Орхан Памук - Мои странные мысли
Я вынула письма и, снова перечитывая их, успокоилась. Я чувствовала себя виноватой за то, что поверила в ложь Сулеймана. Но затем я вспомнила, что Сулейман сам приносил мне письма и что он использовал Ведиху, чтобы убедить меня бежать с Мевлютом, и ощутила неуверенность. Вот так я пообещала себе больше никогда не ездить на Дуттепе.
Ведиха. Однажды днем я вышла из дому, не сказав никому ни слова, и села на автобус до Тарлабаши, чтобы повидаться с Райихой. Увидев меня, сестра так обрадовалась, что слезы заблестели у нее на глазах. Она жарила курицу, перевязав сзади волосы, как шеф-повар, с огромной вилкой в руке, вся в клубах пахнувшего кухней дыма. Я обняла и поцеловала девочек, после чего она отослала их в сад поиграть.
– Они обе болели, иначе мы бы приехали, – пожаловалась Райиха. – Мевлют не знает о моих визитах.
– Но, Райиха, Коркут вообще не позволяет мне выходить из дому, даже в Бейоглу не отпускает. Как нам вообще видеться?
– Девочки теперь боятся твоих мальчиков. Помнишь, как Бозкурт и Туран привязали бедную Фатьму к дереву и начали стрелять в нее из лука? Они ей бровь рассекли.
– Не беспокойся, Райиха, я их сильно побила за это и заставила поклясться, что они никогда больше не будут обижать девочек. В любом случае Бозкурт и Туран до четырех часов в школе. Скажи, ты правда из-за девочек не приезжала или это Мевлют тебя не пускал?
– Мевлют здесь ни при чем. Винить надо Сулеймана; он пытается создать проблему. Он, например, говорит, что письма, которые Мевлют писал мне, когда был в армии, предназначались Самихе.
– Ох, Райиха, ты не должна верить Сулейману…
Райиха выхватила пачку писем со дна своей плетеной коробки для ниток и открыла наугад пожелтевший от времени конверт одного из них. «Моя жизнь, моя душа, моя единственная Райиха с глазами газели», – читала она, заливаясь слезами.
Сулейман. Я не выношу, когда Махинур начинает насмехаться над моей семьей и говорить, что мы все еще деревенщина. Как будто сама она чиновница, дочка паши или жена доктора. После двух стаканчиков ракы она обычно начинает: «А правда, что ты был пастушком в деревне?» – и при этом поднимает свои брови так важно, будто это серьезный вопрос.
– Ты опять выпила слишком много, – говорю я ей.
– Кто, я? Ты пьешь намного больше меня, а потом теряешь контроль над собой. Ударь меня еще раз, и я познакомлю тебя с горячими щипцами для волос.
Я вернулся домой. Мать и Ведиха смотрели по телевизору, как целуются Горбачев с Бушем. Коркута не было, и я только подумал, что надо бы выпить последнюю на сегодня, как Ведиха поймала меня на кухне.
– Слушай меня, Сулейман, – сказала она. – Если из-за тебя Райиха перестанет приходить в этот дом, я тебе этого никогда не прощу. Она всерьез верит твоей лжи и твоим тупым шуткам, ты до слез бедную девочку довел.
– О, прекрасно, Ведиха, я ей ни слова больше не скажу. Но почему бы нам сначала не договориться о том, что было на самом деле, раз уж мы собираемся продолжать лгать, чтобы потом никому не было обидно?
– Сулейман, давай представим на минуту, что Мевлют и правда видел Самиху и влюбился в нее, но письма по ошибке писал Райихе, потому что думал, что это ее имя.
– Ну, как раз так все и было…
– Нет, больше похоже на то, что ты обманул его с целью…
– Я просто помог Мевлюту жениться.
– Пусть так, но что хорошего в том, чтобы бередить это сейчас? Зачем причинять бедной Райихе столько боли?
– Ведиха, ты долго делала все, чтобы найти мне жену. Теперь тебе пора посмотреть правде в лицо.
– Ничего из того, что ты говоришь, не было, – сказала Ведиха стальным голосом. – Я и твоему брату скажу. И на этом разговор окончен. Хватит с меня этого. Ясно?
Как видите, если ей надо припугнуть меня, Ведиха называет своего мужа «твой брат» вместо «Коркут».
Райиха. Я читала письма Мевлюта, перелистывала их, отыскивая, к примеру, то место, где Мевлют сравнивал мои глаза с «печальными горами Карса». Вечерами, дожидаясь возвращения мужа, слушая болтовню Рейхан и сопение девочек во сне, я вставала и вновь шла читать его письма. Мевлют писал: «Мне не нужно другого взгляда, другого солнца в жизни». По утрам, на Рыбном рынке, стоя с Фатьмой и Февзие посреди вони и грязи, я следила, как птичник Хамди ощипывает курицу перед тем, как порубить ее на куски и опалить кожу, и вспоминала, как Мевлют однажды назвал меня своей «любимой, которая пахнет розами и раем», и мне сразу становилось лучше. Когда лодос обдавал город запахами сточных вод и водорослей, небо приобретало цвет тухлого яйца, мне становилось тяжело на душе, и я возвращалась к письму, в котором Мевлют говорил мне, что у меня глаза «черны, как безлунная ночь, и чисты, как свежий весенний родник».
Абдуррахман-эфенди. В деревенской жизни больше нет ничего хорошего, теперь обе девочки замужем, так что я поехал в Стамбул, как только появилась возможность. Засыпая и просыпаясь в дребезжащем автобусе, я каждый раз с горечью гадал, ждут ли меня там. В Стамбуле я остановился у Ведихи и как мог старался избегать вечно недовольного чем-то Коркута и его отца-бакалейщика Хасана, который с каждым годом все больше походил на привидение. Я усталый старик без гроша в кармане и в жизни никогда не останавливался в гостиницах. Мне кажется, есть что-то недостойное в том, чтобы платить за место для сна.
Неправда, что я брал подарки и деньги от Сулеймана и Коркута в обмен на разрешение Сулейману жениться на моей дочери Самихе. То, что Самиха сбежала, не значит, что я все это время их обманывал. Коркут оплатил мои зубы, но я считал эту щедрость подарком от мужа Ведихи, а не выкупом за мою младшую дочь. Кроме того, просто оскорбительно предполагать, что такая красавица, как Самиха, равноценна каким-то протезам!
Сулейман все еще не успокоился, так что я старался держаться от него подальше, когда бывал в доме Акташей, но однажды ночью он поймал меня на кухне. Мы обнялись, словно отец и сын, что было для нас необычно. Его отец уже ушел спать, так что мы с большим удовольствием «приговорили» полбутылки ракы, которую Сулейман прятал за корзиной картошки. Я не вполне помню, что было дальше, но перед самым призывом к молитве на рассвете слышал, как Сулейман снова и снова говорит одно и то же.
– Отец, ты прямой человек, так что скажи мне сейчас честно, именно так все и было? – повторял он. – Мевлют писал все свои любовные письма Самихе.
– Сулейман, сын мой, не важно, кто в кого был вначале влюблен. Важно быть счастливым после свадьбы. Вот почему наш Пророк сказал, что, когда девушка и юноша собираются пожениться, им не дóлжно встречаться до свадьбы и растрачивать любовное волнение преждевременно, и поэтому же Коран запрещает женщинам ходить с непокрытой головой…
– Очень правильно, – сказал Сулейман.
Правда, я не думаю, что он действительно согласился со мной, он просто не осмеливался спорить с тем, что связано с Пророком или Священным Кораном.
– В нашем мире, – продолжал я, – девушки и юноши, которые помолвлены, не должны знать друг друга до тех пор, пока не поженятся, так что не важно, кто должен был получить те любовные письма. Письма – это просто знак; на самом деле важно, что в твоем сердце.
– То есть ты говоришь, что не важно, что Мевлют писал письма Самихе, если его судьба была быть с Райихой?
– Это не важно.
Сулейман насупился:
– Аллах видит истинные НАМЕРЕНИЯ своих созданий. Всевышний предпочитает человека, который постится во время Рамазана, имея НАМЕРЕНИЕ, тому, который голодает, оттого что у него нет еды. Потому что один из них делает это со смыслом, а другой – нет.
– Мевлют и Райиха – добрые люди в глазах Аллаха. Не беспокойся о них, – сказал я. – Аллах доволен ими. Он любит счастливых людей, которые знают, как довольствоваться тем малым, что имеют. Могли бы Мевлют и Райиха быть счастливы, если бы Он не любил их? И если они счастливы, нам больше не о чем говорить, не так ли, Сулейман, сынок?
Сулейман. Если Райиха и правда верила, что письма были предназначены ей, почему она не сказала Мевлюту просить ее руки у отца? Их бы сразу поженили, без необходимости сбегать. Непохоже, чтобы у нее были еще поклонники. Но всегда считалось, что Горбун Абдуррахман просит много денег за руку своих дочерей… Так что Райиха могла остаться старой девой, а ее отец не имел бы возможности перейти к выдаче замуж следующей дочери, Самихи, – той, которая действительно красавица. Вот так просто. Конечно, все равно он не получил бы денег за свою младшую дочь, но это другое дело.
Абдуррахман-эфенди. Вскоре я перебрался к своей младшей дочери в квартал Гази, на другом конце города. Сулейман еще не оправился после произошедшего, так что я никому не сказал, что собираюсь остановиться у Самихи и Ферхата, и притворился, что возвращаюсь в деревню. Мы с Ведихой поплакали, обнимаясь на прощание. Я взял свою сумку и сел на автобус от Меджидиекёя до Таксима. Так как машины почти не двигались в плотном потоке, некоторые пассажиры, которым надоело быть прижатыми друг к другу, кричали: «Открой дверь, водитель!» – всякий раз, как мы приближались к очередной пробке, но водитель отказывался: «Мы не на остановке». Я следил за их перебранкой, не вмешиваясь. В следующем автобусе, на который я сел, людей тоже набилось как сельди в бочке, и к тому времени, как я вышел на Гази-Османпаша, я чувствовал себя совершенно расплющенным. Я сел на синий мини-автобус от Гази-Османпаша и к закату добрался до квартала Гази.
