было сначала что-то о них знать , но для этого служили литературные мемуары и воспоминания, довольно обильно выпускавшиеся в Советском Союзе, да и личные контакты с людьми «того времени» — к ним стремились. Особый и уникальный случай — проникновение в читательский обиход ненапечатанных поэтов — Хармса, Введенского, Олейникова, за что вечная благодарность и Якову Друскину, сохранившему архив Хармса, и тем, кто обеспечил распространение этих текстов.
