Мария Галина - Красные волки, красные гуси (сборник)
Выжили только те гранды, которые оказались за пределами континента раньше, чем там разразилась эпидемия.
Не знаю, почему они засекретили этот материал. Должно быть, просто не хотели демонстрировать перед нами свою уязвимость. Ведь ни одна эпидемия, какой бы тяжелой она ни была, не косит людей стопроцентно. Видимо, все дело в этом. Они стыдились своей слабости.
Я попытался связаться с Гариком, но его увезли еще вечером. И мне некому было рассказать о том, что я вычитал в этих материалах. Например, о том, что со времен той эпидемии нигде – ни на островах, ни на материках, – нигде не было зарегистрировано ни одного случая злокачественного энцефалита. И о том, что методы борьбы с ним до сих пор не разработаны.
Если бы они не были такими скрытными, подумал я, если бы они позволили людям заняться исследованиями – быть может, удалось бы найти вакцину… наверняка в Австралии этот вирус все еще существует – в латентном состоянии или же в измененном – у каких-то родственных грандам видов… его прививали бы мажорам, как мы прививаем себе коровью оспу…
Правда, недавно американцы рискнули… запустили в Австралию группу Шапиро… монолитную экспедицию, в которой не было ни одного мажора. Может, вирус пришел оттуда?
Или Шапиро должен был развернуть там бактериологическую лабораторию, а все эволюционистские разработки были лишь прикрытием? Мажоры предпочли препоручить исследования людям, потому что не могли надеяться на себя.
И тут я вспомнил о Шевчуке.
То есть, вероятно, сначала я вспомнил о Себастиане – там, под домашним арестом, слабеющем, не понимающем, что с ним происходит… почему так плохо, почему так темно вокруг… почему он совсем один… Человеческая обслуга, скорее всего, разбежалась – и на том спасибо. Они там, в Правительственном корпусе, держат уж совсем беспардонных холуев, а что для холуев слаще слабости прежних хозяев?
Я даже удивился – как это я раньше не додумался? Ведь если кто и может что сделать, так это Шевчук. Беспринципный тип. Циничный подонок. И совершенно блистательный бактериолог. Он наверняка продается – что бы он там ни твердил о своей ненависти… дорого продается… но продается.
Самый шикарный автомобиль – на Петра-реформатора… И все что угодно, вплоть до моей нынешней должности. Он честолюбив… и азартен… он согласится.
Я бы сам за ним поехал – но боялся опоздать к Себастиану. Позвонил в Центральный госпиталь, но его туда не доставили… как я и думал. Там даже не все койки были заняты. Я не осуждаю людей – после той ночи никто бы сейчас и пальцем не пошевелил ради мажора.
Я вызвал машину.
* * *Правительственный Центр напоминал морг – холод и пустота. Какой-то мажор лежал сразу за оградой – грязная, бесформенная кучка перьев… Я не стал задерживаться – только перевернул его лицом вверх, чтобы убедиться, что это не Себастиан.
Никакой охраны, разумеется, не было.
Если так пойдет дальше, скоро начнутся грабежи, подумал я. Весь Нижний Город хлынет сюда – разделаться с ненавистными угнетателями. Нужно будет сказать Гарику, чтобы не снимал кордоны, – и тут же сообразил, что и это решать придется мне.
Я впервые оказался на территории Правительственного комплекса, и ориентироваться мне было трудно – пока я не отыскал в комендатуре регистрационные книги. Они тоже числились «Для служебного пользования», но помощник коменданта, который оказался человеком, пребывал в такой растерянности, что с радостью вручил их мне, когда я предъявил свое новенькое удостоверение. Я велел ему выставить охрану на проходной и бросить вспомогательное подразделение, которое, как выяснилось, квартировалось на территории комплекса, на временную изоляцию Подола. Фактически я шел по стопам нашего благодетеля Аскольда, но времени на угрызения совести не оставалось… После разберемся.
Себастиана я отыскал там, где и рассчитывал, – в цокольном этаже жилых кварталов… Дверь в квартирку – они тут были крохотные, ничего шикарного, – была заперта снаружи. Я выбил ее ногой – на доске у вахты наверняка висели ключи, но отыскивать нужный не было времени.
Он был еще жив. И в сознании.
Он узнал меня по шагам – огромные глаза смотрели в одну точку.
– Это ты, Лесь? – спросил он. – Почему-то так темно…
Я сказал:
– Я знаю.
Объясняться не стал – просто поднял его на руки и понес к машине. Только тут я впервые понял, до чего ж они хрупкие – мажоры; он весил вдвое меньше, чем весил бы человек его роста. Хрупкие птичьи косточки…
– Гарик сказал, что он тебя приведет, – бормотал он тем временем. – Я ждал-ждал… телефон отключен…
– Просто Гарик сейчас очень занят.
Надеюсь, они успеют разыскать Шевчука… А он – согласится приехать. Я не верил в немедленное чудо, но мало ли…
– Сейчас уже все в порядке, да, Лесь? – спросил Себастиан.
Я сквозь зубы ответил:
– Более или менее.
Шофер ни с того ни с сего отказался везти мажора, а у меня не было времени его уговаривать… Попросил его завести машину и рванул сам – до этого никогда не управлял автомобилем, только видел, как это делали другие. На лицензию могли рассчитывать лишь профессионалы – таксисты да водители служебных машин. Черт бы побрал этих высокомерных идиотов – и то недоверие, которое они издавна питали к техническим способностям человека.
– Что-то не то происходит? – спросил Себастиан с заднего сиденья. – Радио не работало, но я…
– Потом… – торопливо ответил я. Чуть было не врезался в лениво вихляющийся трамвай, вовремя вырулил на тротуар, благо пешеходов не было… – Позже…
– Куда мы едем?
– В Институт.
К тому времени, как я привезу его, все помещения биологического сектора будут переоборудованы под полевую бактериологическую лабораторию и клинику первой помощи. С лучшими специалистами со всего Города – людьми, разумеется. Злокачественный энцефалит видоспецифичен. Человеку опасаться нечего.
Я приехал как раз вовремя, чтобы увидеть, как в холле выставляют палатки. Лифт – обычный лифт на скрипучих тросах – уже работал, перетаскивая наверх оборудование. Вот это темпы!
Тимофеич сидел на вахте – увидев меня, он встал и попытался отдать честь. Я вновь подхватил Себастиана, и, поскольку лифта было не дождаться – там, наверху, из него что-то выгружали, пробежал к лестнице, крикнув на бегу:
– Шевчук приехал?
– Кто-то приехал, – неопределенно ответил Тимофеич, – теперь разве документа допросишься…
Шевчук был в лаборатории – он стоял, заложив руки в карманы новенького хрустящего белого халата, и лениво озирался по сторонам.
– Мне б такие агрегаты, – сказал он, увидев меня, – уж я бы развернулся.
Я положил Себастиана на затянутую пластиком койку у стены. Он застонал и пошевелился. Я обернулся к Шевчуку.
– Валяй, действуй. Разворачивайся. Это все – твое.
– Да зачем теперь?
Я оторопел.
– Что значит – зачем? Ты что ж, не видишь, что творится?
Шевчук придвинул к себе стул и уселся на него верхом, положив руки на спинку.
– А что, собственно, такого творится, Лесь? Для людей эта штука неопасна. А эти…
Только тут я сообразил, что Себастиан вполне может быть еще в сознании.
– Да тише ты!
– А. – Он обернулся, поглядев на скорчившуюся на койке жалкую фигурку. – Надо же… так с ним и таскаешься… Просто не разлей вода парочка… смотреть больно. У тебя к нему особый интерес, да?
Я шагнул к нему и схватил за ворот.
– Скажи это еще раз, сукин ты сын! Зубы за свой счет вставлять будешь!
Шевчук пожал плечами.
– Ну, так пардон. Выходит, ты у нас просто верноподданный.
– Да плевал я на все. Но чем ты лучше их, скажи на милость, если все они для тебя – мусор? Все, без исключения?
– Потому что, – холодно сказал Шевчук, – они и есть мусор. Паразиты. Ты их жалеешь? Да ладно тебе, Лесь.
Зазвонил телефон. Лаборант, возившийся у вытяжки, поднял трубку.
– Вас.
– Послушайте, начальник… – кричал откуда-то издалека прерываемый помехами далекий голос, – еще немного, и они сметут кордоны… тут такое творится. Мы дали предупредительный залп, но…
Сейчас они хлынут в Верхний Город – озлобленная, обезумевшая толпа, жаждущая только одного – крови… Будь гранды еще в силе, они сумели бы их удержать – многовековое почтение не так-то легко отринуть в один миг, но сейчас они не способны даже защищаться…
– Удержите их.
– Но…
– Огонь на поражение. Всю ответственность беру на себя. На поражение.
– Ясно, – казалось, с облегчением произнес комендант.
Кто-то вырвал у меня из рук телефонную трубку. Она повисла на шнуре, неразборчиво квакая.
– Ты с ума сошел! – прохрипел Шевчук.
– Ты делай свое дело. Тебя это не касается.
– Очень даже касается, ты, мерзавец! Неужто ты думаешь, что я пальцем пошевелю…
– Адась, – умоляюще сказал я, – послушай… они ж тут все сметут… никто не уцелеет. И мы в том числе. Может, с нами так оно и надо, но остальные-то при чем?
