Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
Волдыря он не боялся, чего нельзя было сказать о Зашитом. Тому он слова не мог грубого сказать, понимая, что Зашитый сортом выше Волдыря, дерзок, как все уголовники, и без жалости. Он вызывал у старика уважение и страх. А Волдырь хоть и был дерзок, но перед ним он не робел.
Получив промашку, старик расстроился и терпел выходки Волдыря, когда тот вёз его к хозяину, издеваясь без меры. Да и чего было не издеваться, вся спесь с Нила Петровича сошла, когда его так хладнокровно взял приятель Воронина. Поизгалявшись вдоволь, выходя из машины, Волдырь в отместку, что Фотограф нажаловался Зашитому про его воровство, лягнул старика ногой и стукнул по затылку:
— Иди, за… гнутая. Отожрал шею на пиве, евнух полосатый!
По части сквернословия Волдырь был большой мастер. Бывало так отчистит не за что ни по что какого-либо мужика, что тот от фонтана брани старался побыстрее унести ноги, а не то, что отвечать на ругань волосатика. Волдырь в такие несовместимые ряды ставил обычные слова, так их сплетал, что нововведения вызывали у окружающих гомерический хохот и все диву давались, глядя на Волдыря, как это у него здорово получается.
— Хватит валяться, — произнёс Стысь, глядя на старика и дёрнув ногой, словно освобождался от приставшей грязи. — Что я тебе, шах персидский. Ты лучше скажи мне, как тебя вычислили?
— Не знаю, — Нил Петрович поднялся с колен. — Всё было хорошо, никто и не догадывался, пока не появился этот Афонька «афганец». Я думаю, он на меня давно глаз положил, как только приехал в деревню, больно хитёр мужик. А тут ещё с вашей аппаратурой, будь она неладна. Как мне он и объяснил, — он кивнул на Зашитого, — улучил я момент под вечер и пошёл с ней под окна к Воронину.
— Ну и что же?
— Стал слушать, о чём они говорят.
— Хорошо было слышно? — вкрадчиво спросил Стысь.
— Как будто и стены не было.
— Ну вот, — гордо произнёс Стысь. — Супермощная электроника, — и победоносно посмотрел на Зашитого. — Продолжай, — сделал он знак Нилу Петровичу.
— Не прошло и пяти минут, как выскакивает этот ихний приятель Афонька, жилистый скотина, ну я и дал дёру. Хорошо кота взял с собой, пришлось его кинуть ему под ноги, это и замешкало Афоньку. Убежал я огородами к себе. Он по следам, скотина, вычислил меня. Утром заявляется, но и… нашёл пистолет, аппаратуру.
— Что ж ты, малаец тропический, домой побежал, — встрял в разговор Волдырь, которому надоело стоять с закрытым ртом, — надо было в лес бежать, а оттуда домой. Считаешь себя умным, а ума у тебя хватает только на то, чтобы закладывать других, а в твоём котелке одна каша, каторжник лысый.
— А ты помолчи, таблеточник, — обрезал Волдыря Зашитый, видя, как скривил губы Стысь, слушая разговор Васькиного сподвижника. — Тебя не спрашивают, и закрой сифон.
Волдырь замолчал, совершенно не обидевшись. Такие одергивания были в привычке Зашитого, и никто на него не обижался, зная, как скор был пахан на расправу.
Стысь важно выпрямился, развернул грудь, хотел ещё выпить, но бокал был пуст также как и бутылка, сдвинул брови и, придав голосу высшую степень важности, сказал, обращаясь к Фотографу:
— Я тебя прощу, денег дам и отпущу на все четыре стороны, если ты мне скажешь важное, о чём ты узнал, стоя под окном.
— Ой, узнал, хозяин, — обрадовался Фотограф. — Многое узнал. Они там трепались и не знали…
— Говори! — Стысь внутренне подобрался, надеясь услышать от Фотографа что-то интересное.
— Они о грибах говорили, кто какие любит…
— Ты к делу. Нам надо знать, у них ли икона и если у них, что они задумали. Ты инструктировал старика? — обратился он к Зашитому.
— А как же, — возмутился Зашитый — ему не доверяют? — В пределах твоих указаний.
— Ну, так рассказывай, старик.
— Об иконе они ничего не говорили. Они говорили, что идут в какой-то скит. Какой не знаю.
Стысь посмотрел на Зашитого.
— Это хорошо, старик.
— У них какой-то зуб имеется, и он показывает дорогу.
— Зуб? — переспросил озадаченный Стысь. О зубе он ничего не знал.
— Зуб, — повторил старик. — Они долго спорили, какой дорогой идти. На зубе две дороги. Одна идет от какой-то старой мельницы, другая от излучины реки Язовки, они и место называли. Сейчас вспомню. Сухой Брод. Да, Сухой Брод. Решили идти в этот скит от этого Брода, потому что, идя от мельницы боялись утопнуть.
— Хорошую новость ты мне принёс, старик, — довольный разговором сказал Стысь. — Прощаю я тебя. Вот что значит техника, — он гордо поднял указательный палец правой руки вверх. — А чья это была идея? Моя. Сценариста из Цюриха. Молодец, старик. Теперь мы знаем, что икона в их руках, иначе, зачем бы им идти в скит. Они туда идут не зря. — Он победоносно поглядел на потускневшего Зашитого: — А ты — возьму, писку не будет. Зачем брать, когда и так всё выяснили.
— Значит, они ушли по направлению к Сухому Броду, — сказал Зашитый. — Надо там их и искать.
— Они не ушли, — поправил его Фотограф. — Они уехали на машине, на «Жигулях» — у них две машины, вторая «Запорожец».
— Теперь одна осталась, — пробормотал Волдырь, взглянув на Зашитого и переведя взгляд на Фотографа, — лопух вонючий.
— А ты слыхал, что они собрались ехать на машине? — спросил Стысь.
— У них поклажи много: лодка резиновая, лопаты, топоры. Они спорили и решили: до Брода на машине, а оттуда на лодке до скита.
— Всё, старик! — уверенным голосом проговорил Стысь и для убедительности стукнул ребром ладони по столешнице. — Можешь быть свободным. Иди к дому и жди меня там. Я вернусь и заплачу тебе, и шманай, как говорит вот этот в кепке, откуда пришёл. Твоя работа у меня окончена. Но если о ней кому скажешь, пеняй на себя. У меня руки длинные, — он указал на Волдыря и Зашитого. — Из-под земли достанут…
— Да я… я, — лепетал Фотограф, радуясь, что всё так хорошо обошлось.
— Иди! — вскинул голову на старика Волдырь. — Султан обрезанный… Таких, как ты, только трое: ты, Кудин да ещё один. — Он плюнул в сторону Нила Петровича.
Нил Петрович ушёл на подкашивающихся ногах, вытирая влажное лицо грязным носовым платком.
— Ты тоже свободен, — ткнул Стысь пальцем в Волдыря. — А ты, — он обратился к Зашитому, — пойдёшь со мной. У меня есть вариант, о котором я говорил. Нам только карта нужна. Обсудим, как быть дальше. Да и пить хочется — трубы горят. — Он посмотрел на Зашитого — это были Васькины излюбленные слова, — и рассмеялся, довольный.
Глава четырнадцатая
Заплутавшаяся
С рассветом кладоискатели были на ногах, проверили снаряжение и тронулись в путь. Сергей вёл машину на небольшой скорости, глядя, как бы не напороться на пень или корневище, которых на этом зарастающем просёлке было в избытке. Солнце только что поднялось, и его косые лучи, пробиваясь в редколесье через листву деревьев, падали на мокрую траву.
