Бернардо Ачага - Сын аккордеониста
Мама спросила меня: «Правда, что вчера на танцах разбрасывали пропагандистские листовки?» Я сказал ей, что, собственно, пропаганды не было. У меня в кармане лежал листок, на котором я накануне написал послание для Вирхинии – «Вирхиния, пишу тебе этой теплой ночью 27 августа…», – и я протянул ей его той стороной, где был список. Но у нее не было очков, она не могла прочесть. Тогда я сказал, что это список пяти самых красивых девушек Обабы и что все это было всего лишь шуткой.
Мама понизила голос: «В воскресенье вечером твоему отцу позвонил Марселино. Судя по всему, он был в ярости. Он сказал, что на террасу гостиницы загнали пьяного осла с пропагандистскими листовками и что теперь им придется объясняться с губернатором и полковником Дегрелой». – «Из-за этого?» – спросил я, показывая ей лист. Потом добавил, что мне это кажется невероятным, что они оба просто сумасшедшие. «Нет, не сумасшедшие, Давид. Напуганные. С тех пор как под памятник подложили бомбу, они живут в постоянной тревоге. Твой отец говорит, что активисты, приезжающие сюда из Франции, учат жителей маленьких городков совершать нелегальные акты, но сначала проводят репетиции. И именно поэтому разбросали эти листки с Мисс Обаба. Потому что даже если бы их задержали, полиция ничего не смогла бы сделать. По словам твоего отца, они не приступают к реальным акциям, пока как следует не подготовятся».
Мне известны были теории Анхеля. Те же рассуждения я слышал от него по поводу теракта, в результате которого был разрушен памятник на площади «Ну, не думаю, чтобы уж настолько», – сказал я ей. Но без особой убежденности. Мне вспомнилась группа, занимавшаяся ловлей бабочек в Ируайне. Может быть, мама выразилась не совсем точно, но то, что она говорила, было похоже на правду. Она продолжала: «Кто-то узнал осла. Вспомнили, что это осел сына Беатрис, Лубиса. Я прекрасно знаю, что это хороший парень, серьезный, очень серьезный… и послушай, что я тебе скажу, Давид: однажды я чуть было не бросила твоего отца из-за того, что он схватил Лубиса, который в то время был всего лишь ребенком, и без всякого повода ужасно избил его. А теперь говорят, что он ввязался в политику и что осла привел он, а не его брат, этот несчастный малый. Говорят, Панчо ничего не в состоянии организовать».
Она внезапно замолчала. «Не ввязывайся в политику, Давид. Политика – грязное дело, во время войны это стало совершенно ясно. Самым ужасным для тебя будет впутаться в политику. Подумай, ведь у тебя хорошее будущее. У Лубиса его, возможно, нет, но у тебя-то есть. Ты – единственный племянник Хуана, почти что сын. Он поможет тебе во всем, что тебе только нужно». – «А где Анхель?» – перебил я ее. Я хотел сменить тему. «Они все в Мадриде. Тебе что, не сказали? Хотят сделать боксера из нашего силача Убанбе». – «Я ничего не знал». – «Странно. Больше всего этим делом занимается твой друг Мартин. Говорит, что Убанбе может стать вторым Ускудуном и что если это произойдет, все заработают миллионы. А Анхель с Марселино вызвались сопровождать его в Мадрид. Ты же знаешь, они пользуются любым предлогом, чтобы только сбежать из Обабы». – «А что они хотят? Организовать бой в Мадриде?» Я недооценивал их планы. «В Мадриде, в Сан-Себастьяне, в Бильбао и везде, где только можно». Мама пожала плечами. «Кто их знает! Может быть, твой друг прав!» – заключила она.
Детский парк был пуст и полон теней; гандбольное же поле выглядело гораздо оживленнее, чем прежде. Две команды девочек вели матч, следуя указаниям юноши, по всей видимости, их тренера.
Небо было еще очень светлым. Я посмотрел на ольховые деревья возле Урцы: они почернели и больше напоминали кипарисы. Потом я перевел взгляд на дом Вирхинии: он оставался белым. На спортивном поле стали зажигаться огни.
Мама немного успокоилась и заговорила о повседневных делах. Она упомянула о работе в мастерской, о новых песнях, которые разучивали в церковном хоре; задала мне вопросы о людях, ходивших на танцы в гостинице «Аляска». Неожиданно она вспомнила о списке, который я показал ей: «Кстати, так кто же, по мнению авторов этой классификации, самые красивые девушки Обабы?» Я развернул листок и прочитал имена, словно не знал их на память: «Бруна, дочь лесника, Нико, Виктория, Альберта из спортивного магазина, а на первом месте Мисс Обаба – Сусанна, дочь врача». – «А наша Паулина что, не рассматривалась?» Мама употребляла притяжательное местоимение «наша» по отношению ко всем девушкам, посещавшим мастерскую. Особенно это касалось Паулины. Она Уже была не ученицей, а полноценным работником. «Ты думаешь, ее следовало бы включить в список?» – «Если правда то, что рассказывают в мастерской, поклонников ей не занимать. Твой друг Адриан – один из них». – «Адриан?» – «Так девушки говорят» – »Похоже, я на Луне живу. Я думал, он увлечен Сусанной!» – «Про тебя тоже кое-что говорят». – «Что я плохо поступил с Терезой». – «И что тебе нравится эта худенькая девушка, Нико». Я рассмеялся: «Попали пальцем в небо!»
Она махнула рукой. Ей пришло в голову еще одно имя. «Знаешь, кого не хватает в этом списке? – сказала она. – Вирхинии. Она очень красивая женщина. Очень хорошо сложена и держится очень изящно. Она обладает природным изяществом. Не приобретенным». – «Думаю, многие разделяют твое мнение», – осторожно сказал я. «Я сшила ей платье. Оно зеленого цвета. Не черное и не серое. Она готова начать новую жизнь. Думаю, она даже отважится потанцевать на празднике».
Высокая девушка подошла к спортивному полю и поцеловала тренировавшего там юношу. Это была Альберта из спортивного магазина, четвертая в нашем списке красавиц. Но с Вирхинией ее даже сравнить нельзя было.
Вирхиния. Должно быть, десять, пятнадцать, двадцать мужчин думали о ней. Думали о том, как подойти к ней, как ее обнять. А когда она появится на празднике в своем зеленом платье, число ее поклонников умножится; их будет уже не двадцать, а сто, двести, триста. Они будут подобны псам, выслеживающим добычу, а впереди всех Мартин, самый натренированный пес, «Если бы кто-нибудь взгромоздился на нее, хотя бы и я, она бы закричала «не хочу, не хочу, нет, нет, нет, пожалуйста, нет, нет…». Воспоминание о словах Мартина вселило в меня беспокойство.
Фонари теперь светили во всю мощь, освещая качели, ворота, разметку на земле. Девочки из обеих команд ушли вместе со своим тренером и Альбертой, и вновь время от времени слышался шорох ветра в листве. «Нет, нет, нет, пожалуйста, нет, нет…» Шорох воспроизвел голос Вирхинии. Я посмотрел в сторону ее дома: всего лишь белое пятнышко справа от ольховых зарослей Урцы.
Мы зашли в дом, чтобы поужинать. «Мне кажется, Адела злоупотребляет жиром, Давид, – сказала мне мама. – Пока ты живешь здесь, у тебя будет более здоровое питание. Я не хочу, чтобы ты еще полнел». Она принялась готовить салат из помидоров. «Если завтра будет хорошая погода, пойду купаться на Урцу. Мне ведь тоже хочется быть красивым к празднику Обабы». Мама открыла холодильник. «Есть жареный мерлан. Что мне сделать? Подогреть его или съедим как есть?» Я не возражал против холодной рыбы, и мы сели за стол.
«О чем ты думаешь? – спросил я ее после того, как мы разделались с салатом. – Тебя по-прежнему что-то беспокоит?» – «Раньше я не объясняла тебе ситуацию… не до конца, – сказала она. – Анхель не ночует дома, приходит редко и всегда в разное время. Ему это посоветовала полиция. Как и Марселино. Пока существует угроза теракта, они должны быть очень осторожными. Так что, как видишь, когда в мастерской нет девушек, я остаюсь совсем одна. С телевизором не так скучно, как раньше, но все равно мне не по себе. Потому-то я и позвонила Аделе. Я понимаю, в Ируайне тебе нравится больше, но я бы предпочла, чтобы ты был здесь. По крайней мере, по ночам».
Свет флуоресцентной лампы на кухне был ярче того, что освещал террасу. Он подчеркивал у мамы круги под глазами, складки у рта, красные пятна на щеке. «Можешь быть спокойна. Я решил вернуться еще до того, как ты позвонила. Я все лето провел в Ируайне, и мне хочется посмотреть телевизор». Мама улыбнулась. «Ну, так в этом доме телевизор показывает великолепно». Мы стали есть холодного мерлана. «Да, забыл тебе рассказать об одной вещи, – сказал я ей. – Пару недель в Ируайне поживут мои друзья. Они педагоги». Мама улыбнулась во второй раз. «Адела мне уже рассказала. Они приехали ловить бабочек, потому что хотят написать книгу. По ее словам, очень серьезные люди».
Книга детективных рассказов по-прежнему лежала на полке в моей комнате, и я допоздна читал ее. Прежде чем погасить свет, я встал с постели и выбрал открытку из набора, подаренного мне на день рождения Хосебой. Это были художественные открытки, изданные Музеем изящных искусств Бильбао, и на одной из них были изображены обнаженные женщины, загорающие или вытирающиеся полотенцем на обрывистом берегу.
