Эдуард Лимонов - Дети гламурного рая
Оказывается, что не хватает микрофонов, микрофоном не снабдили бас-гитару, и яростный Анпилов после перепалки с вежливым Егором грохается на колени и держит микрофон перед бас-гитарой.
— И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди! — поет Летов.
И в восторге кричат панки. Красные флаги над толпой, ветер. Концерт заканчивается. Грузовику бы надо уезжать, но у неспешного работяги в сапогах что-то не заводится.
— Сейчас они накроют нас волной, — говорит Егор.
— Виктор, надо уезжать, срочно трогайте! — кричу я Анпилову.
Народный вождь матом кроет водителя, и метод срабатывает. Грузовик, дернувшись (причем допотопные микрофоны и усилители летят на нас), трогается, а за нами бегут панки. Несколько тысяч. Собственно, они ничего плохого не собираются делать, они в восторге и хотели бы лишь приблизиться к объекту обожания, к Егору. Грузовик устремляется против движения, в сторону Ленинского проспекта. Но вдруг, чихая двигателем, останавливается. С радостным воем панки бегут на нас. Народный вождь соскакивает с грузовика и движениями, которыми ловят кур, пытается остановить панков. Водитель запускает двигатель. В это время по встречной полосе подскакивают несколько милицейских машин и борт о борт, развернувшись, отсекают от нас панков…
Сцена четвертая. Весна 1998 года. Егор приехал в Москву. Концерт в клубе на Ленинградском проспекте. Мы, в том числе и мой охранник Костя Локотков, исполняем роль стражей порядка. Стоим на сцене — на крыльях сцены. Наша задача — заметить взобравшегося на сцену панка, схватить и швырнуть обратно в зал: на головы и плечи толпы. Никто не обижается. Всем весело. Хотя видна и кровь. Я дал на концерт Егору красную тишотку с Че Геварой. Прорвавшийся панк умудрился в считанные секунды рвануть на Егоре Че Гевару. Летов сдирает с себя тишотку и швыряет ее в зал. Происходит драка за куски одежды идола панков. Там, в тот вечер, со сцены я разглядел экзальтированную девочку с фотоаппаратом, пританцовывавшую рядом. Уже летом она пришла в партию. И с тех пор мы вместе. Спасибо, Егор!
Сергей Курехин: Четверорукий КурехинВпервые я увидел его с дыней. Он вошел в мой рабочий кабинет в свежем, тогда только что обжитом «бункере». Он улыбался. И на нем были легкие очки.
— Вот дыня, — сказал он, — пусть партийцы съедят.
Был июнь 1995 года.
Он был светлый человек, всегда «носил» улыбку. Уже в 1996 году его улыбка сделалась усталой, он заболел, хотя и не понимал, что с ним, но улыбка оставалась.
Сцена вторая: вернее, несколько сцен. Ночное заведение «Маяк» в Москве, в районе башни ВХУТЕМАСа. Мы встречались там обыкновенно вчетвером: Сергей, его две девушки, Ольга и Анечка (именно так, не Анна), и я. Летом 1995-го. Иногда с нами был Тарас — национал-большевик с членским билетом № 3. Сидели во мраке, горели свечи. Исследовали друг друга — я и Сергей. Запомнились его пол-лица со стороны свечи и некая таинственность этих встреч, и даже говорили мы вполголоса, может быть, следуя полумраку. Во время одного из этих сеансов коллективной магии Анечка окунала мои пальцы в тарелку со сметаной, заботливо заказанную Курехиным. Дело в том, что я сжег подушечки пальцев цементом, выкладывая лестницу из бункера.
23 сентября 1995 года был концерт «Поп-Механики» в ДК Ленсовета в Петербурге. Люди в белых комбинезонах надували на сцене огромные прозрачные баллоны. У Курехина было четыре руки. Его музыканты были в тевтонских шлемах. Старухи качались на качелях, раздувая юбки в зал. Я зачитал список ангелов, поскольку устроители предупредили Курехина, что если я произнесу политическую речь, находящиеся в зале сотрудники ФСБ закроют концерт. Вместе с Курехиным мы спели: «…нам нужна одна победа. Одна на всех, мы за ценой не постоим». Дугин под аккомпанемент Африки, игравшего на тибетских инструментах, произнес по-французски заклинания, связанные с числом 418. Дело в том, что концерт «Поп-Механики» был посвящен мистику Алистеру Кроули, 418 — его мистическое число. Концерт проходил под лозунгом «Курехин для Дугина», поскольку Дугин выдвигался в депутаты Государственной думы по одному из петербургских округов. Из этой фантасмагории запомнился четверорукий Курехин, растерянно объяснявший мне в фойе, что на директора клуба Ленсовета давят, чтобы он не выпускал меня на сцену. Под очками у него были удрученные глаза:
— Простите, Эдуард!
Есть еще история членского билета национал-большевистской партии № 418. Его попросил умирающий Курехин уже в больнице. Дугин приехал в Москву и сообщил, что Сергей хочет умереть членом партии. Я выписал билет, и Дугин увез его в Питер. Впоследствии, уже после разрыва с партией, Дугин злобно утверждал в Интернете, что не отдал билет Курехину. Надеюсь, что Дугин, исполненный злобы, солгал и билет истлел или дотлевает вместе с телом Сергея. Мне бы хотелось.
Вкус и стиль
Я не люблю цветные газеты — от них несет аляповатой пошлостью курортных фотографий. Не выношу также и газеты таблоидного формата, то есть A3,— они сразу характеризуют газету как мелкотемную, незначительную. Мой любимый формат — классический, формат London Times и New York Times, старой «Правды», Le Monde или Figaro.
Моя любовь к классическому газетному стилю не значит, что я старомоден. Это значит лишь, что у меня классический вкус к газетной полиграфии.
В свое время, в конце семидесятых, меня многому научили американцы. Причем это были лучшие из американцев. Мой босс — мультимиллионер Питер Спрэг был владельцем стильных компаний. В те годы, например, ему принадлежала британская автомобильная компания Aston Martin — на ее автомобиле, если помните, разъезжал по своим делам один из джеймсов бондов. «Остины» собираются вручную, одна небольшая бригада делает весь автомобиль. Цены на «остины» даже в те годы были экстремальные: кабриолет стоил 150 тыс. долларов.
Однажды принадлежащий Питеру «остин» сгорел у нас прямо перед окном резиденции босса в Нью-Йорке, на Six, Sutton Square. Тот, кто видел фильм Вуди Аллена «Манхэттен», видел и Sutton Square — фильм снимали у нас: конец Sutton Square упирается в Ист-Ривер.
К боссу (у которого я работал house-keeper, то есть «держал» дом) приезжали его приятели и партнеры по бизнесу. Однажды в доме появился председатель совета директоров фирмы Rolls-Royce на элегантном небольшом «роллсе», темно-сером, с тонкой антрацитовой искрой. Сам председатель совета директоров был одет в такого же цвета, как «роллс», почти черный двубортный костюм с искрой. Я спросил, почему у него такой скромный «роллс», ведь я даже не сразу понял, что автомобиль — изделие его же фирмы. Он ответил, что автомобиль должен быть сдержанным и выглядеть как классический английский костюм из кашемира.
