Джоджо Мойес - Корабль невест
— Я слышала, она ездила на поезде. Ну, знаете, на специальном таком, который они посылают в войсковые части. В этом поезде было полно… падших женщин.
— А как вам кажется, ее надо было обследовать на предмет различных заболеваний? На американских транспортах они обязательно это делают, я точно знаю. Я хочу сказать, что мы же пользуемся с ней одной душевой, прости господи.
Маргарет с трудом поборола желание прервать их, сообщить всем этим тупым балаболкам, что они не понимают того, о чем говорят. Но как она могла, если сама не знала правды!
Но было непохоже, чтобы Фрэнсис хотела все объяснить. В ту роковую ночь она сразу легла, а утром специально притворилась спящей, явно дожидаясь, чтобы они с Эвис ушли из каюты, но, когда они вернулись, выкинула тот же номер. Она практически не разговаривала, сведя все темы для разговора к необходимому минимуму. Она дала собаке попить. Оставила дверь приоткрытой. Словно им этого было достаточно. Она перестала посещать главную столовую. И Маргарет не была уверена, ест ли она вообще хоть что-нибудь.
Эвис демонстративно попросила перевести ее в другую каюту, но поскольку ей решительно не подошла единственная предложенная ей койка, во всеуслышание объявила, что не желает иметь с Фрэнсис ничего общего. Маргарет велела Эвис не валять дурака и не слушать все эти треклятые сплетни. В них нет ни капли правды.
Но очень трудно сохранять силу духа, если Фрэнсис и не думала защищаться.
И даже Маргарет, которая обычно за словом в карман не лезла, не находила, что сказать Фрэнсис. Маргарет знала, что иногда бывает слишком наивной, и тем не менее у нее просто в голове не укладывалось, как такая строго одетая, чопорная молодая женщина может быть «одной из этих». Она видела падших женщин только на плакате в кубрике у Денниса Тимса с угрожающей надписью: «Венерические заболевания — молчаливый убийца» — да еще в вестернах, что смотрела с братьями. В кино дамочки легкого поведения обычно кучковались в каком-нибудь салуне. Интересно, надевала ли Фрэнсис платья с тугим корсажем, красила ли губы в алый цвет, чтобы завлечь мужчин? Приглашала ли их подняться наверх и раздвигала ли перед ними ноги, чтобы они могли бог знает что с ней сделать? Подобные мысли преследовали Маргарет, невольно накладывая отпечаток на стиль общения с Фрэнсис, которая всегда была так добра к ней. Маргарет это прекрасно понимала, и ей было безумно стыдно за себя. Она подозревала, что Фрэнсис тоже все понимает.
— Ну, по-моему, история просто отвратительная. Откровенно говоря, если бы мои бедные родители знали, что мне придется путешествовать с такой особой, они ни за что не разрешили бы мне подняться на борт корабля. — Сидевшая перед ней девушка передернула плечами в праведном гневе.
Маргарет бросила взгляд на записанный неразборчивым почерком рецепт употребления яичного порошка.
— Век живи, век учись! — заметила соседка Маргарет.
Маргарет сунула тетрадь в корзинку и вышла из комнаты.
Дорогая Дина!
У меня нет слов, чтобы описать, как весело я провожу время на борту корабля. Честно говоря, с учетом всех обстоятельств я этого не ожидала. Сама не знаю как, но я попала в число участниц конкурса на звание королевы красоты «Виктории», там будут вручать приз невесте, которая по своим женским достоинствам превзошла всех остальных. Будет очень приятно показать Иэну, что я для него весьма ценное приобретение, в том числе с точки зрения его карьеры. Я уже набрала достаточно очков за рукоделие, шитье и музыкальные способности (я пела «Shenandoah», публика была в восторге) и — никогда не догадаешься — выиграла конкурс «Мисс Самые Красивые Ножки»! Я надела свой зеленый купальник и атласные туфли в тон. Надеюсь, ты не против, что я их взяла? Ты ведь так редко их надевала, и глупо оставлять их «до лучших времен», ведь союзные войска покидают Мельбурн, и у вас, бедняжек, теперь практически нет светской жизни.
А как твои дела? Мамочка сообщила мне, что ты больше не переписываешься с тем славным молодым человеком из Уэйверли. Она как-то слишком туманно объяснила, что произошло. У меня просто в голове не укладывается, как можно вот так взять и бросить девушку. Очень жестоко. Если, конечно, он не нашел себе другую.
Мужчины — загадочные существа, разве нет? Я каждый день благодарю судьбу, что Иэн — такая преданная душа.
Все, моя дорогая сестрица, мне пора бежать. Нам разрешили искупаться, а мне безумно хочется поплавать. Я отправлю это письмо в ближайшем порту и непременно расскажу тебе о своих приключениях там!
Твоя любящая сестра Эвис
За все это время невестам впервые разрешили искупаться, и мало кто из них — при сохраняющемся дефиците воды — отказался воспользоваться такой возможностью. Когда Эвис, закончив свое письмо, появилась на передней палубе, она увидела вокруг сотни женщин, резвящихся в прозрачных водах и с визгом плещущихся возле спасательных шлюпок, а также матросов и офицеров, которые с сигаретой во рту наблюдали за ними, перегнувшись через борт.
Ее беременность пока была совершенно незаметна. Эвис с некоторой долей гордости обследовала свое тело: по-прежнему плоский живот и красиво налившуюся грудь. Нет, она точно не станет похожа на расплывшегося кита, в отличие от Маргарет, которая, со своими безобразно распухшими лодыжками и икрами, теперь предпочитала сидеть — пыхтя и потея — где-нибудь в уголке. Она, Эвис, уж точно постарается до конца оставаться стройной и привлекательной. А когда живот станет слишком большим, она засядет дома, займется обустройством детской и покажется на людях только тогда, когда ребенок появится на свет. Вот так поступают настоящие леди.
Теперь, когда ее перестали мучить приступы тошноты, она определенно решила, что беременность пошла ей на пользу: ее кожа сияла здоровьем, чему, несомненно, в значительной степени помогло пребывание на солнце, а белокурые волосы стали еще светлее. Где бы она ни появлялась, она везде привлекала к себе внимание. Поэтому она постоянно задавала себе вопрос: не следует ли теперь, когда ее интересное положение сделалось достоянием гласности, немного прикрыться, чтобы выглядеть чуть-чуть скромнее? Однако до захода в европейские воды осталось так мало времени, что просто грех было растрачивать его впустую. Эвис сбросила сарафан и навела красоту, дабы во всем блеске появиться на палубе, а потом лечь немного позагорать. Если забыть о неприятной истории с Фрэнсис (прямо как в романе!) и учесть, что она медленно, но верно продвигается к званию королевы красоты «Виктории», плавание вполне можно назвать удачным.
А тем временем Найкол стоял на баке, прислонившись спиной к стене. Обычно он не курил на палубе, тем более на дежурстве, но последние дни он, преисполненный мрачной решимости, дымил как паровоз, словно рассчитывал, что это механическое действие поможет ему собраться с мыслями.
— Ну как, присоединишься к нам попозже? — Рядом возник один из моряков, с которым он частенько играл в лудо[33].
Мужчинам тоже разрешили искупаться, но только после женщин.
— Нет, — затушив сигарету, ответил Найкол.
— А я — да. Мне уже невмоготу. — Моряк ткнул пальцем в сторону женщин, а когда Найкол из вежливости изобразил интерес, добавил: — Я об этих. Не могу видеть, как они развлекаются. Сразу вспоминаю своих девочек в Англии.
— О…
— Мимо нашего сада протекает речка. Когда мои девчонки были маленькие, в погожий денек мы брали их на речку, учили плавать. — Погрузившись в воспоминания, он пару раз развел руками, будто плавал брассом. — Коли живешь у воды, надо знать, как на ней держаться. Типа для безопасности. — (Найкол неопределенно кивнул в знак согласия.) — Временами мне казалось, что я никогда их больше не увижу. И, честно говоря, довольно часто. А вот ты, парень, наверняка не позволял себе так распускаться. — (Услышав подобную оценку старшего товарища, Найкол невольно улыбнулся.) — Да… грехи наши тяжкие. Подождем до лучших времен. — Моряк затянулся сигаретой и выкинул окурок в воду. — Удивляюсь, как это старина Хайфилд пошел на такое. А мне почему-то казалось, что для него вид такого количества женской плоти одновременно — как серпом по яйцам.
День шел своим чередом, все как всегда. Внизу в прозрачной воде какие-то две женщины, дергаясь и извиваясь, плыли в сторону спасательной шлюпки, а стоявшие на палубе подбадривали их криками. Кто-то из девиц истерически визжал оттого, что подруга плескала ей в лицо водой.
Знакомый Найкола бросил на них одобрительный взгляд:
— У этого Хайфилда рыбья кровь. Такое мое мнение. А что еще скажешь о человеке, который всегда сам по себе. — (Найкол промолчал.) — В свое время я, наверное, любому бы глотку перегрыз, кто сказал бы, что он плохой командир. Ведь когда он участвовал в конвое, мы все гордились им. Что правда, то правда. Но сейчас он уже не тот. Нет былой уверенности. Ведь так? После «Индомитебла». — Старший товарищ Найкола явно нарушил достигнутую между моряками негласную договоренность не вспоминать о том, что случилось тогда, а тем более не искать виноватых. Найкол ничего не ответил, только покачал головой. — Не хочет ни с кем делиться полномочиями. Я не имею в виду серьезные решения. Уж я-то навидался таких, которые считают, что они сами с усами, черт бы их всех побрал. А поэтому не видят ситуацию в целом. Ведь самое главное в командире корабля — чтобы он мог видеть ситуацию в целом. — (Если бы за каждого «кабинетного стратега», что встречались на его пути, платили по шиллингу, он уже давно разбогател бы, мрачно подумал Найкол.) — Я тут грешным делом подумал, что шишки из морского ведомства решили слегка над ним подшутить, отправив домой на корабле, который один в один, как его бывший… Нет… Узнать человека можно, только увидев его в кругу родных… А я за пять лет, что служил под его началом, ни от кого доброго слова о нем не слышал. — Они молча постояли еще немного. Поняв наконец, что их общение носит несколько односторонний характер, собеседник Найкола спросил: — Ты, небось, тоже до смерти рад снова увидеть свою семью, а?
