Эдуард Тополь - Игра в кино (сборник)
– Может, нам в кузов? – сказал Фенька.
– Вы там дуба дадите, ты что! Довезу я их целыми, не бойся. – И захлопнул дверцу, дал газ.
Несколько оторопевшие Фенька и Степан Прокофьевич остались стоять на заледенелом деревянном тротуаре, а Алена сказала в кабине:
– Ой, не гоните так, темно же.
Гурьянов уже и сам понял, что теперь, когда главное он выиграл, можно и не гнать машину. Он сбавил газ, искоса посмотрел на Аленку и Полину. Обе сидели напряженные от неловкости ситуации, от только что случившегося небольшого предательства. И чтобы снять эту неловкость, Гурьянов расхохотался. Он вел машину и хохотал, словно вся эта история была смешней анекдота, и даже – сквозь смех – показывал им в лицах, как это все произошло.
– А Фенька!.. – И он вытягивал лицо, показывая, как оторопел Фенька. – Ха!
Он хохотал, и, поглядывая на него, заулыбались, а потом тоже расхохотались Алена и Полина. И теперь в кабине стало не только тепло, но и уютно, свободно.
– Только мне на тот берег, в общежитие, – сказала Алена. – А Поле в магазин.
– Я знаю.
Алена с удивлением взглянула на него, потом – с недоумением – на Полину. Но и Гурьянов, и Полина даже не смотрели друг на друга, а только – вперед, за ветровое стекло.
Полин магазин возник впереди, из темноты, по ходу машины. Дежурная лампочка освещала ненецкую вывеску «ЛАБКА» и висячий замок на двери, а с другого торца был вход на жилую половину, в Полину комнату.
Митина полуторка тормознула, Митя выключил фары. Он и Полина остались в кабине без света, в темноте.
– Спасибо, – произнесла она.
Он не ответил и не повернул к ней головы. Она чуть шевельнулась, подавшись к дверце, но он молча взял ее за руку. Поля замерла, руки не отняла. Посмотрела ему в глаза.
И оказалось – им очень хорошо вместе. Так хорошо – не бывает лучше. А потом, после, лежа на Митином плече, Поля медленно провела рукой по его закрытым глазам, сказала ласково, будто пробовала это слово на слух:
– Митя…
Он молчал, а она удивилась самой себе:
– Я кушать хочу.
– И я, – признался он, не открывая глаз.
– Правда? – обрадовалась она. – Нет, ты лежи.
Поля встала, окунула ноги в оленьи тапочки, прошла из комнаты в магазин, включила там свет. В продовольственном отделе сняла с полки буханку хлеба, срезала целиком горбушку, потом вскрыла банку с баклажанной икрой и вывалила почти всю банку на эту горбушку, намазала густо. Не утерпела и, направляясь в комнату, на ходу откусила. Ногой закрыла за собой дверь, но тут же отворила снова и, не входя, рукой достала с ближайшей полки бутылку вина, щелкнула выключателем. Свет в магазине погас.Фенька испуганно проснулся, вытаращил глаза. Из-под топчана Гурьянов достал свой чемоданишко и складывал в него нехитрые свои пожитки – свитер, армейское белье, пиджак. За окном тесной комнатушки радиоузла клуба, где заночевал Фенька, только-только занимался рассвет.
– Ты куда пропал? – спросил Фенька. – Я всю ночь ждал-то.
– Тебя не касается, спи. – Митя со своим чемоданом двинулся к выходу.
– Ты что, уезжаешь? У тебя ж три дня еще!
– Да спи ты!
Облаянная собаками полуторка промчалась по рассветному поселку, тормознула у магазина. Гурьянов с чемоданом в руке торопливо вошел в жилую половину дома, а спустя полминуты вышел оттуда уже без чемодана, но с какой-то фанерной табличкой. Прошел к крыльцу магазина, повесил табличку на дверь рядом с висячим замком и поспешно ушел назад.
На табличке было написано: «УЕХАЛА НА БАЗУ». Вдруг Гурьянов появился снова, оглядел улицу, бегом пробежал к своей машине, нырнул в кабину, отогнал машину в конец квартала и так же бегом вернулся назад, в Полин дом.
Звякнула за ним щеколда, погас свет в окне. В магазине Поля снимала с полки банки баклажанной икры, шпроты, еще что-то. Складывала в передник.Спустя трое суток Гурьянов загружал свою полуторку взрывчаткой на складе взрывчатых веществ. То ли с непривычки, то ли от тяжести мешков с аммоналом ноги маленько подкашивало, и грузчики, легко тащившие такие же мешки, беззлобно подшучивали:
– Подустал парень.
– Ну так! Трое суток все-таки вкалывал. Тебе б такое!
– Да я б не отказался.
– Ладно болтать! – И Мите: – Отвали, кореш, лезь наверх.
Митя без слов полез в кузов машины. Грузчики стали подавать ему мешки с аммоналом, а он только растаскивал их по кузову. Склад ВВ был чуть в стороне от поселка, над рекой. Неожиданно кто-то из грузчиков сказал:
– Гляди. Вот осел пьяный. Нажрутся же!
С противоположного берега реки, со стороны аэродрома, опасно петляя по косогору, катился к реке бензовоз. Сверзился с косогора на реку и пошел к складу ВВ, выписывая на льду сумасшедшие кренделя. На поворотах машину заносило так, что колеса отрывались ото льда.
– Фенька, гад! – перепугался Гурьянов и побежал навстречу бензовозу, а бензовоз довернул еще чуток и помчался прямо на него. Гурьянов едва успел отскочить в сторону.
Мимо мелькнуло ликующее Фенькино лицо, его громкий крик:
– Мить, страшное дело!
Машина умчалась, снова круто развернулась на льду и – назад. И опять, проезжая мимо Гурьянова, крикнул Фенька:
– Женюсь! – И умчался на новый разворот.
– Вот дурак! – в сердцах сказал Митя и огорченно сел на ледяной торос. – Ну так я и знал!
Фенька подкатил на своем бензовозе, тормознул юзом.
– Митя, я на Аленке женюсь, свадьба через неделю.
– Ну и придурок!
– Мить, ты приедешь? На свадьбу. Я тебя прошу.
– Ну, приеду, куда ж я денусь. Точно решил?Груженная аммоналом Митина полуторка подкатила к магазину, а навстречу с крыльца уже сбежала Полина – простоволосая, без пальто, в одной кофточке. Запрыгнула на подножку, нырнула в кабину, прижалась к Мите.
– Ты что, сдурела? – сказал он.
– Ага. Соскучилась.
– Уже? Простынешь так.
– Ничего. Вот, возьми, сама вязала. – Она сунула ему сверток и прижалась плотней. – Митя, родненький!
– Люди ж тут, глупая.
– Ну и что?
– Я приеду скоро. У Феньки свадьба.
– Правда? Вернешься? – Она подняла к нему лицо, в глазах ее были слезы и ликование.
– Ну, сказал же – приеду. Чего ты?
– Митенька! – чуть не всхлипнула она. – Я тебя люблю. Правда.Краюха желтого солнца, надраенного до прозрачной звонкости, бежала за разлапистой, заиндевевшей урманной тайгой.
По зимнику – зимней временной таежной дороге – шла цепочка машин. Через замерзшие речушки… В таежных буреломах… По голым, переметанным поземкой болотам… Мотор Митиного грузовика работает без натуги, ворчит, как старый и добрый кот, и только изредка пофыркивает, когда Митя сбрасывает газ. На панели управления белозубо смеется переводная красотка.
Гурьянов развернул Полин пакет – там пестрые шерстяные варежки и маленький транзисторный приемник «Сокол». Он примерил варежку на руку и улыбнулся – тепло. Включил транзистор, нашел «Маяк». «Маяк» передал, что самая теплая погода сегодня в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа, а затем пошли джазовая музыка и популярные песни.Вечер. Автопункт. Три рубленых дома, построенных для отдыха водителей на обочине зимника, золотят в вечернюю таежную темень квадраты своих освещенных окон. Здесь столовая с круглосуточно горячими блинами, две спальные комнаты, душевая. Во дворе сгрудились почти два десятка грузовиков. От машины к машине ходит прогревальщик, следит за моторами – моторы не выключены, чтоб не заморозить, и из выхлопных труб курится легкий дымок.
В душевой моются шоферы. Гурьянов намылился весь – после целого дня дороги приятно. Рядом под душем тоже какой-то шофер.
– Эй, друг, – говорит он Гурьянову.
– Ты мне? – спрашивает Митя, жмурясь от мыла.
– Тебе. Как кличут? – Дмитрием. – Дмитрий чеевич?
– Петрович.
– А ктоеевич?
– Как это? – Гурьянов открыл один глаз, посмотрел на соседа. Соседом был Полин «жених» Степан Прокофьевич.
– Ну, кто ты есть? – в упор спросил он.
Гурьянов понял, что назревает нечто, но сказал с полувызовом и в то же время примирительно:
– Ладно, дядя, мойся.
«Дядя» смерил взглядом Митину фигуру – Гурьянов был ему явно не по силам.
– Добро, – сказал он недобро. – Только ты уж не обижайся, если что. Должок с тебя за любовь.
Ночь. Луны нет, и мороз за сорок пять. Тьма навалилась на припорошенную снегом лесотундру и заледенелый зимник. Машина Гурьянова щупает фарами дорогу – узкую, скользкую. Далеко впереди еле видны задние фонари какого-то «МАЗа», а позади – темень, пусто.
Гурьянов ведет свою полуторку осторожно – дорогу переметает поземка.
Изредка мелькнет за боковыми стеклами кабины приставшая к обочине машина с погашенными огнями и невыключенным мотором, где сморенный усталостью водитель прикорнул дрему передремать, и снова – пусто на трассе, одиноко.
Полуторка взбирается на узкий мостик через замерзшую речушку, и вдруг мимо, обгоняя Гурьянова, на огромной скорости проносится «татра», в последнюю долю секунды виляет бортом, бьет им по передку гурьяновской машины, и Митина полуторка летит с мостика, переворачивается в воздухе и – чудом – становится на колеса.
