Такэо Арисима - Женщина
– Саа-тян! – позвала Йоко только для того, чтобы нарушить молчание, ставшее невыносимым. Садаё не отвечала… Йоко вздрогнула. Не умерла ли Садаё, застыв на месте, околдованная каким-нибудь фантомом? И если она еще раз назовет ее по имени, не исчезнет ли эта милая девочка, как пепел из курильницы при легком дуновении ветерка или как привидение при звуках человеческого голоса? А потом останется лишь окутанная вечерним сумраком роща в «Тайкоэн», веранда и маленький столик? Прежде Йоко рассердилась бы на себя за подобные мысли и сказала бы: «Что за глупость!» – но сейчас они нагоняли на нее ужас.
В это время снизу донесся громкий возбужденный голос Курати. Йоко точно пробудилась от кошмара. Там у окна сидит Садаё, ну, конечно, Садаё. Йоко торопливо подняла сползший с колен кусок материи и прислушалась к голосам внизу. Кажется, обстановка там довольно серьезная.
– Саа-тян, Саа-тян! – Йоко поднялась и, подойдя к сестре, хотела обнять ее, но в этот момент вспомнила свой обет и, изгнав из сердца жалость, строго проговорила: – Когда тебя зовут, Саа-тян, ты должна отвечать. Что случилось, почему ты дуешься? Иди на кухню, вымой посуду… Ты совсем не занимаешься, сидишь и бездельничаешь. Нехорошо!
– Но, сестрица, я нездорова…
– Не выдумывай! Последнее время ты плохо ведешь себя. Я и слушать тебя не стану, если будешь капризничать.
Садаё покраснела и с выражением грусти и укоризны на лице повернулась к Йоко. Сердце Йоко готово было разорваться на части. В горле застрял комок, под ложечкой кольнуло, словно туда ткнули острой ледяной сосулькой. Какой же она стала… Йоко не в силах была дольше оставаться здесь и поспешно сошла вниз.
Перебивая Курати, Кото что-то возбужденно говорил.
41
Внизу у лестницы стояла Айко, словно раздумывая, звать ей сестру или нет. Йоко прошла мимо нее в комнату. Красный, как спелая хурма, Курати сидел под лампой, лицом к двери, в саржевом кимоно с высоко закатанными рукавами, выпятив волосатую грудь, видневшуюся из расстегнутого воротника, и высокомерно вздернув подбородок. Кото, прямой и суровый, сидел спиной к Йоко. Нервы Йоко напряглись, и она с трудом подавила бешенство. «Осточертело! Пусть все идет своим чередом». Голова сразу стала тяжелой, а тупая боль в пояснице была так мучительна, что казалось, там застрял большой свинцовый шар. Это удвоило раздражение Йоко.
– О чем это вы тут, собственно, спорите?
На этот раз у Йоко не хватило спокойствия, чтобы тактично вмешаться в разговор. Обычно она не теряла присутствия духа, прекрасно владела своим лицом и могла преодолеть любую трудность собственными, ей одной известными способами, но сейчас такой внутренней уверенности у Йоко не было.
– О чем… Этот спесивый молодой человек слишком невежлив. Через каждые два слова хвастает, что он, видите ли, близкий друг Кимура. Ну, а я… меня ведь тоже просил Кимура-сан, и я не желаю выслушивать нравоучения. Он бросает мне обвинение за обвинением, забывая о ваших интересах, ну, я ему и сказал, что он чепуху несет.
Курати произнес это с таким видом, словно обращался не к Йоко, а к кому-то другому, и снова повернулся к Кото. Но тот молчал, не находя слов, чтобы ответить на такое оскорбление.
– Если вам стыдно, можете не говорить. Во всяком случае, вам наверняка перевалило за двадцать. И если человек в вашем возрасте бесцеремонно вмешивается в чужую жизнь, как это делаете вы, значит, он просто глуп. Кроме того, настоящий мужчина, прежде чем говорить, должен сначала подумать.
В голосе Курати звучало возмущение. Он сидел в надменно-вызывающей позе, стараясь сохранить спокойствие, обмахивался веером и с напускным равнодушием смотрел на только что политый сад.
Еще некоторое время Кото молчал, потом обернулся к Йоко.
– Йоко-сан, ся-сядьте, пожалуйста, – чуть заикаясь, попросил он.
Только сейчас Йоко сообразила, что все еще стоит, растерянно глядя на мужчин. Это было нелепо. Такого с ней никогда еще не случалось. Стараясь взять себя в руки, Йоко уселась между Кото и Курати. Кото был бледен, на висках у него вздулись жилы. Понемногу Йоко овладела собой.
– Кото-сан, – сказала она, – Курати-сан выпил немного, и сейчас просто не время вести серьезный разговор. Не знаю, о чем идет спор, но давайте отложим его до следующего раза, хорошо? Поговорим о чем-нибудь другом. Ах, да! Ай-сан, пойди к себе и поскорее закончи шитье. Я почти все сделала, но… – Йоко решила отослать сестру, которая, как видно, с самого начала слушала этот спор.
Кото наконец успокоился и обрел дар слова.
– Быть может, мне не следовало говорить с Курати-сан. Но при вас я могу это сделать. Я всегда считал, и это не лесть, что человек вы искренний, чего нельзя сказать о Курати-сан. Выслушайте же меня и судите о том, что я скажу, со свойственной вам искренностью.
– Ах, не хватит ли на сегодня? Я заранее знаю, что вы скажете. Я дорожу вашим мнением, понимаю вас и вовсе не обижаюсь. Меня одолевают те же мысли, что и вас, и как-нибудь на днях я непременно выскажу вам свои соображения на этот счет, но умоляю вас, отложим пока…
– Ну, а я прошу выслушать меня сегодня. Пока я в армии, такой случай не скоро представится… И потом, мне пора возвращаться в казарму. Поэтому выслушайте меня терпеливо.
«Ну и говори, что хочешь. Я тоже не смолчу, отвечу как подобает», – Йоко чуть насмешливо улыбнулась. Курати продолжал равнодушно смотреть в сад. Кото, будто Курати и не было в комнате, повернулся к Йоко и посмотрел ей прямо в глаза. Даже сейчас в его открытом взгляде мелькнула тень почти детской застенчивости. По привычке то расстегивая, то застегивая пуговицу на груди, он заговорил:
– Мне очень стыдно, что из-за своей нерешительности я до сих пор так ничего и не сделал ни для вас, ни для Кимура. Давно надо было что-нибудь предпринять, но… Пусть вам не покажется, что я думаю только о Кимура, ведь думать о нем – значит заботиться и о вас. Так вот, скажите мне сейчас при Курати-сан, намерены ли вы выйти замуж за Кимура? Все зависит от вашего ответа, иначе весь этот разговор ни к чему. Я ничуть не удивлюсь, если вы скажете, что не намерены, и не стану вас уговаривать. Мне жаль Кимура. Вы, быть может, видите в нем человека волевого, который верит в свое будущее. Возможно, это и так, но он к тому же легко ранимая натура. Представьте себе его разочарование!
Но что поделаешь! Все шло не так с самого начала… Хотя бы судя по тому, что вы говорили. Но как бы то ни было, если вы раздумали, то так и должны сказать. Впрочем, оставим это, что толку говорить о прошлом! Йоко-сан, вы не пробовали разобраться в самой себе? Может быть, вы в чем-то ошиблись? Только поймите меня правильно. Я не хочу сказать, что поступаете вы опрометчиво. Судить о чужих делах трудно, конечно, но мне тяжело видеть вас какой-то неестественной. Говорят, что жизнь не такая простая штука. И вот я наблюдаю вашу жизнь. Может быть, мне это только кажется, но она и в самом деле представляется мне сложной. Должно ли быть так? Я уверен, что можно сделать жизнь светлой, светлой, как солнце, если не жалеть сил и поступать по совести. Пусть наконец поднимет голову другая, лучшая Йоко… Возможно, когда-нибудь мои взгляды изменятся, но сейчас я не могу думать иначе. Все бывает в жизни: и трудности, и нелады, и ссоры, но надо твердо идти по намеченному пути, не сворачивая в сторону. Мне давно хотелось помочь вам, но опять же из-за своей нерешительности я думал, что и без меня все уладится. Однако дольше терпеть я не могу.
Пусть Курати-сан женится на вас, тогда Кимура поневоле оставит свои надежды. Он будет страдать, но, по-моему, это гораздо лучше, чем терзаться неопределенностью. Вот почему я и попытался выяснить намерения Курати-сан. Однако он не пожелал серьезно разговаривать и обошелся со мной как с дураком.
– Хуже, когда человек сам ведет себя по-дурацки. – Курати оторвал взгляд от окна и, криво усмехаясь, посмотрел на Кото с таким видом, словно хотел сказать: «Да ты и впрямь законченный дурак», – и снова равнодушно отвернулся.
– Это верно. Я, пожалуй, и в самом деле дурак, раз позволяю над собой издеваться. Но у вас… у вас нет совести, которая есть у людей, подобных мне. Это я понимаю, хоть и дурак. И считаю я себя дураком совсем не потому, почему считаете вы.
– Это верно. Вы хоть и считаете себя дураком, а иногда все же подумываете: «Да полно, дурак ли я?..» Я же называю вас дураком с полной уверенностью. Вот и вся разница.
– Мне жаль вас.
В глазах Кото стояли слезы, вызванные не столько обидой, сколько каким-то другим, наверно, очень сильным чувством. Эти слезы придавали его взгляду необычайную чистоту и выразительность, казалось, из глубины его глаз выглянул вдруг ничем не запятнанный, самый сокровенный уголок души. Даже Курати не нашелся, что ответить, лишь с удивлением взглянул на Кото. У Йоко тоже возникло новое, какое-то особое чувство. Ей почудилось, будто прежний Кото исчез, а вместо него появился чистый, сильный юноша, с которым непростительно лукавить. Йоко больше не испытывала к нему презрения и не думала, что вот опять он болтает, как всегда, говорит прописные истины, она поняла, что Курати, который, казалось, совсем прижал Кото к стене, был легко отброшен и разбит одной-единственной фразой: «Мне жаль вас». Перед искренностью Кото ничто не могло устоять, только такая же искренность. Способен ли на нее Курати, этого Йоко не знала. Несколько секунд Курати удивленно глядел на Кото, потом, чтобы скрыть смущение, взял со стола чашку и допил остывшее сакэ. Йоко не в силах была дольше выносить испытующий взгляд Кото и со страхом подумала, что жизнь, которую она с таким трудом создавала, рушится. И она продолжала молчать, будто следуя примеру Курати. Стараясь сохранить спокойствие, Йоко взяла трубку, но тут же спохватилась, что делает совсем не то, что нужно.
