Александр Тавровский - Исповедь пофигиста
— Лукацкий! Это ты, Войцик? Ты уже в полиции, даешь показания? Без адвоката? И без меня. Адьет! Кровь взяли? Да не с витрины. Взяли. Сколько? Да не крови сколько. Промилле? Сколько? Шесть!!! Матка боска! Знаешь, что это значит? Три бутылки чистой эткуфки. Ты столько и выпил? И что теперь делать? Сиди там, я тебя до утра вытяну. Сейчас мне некогда, девочки, наверно, уже около Хамельна. Мои, блин, девочки! Чьи же еще? Я не делюсь последним куском, тем более двумя. Это — приват! Жди!
Скоро ехать на вокзал, по времени они уже около Хамельна. Надо все прибрать в последний раз. Нет, проветривать ничего не нужно. Пусть будет настоящий мужской запах, как в прериях, им это понравится. Не понравится, будут спать на балконе, без меня. И так, блин, бесплатное удовольствие, как будто я ничего не стою.
Так, все на месте: душ течет, музычка играет… Убрать ледоруб со стены или нет? Может, им Троцкого убили. Пусть висит, подумают, что я альпинист. Я же писал: спортивного телосложения. Конечно, альпинист, раз ледоруб на стене. Ну что, в плейстейшн поиграем, во вшигонялку, телек врубим — все будет круто! Когда тут спать…
Пилим-пилим, пилим-пилим-пилим! Это «хэнди».
— Ну? Проехали Шпринге? Давно? Уже из Хамельна выехали? Это все из-за Войцика я вас потерял! Он мне голову задурил. Не волнуйтесь, его не будет, на фиг он нам нужен. С женой и пятью детьми в Польше. Нет шильда на Бад Пюрмонт? Не может быть. А какой есть? Снова на Хамельн? А слева? И слева на Хамельн? А где же на Пюрмонт? Нашли? Сразу три шильда и все в разные стороны, все верно. Выбирайте, где покороче. Курс на Эмерталь! Жду звонка!
Снова звонит Войцик.
— Игорь! Я убежал из полиции и бегу к тебе пешком вместе с Петрой.
— Только не ко мне! У меня нет свободных мест, до утра. Бегите к Марку, спрячьтесь у него под кроватью и ждите меня.
И снова — мои телочки:
— Игорь! Мы около самого Пюрмонта. Но здесь авария, нас разворачивают, посылают по другой дороге, куда-то в горы. Пошел дождь. Откуда мы говорим? По «хэнди». Немцы позволили позвонить.
Через десять минут.
— Игорек! Мы в горах, в какой-то деревушке. Очень холодно и темно. Еле нашли автомат. Приезжай за нами, ждем!
Куда ехать? В какие горы? Мы так не договаривались. Я что, альпинист? Я водила. С ледорубом, но без прав. Да и желаний уже никаких, последнее желание сейчас в туалете смыл. На улице, они говорят, ветер и дождь — и вся любовь… У Войцика пьяный бред, у девок проблемы.
Больше мне никто не звонил. Растревожили душу и бросили одного. Где они все заблудились?
Утром звонит Войцик:
— Рыжий! Ты зачем в Хамельне витрину грохнул? Тебя уже повсюду ищут. Айда в Польшу!
Ну, ржачка! А через два дня — сразу два письма. Одно из Телекома об отключении всех видов связи. За что? Я же им сказал, что за все заплачено. Так им надо, чтоб еще и деньги пришли? Дикая страна!
А второе письмецо от этих тварей: какой-то дурацкий счет на двести пятьдесят марок — за бензин, за разговоры по «хэнди», за двойное(!) потраченное время при отсутствии полового контакта… Чушь собачья! Так я им позвонил, они говорили со мной по очереди.
— Это что за шайсе? — спрашиваю.
— Это не шайсе, херр Лукацкий, это счет за наши услуги. Бесконтакный секс. Кстати, очень недорого за двух девочек за ночь. Если вы не согласны и у вас есть к нам претензии, в конце письма телефончик. Оплатите счет, как принято в Германии, и можете по нему позвонить. Там вам все по-русски доступно объяснят: почему надо платить и так далее.
— Я же, блин, просил профессионалок не беспокоиться.
— А мы не профессионалки, мы любительки. Без эндээса и налога за рекламу. Игорек, будь мужчиной. Мы все тебя так любим! Привет!
Привет!..
Глава двадцать девятая
Ну, я затосковал! Такая ядреная тоска, хоть езжай в Израиль и воюй с неграми. Где мой еврейский Бог? Почему я до сих пор один? Где в Германии Стена плача? Хочу плакать, хочу лезть на стену. Очень хочу! Мне холодно… Мне не с кем играть в плейстейшн и смотреть фильмы ужасов по ночам.
Все вампиры женаты, даже у Вилли когда-то была жена. Она умерла от рака. Значит, была. Кто у меня умер от рака? Где мои жены? У меня всегда все — раком!
Звонил бате в Стрежевой, просил совета. Родитель сказал:
— Я тебе в Германии не советчик.
Он не советчик! А потом сядет на ступеньках кирхи и пропустит тебя только через свой зад. Он не советчик! А сам все время долбит: пока не женишься, наследство не отпишу. Какое там, в жопу, наследство? Так, пара-тройка домов в Сибири, кусочек Оби и огромный живот. Еще есть страшно дорогая коллекция картин: Рембрандт, Пикассо, Манэ… Батя их сам выжигал на досках. Одни шедевры. Я бы их никому не продал, все повесил бы у себя дома, как иконы. Вот тебе и Стена плача. Но батя их хрен отдаст, даже под новую жену. Он их хочет завещать городу.
— Батя, — плачу, — зачем они Стрежевому? Это город нефтянников, у вас на каждой остановке костры горят и пьяные мужики греются перед посадкой. Им твоих картин на один костерок хватит. Отдай моей жене на зубок.
— Ты что, — рычит в трубку, — на младенце женишься?
Я говорю: живот мешает… на руле спать.
Ну, тоска! Даже на карты не тянет, и на работу не тянет, и на мюсли не тянет. Я на одноименной фабрике их столько насортировал — вспомнить противно. И на бабу не тянет: бабы здесь дорогие. Но тянет на жену: она мягкая, теплая, бесплатная. Но ее нет!
Уже двенадцать ночи. Или половина одиннадцатого. Как посмотреть! По часам — точно двенадцать, но Вилли за стенкой ударил в барабан — значит, половина одиннадцатого. В двенадцать Вилли бросает барабан и моет руки под душем. Когда Вилли научится мыться с барабаном в руках, время сойдет с ума. Так, часы бьют полночь, а Вилли в барабан. Труба!
Мне утром на работу. Работа блатная: куда пошлют. Это я люблю: ни дня на одном и том же месте. Сегодня, скажем, разгребаю мюсли, завтра мешаю на стройке бетон, чтоб он засох! Два дня отмываюсь от бетона, потом на мебельной фабрике пилю доски. Я попробовал пилить, как батя учил, фигуристо, с потягом. Меня вызвали в контору и спросили, почему я нарушаю технологию?
— Господа, — говорю, — я пилю по современной сибирской технологии.
Так они закричали, что у меня для них слишком завышенная квалификация, что я, блин, пильщик-дизайнер, а такой должности у них на фабрике, к сожалению, нет. У них, блин, все — к сожалению!
Направили меня подрезать кусты на весь день. Я подрезал за два часа, причем от души — под корень. Немцы очень обиделись, послали письмо на мою фирму с убедительной просьбой: больше таких не присылать, у них из-за таких безработица.
Кому об этом расскажешь? Кто это поймет так, как я? Блядям это не интересно; шлямпа разная за такой рассказ меньше тыщи не возьмет, и то если в темпе.
Нет! Чтоб меня вынести, нужна жена. Жена все вынесет. Даешь жену! В Пюрмонте как раз сейчас все жены разобраны, когда будет очередной выброс — неизвестно. Иногда мужики сбрасывают своих жен при переезде. Флюхтлингконтигент — все позволено!
А на хрен мне чужая старая жена — гебраух? Я еще молод, у меня в голове ни одного седого волоса, и черного тоже — можете проверить. В Пюрмонте есть и девушки, но все они в возрасте, а мне нужна сиротка, незнакомка с бюстом Ленина. Почему, блин, незнакомка? Так знакомки же все — змеи! Все обо мне плохо думают: у одной я чего-то когда-то украл, другой не нравится мой прикид, третьей — запах. Интересно, чем пахнут немецкие бауэры? Пюрмонтер-вассер? Ты не принюхивайся, ты глотай вместе с прикидом, потом спасибо скажешь.
Короче, жена не телка, и ловить ее надо через тот же журнал «Радуга», но совсем на другую мормышку. Например:
«Игорь. 29/168/56. Одинок, но не отчаиваюсь, потому что уверен: раздастся звонок, я услышу тебя, прекрасная ты незнакомка, и придет наше время. Пусть мы уже не очень молоды, но согласись, мы еще и не очень стары. Давай создадим крепкий союз на всю оставшуюся жизнь».
Все честно, трогает до слез. Меня трогает до слез. Я уже вижу, как она читает мое объявление, такая цыпочка, лялечка, такая мумумочка…
Теперь надо ждать утра, утром самый клев. Я сходил в Телеком, отнес на него жалобу. Он лишил меня всех контактов с внешним миром, это бесчеловечно, особенно теперь, когда я жду такого неповторимого звонка. Я обещал им выплатить по всем счетам сразу после женитьбы. Или даже лучше: я перейду в конкурирующую фирму O.TEL.O со всеми своими долгами Телекому и наделаю столько же новых. Посмотрим, на каком месяце это O.TEL.O разорится. Не успел я дойти до своего дома, мой «хэнди» заработал. Бред, а приятно!
Я загадал: первая же баба, которая до меня дозвонится, станет моей женой. Что там перебирать? Я почувствую по голосу: жена она мне или не жена. А что там смотреть? Все женщины одинаковые: две руки, две ноги, посредине голова, разница в количестве детей. Первая встречная — самая сердечная.
