Бернард Вербер - Империя ангелов
Помимо своих «путешествий», Натали меня ничем не раздражает, не считая одной вещи. Она всегда права, и это очень действует на нервы!
У нас трое детей, две девочки и мальчик. Я разрешал им делать все, что они хотели. Впрочем, я никогда не отказывался от своего поста наблюдателя за будущим. Вначале моим орудием была наука. Сейчас я считаю, что ученые не спасут мир. Они не найдут правильных решений, они лишь смогут указать на негативные последствия неправильных решений.
Слишком поздно играть в революционеров. Мне надо было научиться нервничать и громогласно возвещать, когда я был молод. Гнев — это дар, получаемый с рождения. Я предоставляю другим, в частности моей старшей дочери, очень требовательной и нетерпимой, идти этим путем.
Я считаю, что профессионально добился всего, чего хотел. Я был крысой-автономом, которой и мечтал стать. За то, чтобы не иметь ни подчиненных, ни начальников, пришлось платить. Но это нормально. Я сказал своим детям: «Лучший подарок, который я могу вам сделать, — это дать вам пример счастливого отца».
Я счастлив, потому что встретил Натали.
Я счастлив, потому что моя жизнь постоянно обновлялась, она была полна неожиданностей и ставила вопросы, вынуждавшие меня меняться.
В этой больнице я ветшаю. Я знаю, что благодаря новым завоеваниям медицины я мог бы прожить еще, но я не хочу больше бороться, даже с микробами. Они в конце концов выиграли войну с моими лимфоцитами. Они не будут нежиться в моем кишечнике.
Старое сердце потихоньку отпускает меня. Пришло время увольнения. Я понемногу раздал то, что мне было дано. Я завещал имущество семье и благотворительным организациям. Я завещал, чтобы меня похоронили в моем саду. Но не просто так, а вертикально. Ногами к центру Земли, головой к звездам. Без гроба или пластикового мешка, чтобы черви могли поесть меня без церемоний. Я также попросил, чтобы надо мной посадили фруктовое дерево.
Теперь мне не терпится занять свое место в природных циклах.
Я медленно готовлюсь к большому прыжку. Я тяжело болен уже девять месяцев, то же время, что длится беременность. Одна за другой я освобождаюсь от своих одежд, слой за слоем, защита за защитой.
По прибытии в больницу я сдал костюмы и одел пижаму. Как ребенок. Я отказался от стоячего положения и лежу в кровати. Как ребенок.
Я сдал зубы, вернее, вставную челюсть, потому что мои зубы давным-давно выпали. Теперь у меня беззубый рот. Как у ребенка.
Ближе к концу я сдал память, все более непостоянную подругу. Я помню только далекое прошлое. Мне легче уходить без сожалений. Я боялся болезни Альцгеймера, когда человек не узнает родных и не помнит, кто он. Это было моим самым большим опасением. Слава Богу, это испытание меня миновало.
Я сдал волосы. Да они и так были седые. Я совершенно лыс. Как ребенок.
Я сдал голос, зрение, слух. Я стал практически нем, слеп и глух. Как новорожденный.
Я снова становлюсь ребенком. Как новорожденного, меня пеленают и кормят бульоном с ложечки. А я забываю язык и что-то лепечу. То, что называют маразмом, — это постоянно прокручивать фильм наоборот. Все, что ты получил, нужно сдать. Как снова надевают пальто в гардеробе, когда спектакль закончен.
Натали — мой последний защитный слой, моя последняя «одежда». Значит, я должен оттолкнуть ее, чтобы мое исчезновение ее не очень огорчило. Она меня не слушает, оставаясь бесчувственной к моим просьбам. Просто склоняет голову и улыбается, как будто говорит: «Мне плевать, я все равно тебя люблю».
Однажды мой лечащий врач приходит вместе со священником. Это молодой человек с бледной кожей, он сильно потеет. Он без лишних слов предлагает мне покаяться. Кажется, подобную штуку сделали и с Жаном де Лафонтеном. На смертном одре ему предложили отречься от его эротических произведений, если он хочет быть чинно похоронен на кладбище, вместо того чтобы быть брошенным в общую могилу. Жан де Лафонтен уступил. Но не я.
Я объясняю свою точку зрения. Все верующие меня нервируют. Это притязание на то, будто знаешь размеры бесконечности!
Я уверен, что религии вышли из моды, но в таком случае, что может заставить ими интересоваться? Я поднимаю глаза к потолку и вижу паука, плетущего паутину. Что может заставить им интересоваться? Ответ приходит мне мгновенно: «Жизнь».
Жизнь такая, как ее видят. Это достаточно волшебно, чтобы не изобретать ничего больше.
— А вы не хотите поговорить о вашем страхе смерти? — спрашивает священник.
— Смерти боятся, когда знают, что ее время еще не пришло. Теперь я знаю, что ее время пришло. Поэтому я не боюсь.
— Вы верите в Рай?
— Мне очень жаль, святой отец. Я думаю, что после смерти ничего нет.
— Что?! — восклицает он. — Вы, кто столько писали о Рае, вы в него не верите?
— Это был просто роман, и ничего больше.
В этот же вечер я умер. Натали была рядом. Она заснула, держа меня за руку. Мое тело свернулось в позу зародыша. Моей последней мыслью было: «Все хорошо».
199. Энциклопедия
Карма — лазанья. Мне в голову пришла забавная мысль. Время, возможно, не линейно, а «лазанично». Вместо того чтобы следовать один за другим, слои времени накладываются друг на друга. В этом случае мы не проживаем одну инкарнацию, а следом за ней другую, а одну инкарнацию И одновременно другую.
Возможно, мы проживаем одновременно тысячи жизней в тысячах разных эпох прошлого и будущего. То, что мы принимаем за регрессии, на самом деле просто осознание этих параллельных жизней.
Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4200. Вынесение приговора моим клиентам
Игорь и Венера надолго задержались в Чистилище, размышляя над своей жизнью. Некоторые души спешат предстать перед трибуналом архангелов, другие предпочитают сперва перевязать свои раны. Игорь и Венера относятся к последним.
Это чисто техническое объяснение. Если быть более прозаичным, я бы сказал, что им нужно было поговорить с умершими близкими. Игорю — с матерью, Венере — с братом. К тому же, осознавая существование их кармического брата Жака, они ждали его, чтобы предстать перед судом все вместе.
Когда Жак скончался, Венера и Игорь приняли его, как будто они были членами одной семьи, которая наконец собралась вместе. Трогательно, когда клиенты ждут друг друга, чтобы вместе явиться на суд.
Во всяком случае, странно видеть, как совсем молодой Игорь, более зрелая Венера и старик Жак приветствуют друг друга, как снова встретившиеся старые друзья.
Они все поняли. Я знаю, что, прежде чем быть судимыми, они уже осудили сами себя. И я спрашиваю себя, зачем нужны архангелы. Нужно каждому дать возможность вынести себе вердикт.
Как адвокат защиты, я занимаю место, которое раньше занимал Эмиль Золя. Моих клиентов будут вызывать по одному в хронологическом порядке их кончины.
Сперва Игорь. Слушание проходит быстро. За предыдущие жизни он набрал 470 пунктов. Он, конечно, избавился от своего наваждения по поводу матери, но это не прибавило ему очков. Он убил кучу людей, он изнасиловал массу женщин, наконец, он покончил с собой. Это тяжелые обвинения. Он стагнировал. У него было 470 пунктов, и столько же осталось.
Он провалился. К тому же архангелы сообщают, что у него был талант тенора, который он и не подумал развивать.
— На реинкарнацию.
В пользу Венеры у меня больше аргументов. Ее семейная жизнь удалась. Она воспитала семерых детей.
У нее было 320 пунктов. Она получает… 321. Жесткий приговор. Только один пункт? Она даже не достигла среднего уровня человечества в 333 пункта.
Архангелы говорят, что у нее был огромный талант к рисованию. Уже на протяжении многих жизней она мечтала стать художником и долго готовилась к этой миссии. Однако вместо живописи все, что она могла делать, это гримироваться!
Я протестую. Я говорю, что она создала в кино новый образ динамичной женщины. Архангелы возражают, что она пожелала ужасных вещей своей сопернице, что она заставляла страдать мужчин, играя их чувствами, что она посещала медиума, общавшегося с неприкаянными душами.
— Но ведь именно благодаря этому она нашла счастье с Рэймондом!
Архангел Рафаил прерывает меня, нисколько не убежденный.
— Ну и что? Это еще хуже. Вы видели их пару? Зачем нужно летаргическое счастье? Ваша клиентка не менялась, она оставалась на месте. Застой еще хуже регресса. 321 против 600. На реинкарнацию!
Я подхожу к Венере. Вблизи она еще красивее, чем в наблюдательной сфере. Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ей руку.
— Отсюда я видел всю вашу жизнь, как и все ваши фильмы. Это было поистине… восхитительно, — уважительно говорю я ей.
— Спасибо. Если бы я знала… что ангелы могут смотреть кино…
