Алексей Меняйлов - Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Словом, восприятие моё вполне объяснимое: я тогда занимался спортом, мечтал стать чемпионом мира и выдающимся учёным, доктором наук, и считал, что успех в профессии, подтверждённый положением в иерархии, — основа благополучия жизни.
Следующее полупрочтение состоялось в 28 лет (1985 г.) — уже на излёте того краткого периода в моей жизни, когда у меня было много денег и когда я мечтал уже о вилле с фонтаном. Тогда же я и приобрёл у одного диссидента том Булгакова за безбожную по советским временам цену—50 рублей. Из всех линий романа с упоением я читал только про Иешуа Га-Ноцри — соответственно, кривляния Воланда и компании если и не пролистывал, то прочитывал спокойно. Для меня повествование оканчивалось убийством Иуды из Кариота. Последние же главы «Мастера…» и эпилог не только не читал, но, кажется, даже не просмотрел. Во всяком случае, они никоим образом в памяти не отпечатались.
Помню, что и срединную главу—«Великий бал у сатаны» — я не дочитал. Если бы меня тогда спросили: почему? — ответил бы: из-за того, что слишком уж много сказочного, дескать, «голые тела женщин подымались между фрачными мужчинами»; испанский сапожок на ноге танцующей ведьмы; разложившийся труп, падающий из каминной трубы, и тому подобное… Понятно, что обвинение «Мастера…» в сказочности — не более чем рационализация непонимания или психологического отторжения, но тогда я даже слова «рационализация» знать не мог. Как и слово «подсознание». Или «мыслеформа». Всё это было запрещено.
Затрудняюсь сказать, насколько значительную роль в моём развитии сыграл «Мастер…», но год спустя мне удалось добыть Библию, что было следствием некоторых усилий.
Третье прочтение «Мастера…» состоялось на 42-м году жизни — уже после завершения «Понтия Пилата». Поскольку тот 50-рублёвый «Мастер…» в моей комнате безнадёжно захоронен в картонных коробках вместе с большей частью двух библиотек — моей и подаренной женой одного сошедшего с ума писателя, — то, желая избежать утомительных раскопок, я экземпляр книги позаимствовал у приятеля.
На этот раз я начал читать с последней главы и эпилога — тут на меня и обрушилось, по меньшей мере, цунами открытий.
Для начала я обнаружил: «Свободен!»
Это «Свободен!», подобно взрыву, сметало «мастерского» Пилата и расчищало путь к Пилату Евангелия и Булгакова.
Даже сам тон эпилога не оставлял ни малейших сомнений, что Булгаков принял непопулярную евангельскую истину: Христос говорил с Пилатом не как с должностным лицом, а как с братом — в вечности!
От эпилога я в обратном порядке перешёл к последним главам, затем к середине, и уж только потом — к началу. Потом вновь откатился к последним главам.
Наконец я добрался до «Великого бала у сатаны», — и тут от удивления со мной чуть не случился сердечный приступ. Я, автор «Понтия Пилата», в котором есть несколько сцен, где Уна оказывалась в потоках крови, обнаружил ещё один кровавый душ — под которым Маргарита отдыхала, восстанавливая силы для дальнейших дел по воле Воланда! И ещё от кровавого душа менялась так, что уважение к ней у Воландовых слуг умножалось!
Что до сердечного приступа, то ничего, отлежался.
А пока отлёживался, понял, что «Великий бал…», в противоположность поверхностным мнениям молодости, — одна из самых в «Мастере…» реалистичных глав.
Понял и начал копать — всеми доступными способами.
Чтобы понять.
Вообще, ради того, чтобы понять, я, собственно, и пишу эту главу — не то размышление, не то статью, не то послесловие к «Понтию Пилату», не то опыт самопознания, не то руководство по ориентированию в родовой памяти.
«Все мы родом из детства», — этот призыв к упрощённому восприятию мира ими старательно донесён до каждого.
Но чтобы заключённую в нём крупицу истины отполировать до сияния мудрости, следует добавить: «А наше детство — родом из детства наших предков, подчас очень далёких».
Именно оттуда, издалека, и выплёскиваются через подсознание волны крови.
Юнг «кровавый душ» назвал бы архетипом.
Фундаментальным.
Иными словами: у «интересующихся» волной мужской крови на обнажённом женском теле есть общий предок.
Конечно, интерес к «кровавому душу» можно назвать также и способностью путешествовать во времени — в прошлое. Но как бы то ни было — это в`иденье всё-таки из объединяющего почти всех людей психотравматического опыта общего прародителя.
Но которого из них?
Прежде всего, кто он: мужчина или женщина?
Вообще-то психические комплексы, судя по психоаналитическим теориям «классиков», почему-то почти всегда мужские. Достаточно вспомнить концепцию протоорды Фрейда. Опираясь на историко-культурный (знал ли он о культе Кибелы?) и современный ему психоаналитический материал, Фрейд предположил, что некогда, давным-давно братья, подчинённые отцу-вождю и лишённые им лучших кусков общей добычи, а также «внимания» женщин, отца убили, и, будучи голодны, съели, а кровь — выпили. Потомки этих отцеубийц закономерным образом обстоятельства преступления вновь и вновь непроизвольно воспроизводят. В частности, для причащения человеческой кровью (это осуждается законом) образуют всякие священные братства — другое дело, что на поверку оказываются просто «братвой». Короче говоря, даже у позднего, отказавшегося от фрейдизма, Фрейда поход за властью — опыт мужской.
(Кстати, Воланд — линия мужской психологии: не случайно Маргарита, хотя и выпила «бокал» крови барона Майгеля, однако некоторое время тому противилась.)
Хотя я и согласился (в «КАТАРСИСе-2»), что в протоорде реконструированное Фрейдом убийство отца действительно было совершено, но уточнил, что оно, видимо, не было первым травматизирующим опытом братьев. Явно его предваряло другое убийство. Но кого, если не вождя? Очевидно: убит был брат — братом. Это явно первое убийство.
Но и эта травма мужская.
А что же женское?
Повторяющийся в тысячелетиях кровавый душ как раз и есть важный ключ к тайне женских неадекватностей!
…Гелла и Наташа, утешая её, опять повлекли её под кровавый душ, опять размяли её тело, и Маргарита вновь ожила.
Итак, главное в «оживлении» — низвергающийся наобнажённую женщину поток мужской крови.
И обстоятельства, породившие этот поток.
— Ты знаешь, — говорила Маргарита, — как раз когда ты заснул вчера ночью, я читала про тьму, которая пришла со Средиземного моря… и эти идолы, ах, золотые идолы. Они почему-то мне всё время не дают покоя…
М.Булгаков. Мастер и Маргарита. Глава 30 («Пора! Пора!»)
Дело не в обилии возбуждающего золота, пошедшего на украшение гипподрома. А в том, что идолы — непременный атрибут экстатически-трансовых «празднеств». А по закону существования невроза, всякий человек, в особенности торчок, некогда в предках участвовавший в коллективном некрофилическом экстазе, увидев любой из атрибутов, отпечатавшийся в памяти во время этого транса, немедленно вновь «провалится» — в «сладостное» небытие послушания воле главного кукловода.
И наоборот: если некто провалился, то отнюдь не беспричинно — ищи предмет, разверзающий бездну. Для Маргариты это были кровь и золотые идолы.
Вряд ли кто из литературоведов когда-либо, имея в виду душу Маргариты, соединил идолов с отдыхом под потоком крови. А напрасно!
В оккультизме подобные предметы называют «знаками могущества». Название происходит от того, что с помощью этих предметов или особых телодвижений транс толпы вызывают намеренно. «Знаками могущества» могут быть не только идолы (не случайно в Библии поклонение изображениям является признаком отсутствия собственной воли, т. е. признаком безбожия; см. вторую заповедь Десятисловия — Исх. 20:4), но и специфическая одежда ведущего (рясы, сутаны, колпаки с колокольчиками и без и т. п.), определённые звукосочетания (в особенности на незнакомом языке, произнесённые нараспев; вспомните секты и госрелигии) и т. п.
Иными словами, возбуждённость Маргариты при виде идолов — указание на экстатическое прошлое её предков-женщин! Из результатов археологических исследований следует, что прапрабабки, действительно, экстазировали в присутствии символов (кстати, не обязательно идолов) женских божеств — Гекаты, Артемиды, Кибелы… Богородиц этих тьма, им поклонялись ведьмы психологические разве что не всех народов.
Что до культа Кибелы, то в нём и вовсе в первый этап приобщения — малую мистерию — вплетался тот самый кровавый душ! Гениальный, что и говорить, культ.
…Исполнитель, готовый вторить каждому звуку её восторга, тем не менее, обхватив голову руками, исчезает, оставляя её наедине с достигшим пределов любви совершеннейшим из любовников.
